Дневник, 2004 год - Сергей Есин

В половине 2-го начался уже мой семинар. Чувствовал я себя неважно, сначала был достаточно вялый. Нашел новую форму: читаем два этюда, еще летних. Новизна заключается в том, что сначала этюд читает автор, а потом кто-нибудь из студентов разбирает каждую фразу. Все ошибки при этом, все стилистические неточности сразу вылезают наружу. Разбирали работу иркутянина Вадима Рудакова «Сны о гражданской войне». Я так и не смог понять: очень ли это плохо? Фрагменты текста звучат довольно средне. Но общий замысел глубок и серьезен. Все это надо избыть. В трех рассказиках много привычных для социалистического реализма штампов: брат идет на брата, отряд белых и отряд красных, а между ними маленький мальчик, которого те и другие пытаются спасти; придурок-сапожник, юродивый, говорящий правду и погибающий, — и проч. и проч. Я даже не уверен: надо ли все это перерабатывать?

Из неприятного. В прошлую пятницу «Независимая» все-таки не напечатала моего рейтинга. Видимо, чего-то испугались. Я развернул газету. Вот как пишет Таня Бек: ««Московская сага» — экранизация романа Василия Аксенова. Редкий случай — и сериал и художественно». Далее идет перечисление актеров. Не хочется думать, что Таня с её вкусом могла эту киноподелку оценить так высоко, если не исходила из придыхательного литературного пристрастия. До этого мы говорили с Е. Ю. Сидоровым — он тоже достаточно жестко отзывался о фильме, да и о романе, хотя дружит с Аксеновым, хотя и писал в свое время совершенно гениальное предисловие к его повести «Затоваренная бочкотара» в «Юности».

Кстати, сегодня Евг. Юр. заходил ко мне опять, он рассказывал истории о том, как он лишился должности посла ЮНЕСКО в Париже. Я даже боюсь об этом писать в Дневнике, потому что никого не хочу подводить. Господи, какой сложный мир, какое счастье, что я его плохо знаю.

28 октября, четверг. Еще во вторник решил, что в пятницу уеду на дачу, а потому энергично надо работать неделю и подобрать все неоконченные дела и долги. Накануне написал себе план: утром пишу и диктую приветствие Юре Полякову к юбилею, потом отвечаю на анкету из пяти или семи пунктов, которую прислали мне, как лауреату «Хрустальной розы». Ответить, конечно, надо так, чтобы чувствовалось перо, не так, как это делают многие. В три часа у нас ученый совет, а в пять заседание секции прозы. Самое главное, это случается редко, я все задания себе выполнил.

ВМЕСТО ПОЗДРАВЛЕНИЙ ЮРИЮ МИХАЙЛОВИЧУ ПОЛЯКОВУ, ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ «ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ»

И откуда ты такой взялся, за каким, прости меня за выражение, хреном ты вообще появился? Как мы прекрасно без тебя жили, все молодые годы мы чувствовали себя знаменитыми писателями, мы писали разные рассказы, повести, их цитировали девушки, их неискренне ругали газеты. Ну кто тебя просил врываться в мир литературы без очереди? Мы все уже отстояли, а ты, ты на 20 лет нас моложе, пришел — и на тебе! Сто дней до приказа. Мы что, раньше не служили? Ты взял и почти украл наработанный нами же материал. Ну, шустёр! Мне кажется, что это я написал, и сколько бы меня литературоведы ни убеждали, что это особенность литературы, что писатель как бы пишет за тебя, — я должен сказать: какие всё же живучие эти парни, выходящие из маргинального подполья!

А потом, прямо у тебя спрошу: почему ты так непристойно умён? Ты что, не помнишь, что поэзия должна быть глуповата? А кто сказал, что проза должна быть умна? Ну, я согласен, что кое-что у нас в романах получается, но ведь ты еще и публицист, и телевизионный деятель! Даже Познер рожу кривит, когда ты начинаешь, пожёвывая усы, что-то говорить!

Нет, дорогой, так дальше не пойдет. Я понимаю, я сам кручусь в Литературном институте и что-то там делаю. Но я ведь не пришел на развалины, как ты пришел в газету, которую все перестали читать. Ты скажи мне, пожалуйста, какие ты там винтики прикрутил, какие шестеренки сдал в металлоремонт? Почему у тебя всё так получается, везунчик? Когда смотришь на твою простецкую рожу, на твою статную фигуру любителя рюмки, женщин и забав, — то никто и подумать не может, что ты еще и эстет, и когда немного выпьешь, начинаешь цитировать чуть ли не всю русскую поэзию, что ты тьму всего знаешь, что тебя не проведешь на мякине. Это всё так интересно, и я думаю, что это — феномен русской литературы. Боюсь, что ты и дальше будешь развиваться, и что же мне тогда придется писать о тебе, когда тебе стукнет лет шестьдесят? А пока тебе брякнуло только пятьдесят. Но это ЧП отнюдь не районного масштаба и даже не всероссийского. Бери выше — общерусское! Русский, ответственный, добрый и принципиальный гений!

Сергей ЕСИН

На ученом совете основное: ввели на первом курсе промежуточную аттестацию после первого семестра, проголосовали за Таню Никольскую на звание доцента единогласно, выступали Тычинин о физической культуре и Буштаков о системе нашей охраны. Я предложил один из ближайших ученых советов посвятить нашим спецкурсам и спецсеминарам.

Правление у писателей прошло тихо и мирно, видел Гусева и Жанну Голенко. У Гусева выпросил его сборник стихов. Дело в том, что в газете у Владимира Бондаренко появилась, я бы даже сказал, подловатая рецензия некоей Елены Павловой на этот сборничек. Называлась она не без намека «Осень председателя». Я немножко понедоумевал. Рецензия как бы написана человеком, который хорошо знал довольно трагическую ситуацию, которая развивалась на глазах его близких друзей. От всего этого за версту несло предательством. А потом у меня появился М. З. и сказал, что двое молодых людей, очень обязанных Гусеву — в судьбе обоих он принимал участие и, кстати, не без моей помощи, — так вот, этот сборник, который не распространялся, а лежал всем тиражом в кабинете В. И., эти молодые люди выкрали и, придумав себе девичий псевдоним, как Гонкуры, вдвоем выточили эту довольно занятную рецензию. Когда я читал, то даже посмеивался, похохатывал. Цитаты были смешные и уместные.

Но когда я взялся за сборник, то оптика поменялась. Я ведь читал и дневник Гусева, и его прозу. В. И. себе не изменил, это тоже дневник, искренний, своеобразный, честный. Может быть, даже один из лучших лирических дневников эпохи, в которой любить не умеют, чувствовать не умеют, в которую умеют только трахаться. Вот Гусеву-то как раз это высокое, мужское и дано. Те цитаты, которые меня прежде смущали, здесь встали на свои места. Жаль, конечно, что Володя Бондаренко поставил рецензию этих двух, соединенных в одно имя, «литераторов», не прочитав сборника. Все это очень мое, современное, умное, определенное, без сюсюканий и написано с прекрасным чувством родной речи. И опять: как, оказывается, легко в литературе попасть под молох открытого недоброжелательства. А мы-то говорим о чести и принципиальности, о необходимой в литературе объективности.