Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн

послал Пита к Рикки. Я даже вспомнил, как послал его. Рикки всегда любила Пита, она хорошо о нем позаботится, пока я буду спать.

Меня отвезли в Соутелл, в Объединенный Санктуарий. Им пользовались небольшие компании, те, что не имели собственных санктуариев. Всю дорогу я спал, но проснулся сразу же, как только Белла позвала меня. Майлз остался ждать в машине, а Белла повела меня в здание.

Девушка-регистратор поднялась на навстречу.

— Девис? — переспросила она.

— Да, — ответила Белла. — Я его сестра. Где я могу найти представителя «Главной Страховой Компании»?

— Внизу, в девятой комнате. Они уже готовы и ждут вас. Документы можете отдать представителю компании, — она с интересом посмотрела на меня. — Он уже прошел медицинский осмотр?

— Конечно, — заверила ее Белла. — У него, знаете ли, рак, и я ввела ему успокоительное из-за болей.

— Да-да, — сочувственно заквохтала девушка. — В таком случае, поторопитесь. Через эту дверь, а там поверните налево.

В девятой комнате нас ждали трое: мужчина в костюме, другой — в стерильном халате и женщина в одежде медсестры. Они помогли мне раздеться, успокаивая, словно ребенка, а Белла тем временем объясняла, что она ввела мне и зачем. Меня положили на стол, и мужчина в халате начал массировать мой живот, проминая его чуть ли не до позвоночника.

— С этим хлопот не будет, — объявил он наконец. — Он совершенно пуст.

— Да, он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, — согласилась Белла.

— Это хорошо. А то некоторые являются сюда нафаршированными, как рождественская индюшка. Не все так разумны.

— Да-да.

— О’кей, сынок, а теперь сожми эту штуку покрепче. Я введу тебе кое-что в вену.

После укола все вокруг меня начало заволакиваться туманом. Вдруг я вспомнил про Пита и попытался сесть.

— Где Пит? Я хочу видеть Пита.

Белла взяла в ладони мое лицо и поцеловала.

— Там, там, милый. Он не смог прийти, разве ты не помнишь? Он остался с Рикки.

Я затих, и она объяснила остальным:

— Пит — это наш брат. У него заболела дочь.

Я начал засыпать.

Вскоре я почувствовал сильный холод, но не мог шевельнуться, чтобы натянуть одеяло…

Глава пятая

Я пожаловался бармену на кондиционер — тот работал слишком хорошо, и все мы могли простудиться.

— Не имеет значения, — ответил он. — Вы не почувствуете холода, когда заснете. Спать. Спать… вечерняя дрема, чудесный сон.

У него было лицо Беллы.

— Хорошо бы выпить чего-нибудь горячего, вроде кофе с молоком, — сказал я. — И горячий блин с маслом.

— Сам ты блин! — ответил доктор. — Нечего ему валяться, поверните-ка его!

Я попытался зацепиться за бронзовую стойку табурета, но в этом баре не было бронзовых стоек, таких забавных, и я, плоский, очутился на спине, еще более забавный, и так лежал, пока меня обслуживала сиделка, натасканная на уход за безногими. У меня не было ног, иначе почему же я не зацепился за бронзовую стойку табурета? И рук тоже нет, обоих.

— Смотрите-ка, Мэй, у него нет рук!

Пит сидел у меня на груди и вопил.

Я снова был в армии, на учениях… в условиях, максимально приближенных к боевым, в одном из тех лагерей, где вам сунут лед за пазуху, чтобы разбудить, и знают кучу других идиотских шуток. Я поднимался на чертову гору, самую большую во всем Колорадо, и повсюду был лед, а у меня не было ног. Тем не менее, я тащил огромный тюк, самый большой изо всех — они прикидывали, нельзя ли заменить мулов солдатами, и ставили на мне опыт. Я не смог бы сделать ни шагу, если бы сзади меня не подталкивала маленькая Рикки.

Старший сержант, с лицом, совсем как у Беллы в ярости, обернулся ко мне:

— Эй, ты, вперед! Я не могу опаздывать по твоей милости. Мне наплевать, сделаешь ты это или нет… но пока делаешь — не смей спать.

Мои ноги больше не держали меня, и я упал в обжигающий холодом снег и заснул, а маленькая Рикки причитала, умоляла меня не спать. Но я уже заснул.

Я проснулся в постели Беллы. Она трясла меня, приговаривая:

— Просыпайся, Дэн! Я не могу ждать тридцать лет. Каждая девушка должна думать о своем будущем!

Я попытался встать, чтобы отдать ей чемоданчик с золотом, который стоял под кроватью, но она ушла… а потом «Горничная» с ее лицом схватила чемоданчик, положила его себе на панцирь и заметалась по комнате. Я попытался догнать ее, но у меня не было ног и, как оказалось, не было тела вообще.

У меня нет тела, и никто обо мне не заботится…

Мир состоит из старших сержантов и работы… и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова взнуздать меня и опять полез вверх по ледяной горе. Это было все, что мне оставалось — взбираться к цветущей вершине, где мне, наконец, дадут вожделенный отдых и позволят заснуть. Но я никогда не доберусь туда… не было ни рук, ни ног, ничего.

Лес, покрывающий склон горы, загорелся. Снег не таял, но я, держась из последних сил, чувствовал, как на меня волнами накатывает жара. Старший сержант говорил, склоняясь надо мною:

— Просыпайся… просыпайся… просыпайся…

* * *

От его бормотания я не проснулся — только сильнее захотелось спать. Все, что было после, я помню довольно смутно: кажется, я лежал на столе, и он вибрировал подо мною, а вокруг были огни, какие-то штуки, здорово напоминающие питонов, и куча народу. А потом, уже на больничной койке, я проснулся. Чувствовал я себя довольно хорошо, если не считать какой-то расслабленности, словно после хорошей парной и массажа. У меня снова были руки и ноги. Никто со мной не заговаривал, а когда я сам попытался задать сиделке пару вопросов, она что-то сунула мне в рот. А потом меня снова начали массировать.

Наконец, в одно прекрасное утро, я проснулся настолько, что смог встать, совсем так же, как и обычно вставал, проснувшись. Накатило легкое головокружение, и ничего более. Я знал, что вся предыдущая бодяга мне просто приснилась.

Я знал, кто меня сюда поместил. Наркотизировав меня, Белла приказала мне забыть все ее свинство, но либо за тридцать лет анабиоза гипноз потерял силу,