Божественный кулак Масутацу Ояма - Алексей Горбылев

Действительно, прямой удар пальцами в солнечное сплетение — штука весьма экзотическая, и здесь есть все основания для сомнений. Но, все-таки, об использовании этого приема говорят сразу два разных источника, из которых один видел этот прием воочию, а второй исходил из рассказов каратиста. Так что, остается только надеяться, что в будущем мы найдем еще какие-то материалы, которые окончательно прояснят, каким же приемом реально Ояма нокаутировал Бекера.

Вот, собственно, и все, что мы имеем о боях Оямы Масутацу с профессиональными борцами и боксерами. Осталось только прояснить, откуда же взялось число противников, якобы уложенных каратистом с одного удара, — 270. Это, впрочем, совсем нетрудно. Достаточно только внимательно прочитать редакционное представление автора в книге самого Оямы «Дайнамикку каратэ» («Динамичное каратэ»). А там говорится: «В 1952 г. вместе с представителем дзюдо Эндо Кокити отправился в США в качестве представителя каратэ, провел 270 выступлений в различных городах, 7 раз выступал на телевидении… Во время поездки по США принял вызовы и провел поединки с двумя профессиональными борцами и одним профессиональным боксером и всех победил…».

Становление Кёкусинкай

Алексей ГОРБЫЛЁВ

Знакомясь с работами по истории боевых искусств, постоянно сталкиваешься с тем, что историю той или иной школы подменяют биографией основателя. Вполне справедливо это утверждение и в отношении очерков истории Кёкусинкай, авторы которых в своем превознесении Оямы зачастую забывают хотя бы упомянуть имена его соратников, не говоря уже о том, чтобы отразить их вклад в становление и развитие этой школы. Конечно, роль Оямы Масутацу в становлении Кёкусинкай исключительно велика. Ояма — фигура гигантского размера, великий мастер, прекрасный организатор и педагог. Только подумайте: каким колоссальным зарядом энергии, какой харизмой должен был он обладать, чтобы привлечь в свой зал сотни людей, взрастить целую плеяду первоклассных специалистов и создать гигантскую организацию, имеющую своих представителей практически во всех странах мира?

И все же приписывать создание Кёкусинкай одному лишь Ояме мне кажется ошибкой. Давайте задумаемся: а что, собственно, представляет собой Кёкусин? Думаю, что Кёкусинкай как школу, которая дала миру многих выдающихся спортсменов, можно определить как целостную систему технических приемов и методики обучения им, позволяющую людям с разной конституцией и разным темпераментом реализовать свои способности. Иными словами, это школа, позволяющая достичь высокого уровня мастерства людям с совершенно разными физическими и психическими параметрами. Именно поэтому в Кёкусине смогли найти себя и здоровяк Накамура Макото, победитель 2–го и 3–го чемпионатов мира, и малыш Мидори Кэндзи с ростом в 164 см, победитель 5–го чемпионата мира. Именно возможность реализации потенциала совершенно разных людей и отличает школу как «широкий путь» от индивидуальной манеры боя, присущей мастеру.

Думается, что «широкий путь» не может быть творением одного человека, пусть даже гения, поскольку опыт каждого человека в отдельности ограничен. Сегодня, когда опубликованы воспоминания первых инструкторов Кёкусинкай, ближайших учеников Оямы, мы можем назвать Кёкусин детищем не только гения этого великого мастера, но и десятков его соратников и учеников. В процессе своего развития от младенчества к зрелости это детище их усилиями претерпело множество метаморфоз, прежде чем в итоге превратилось в стройную, целостную систему технических приемов и методики обучения.

В этой статье пойдет речь о вкладе в развитие Кёкусин тех, кто был рядом с Оямой Масутацу в годы становления этой школы, кто на себе проверял эффективность приемов и методики, кто донес весть о Кёкусине людям во всем мире.

Зарождение школы как «широкого пути», видимо, связано с началом преподавательской деятельности мастера, когда перед ним впервые встает вопрос о способах передачи собственных знаний, возникает необходимость учитывать особенности других людей.

У Оямы первые ученики появились в конце 1953 — начале 1954 гг., когда он начал тренировать небольшую группу на пустыре позади своего дома в районе Мэдзиро в Токио. Но эти тренировки вряд ли можно всерьез рассматривать как начало педагогической деятельности Оямы. Как вспоминает Исибаси Масаси, будущий ближайший помощник мастера, «в период занятий в Мэдзиро сэнсэй Ояма был очень занят собственными тренировками, и у него практически не было времени, чтобы учить других. Поэтому он просто командовал: «Сделать 100 сэйкэн–дзуки, 100 маэ–гэри», — и т. д. в таком же духе».

Такую примитивную методику Ояма мог использовать только потому, что почти все люди, которые собрались вокруг него в ту пору, уже имели подготовку в каратэ. Кроме того, в проведении занятий ему помогали его кохаи[6] по занятиям Годзю–рю: Мидзусима Кэндзи, Ясуда Эйдзи (Хидэхару), Като Кэндзи, Матида Кёсукэ, Косака и др. Можно сказать, что целостной системы обучения, которую можно было бы назвать прообразом Кёкусинкай, у Оямы еще не было. По сути, он преподавал Годзю–рю с добавлениями собственных наработок и акцентом на спарринги в полный контакт.

Тем не менее, уже в то время Ояма мечтал о серьезном преподавании каратэ. Как рассказывал Мидзусима Кэндзи, сэнсэй Ояма не раз говорил ему: «Я, во что бы то ни стало, хотел бы учить каратэ детей в нормальном помещении с нормальной крышей».

В июне 1956 г. мечта Оямы о преподавании каратэ «в нормальном помещении с нормальной крышей», наконец, осуществилась. Ему по крайне низкой цене, как говорит Исибаси Масаси, «практически даром», удалось арендовать бывшую балетную студию на задворках университета Риккё в токийском районе Икэбукуро, которая получила название «Кэнка каратэ «Ояма–додзё»» — «Зал каратэ для драк Оямы». Эта студия находилась на расстоянии в каких-нибудь 500 метров от будущей штаб–квартиры (хомбу–додзё) Международной организации каратэ (IKO).

Интересно, что незадолго до этого глава школы Годзю–рю Годзю–кай Ямагути Гогэн присвоил Ояме Масутацу 7–й дан. Возможно, это и послужило для него сигналом, что он уже может идти своим собственным путем, поскольку открытие «Зала каратэ для драк Оямы» фактически означало выход Оямы из Годзюкай.

Арендованное Оямой помещение мало походило на характерные для современной Японии шикарные залы будо. Условия для занятий в нем были, что называется, спартанские. Вот что рассказывает об этом «додзё» Исибаси Масаси: «Балетная студия — звучит хорошо, а на деле это было ужасное помещение с выбитыми окнами, с гуляющим со свистом сквозняком, с отвратительным полом, который был весь в буграх и дырках. Одним словом, это было нечто вроде трущобы… Но, похоже, это совсем не волновало сэнсэя Ояму».

Подробно описывает это первое «настоящее додзё» Оямы Масутацу Ояма Сигэру: «Вспомнилось мне наше додзё, находившееся в бывшей балетной студии, размещавшейся посреди трущоб на задворках университета Риккё, в котором я начал заниматься приблизительно 40 лет назад, хотя дату я точно и не помню.

Прямо напротив входа в зал был установлен небольшой синтоистский алтарь (синдэн). Вся правая стена была покрыта зеркалом. С левой стороны было окно, под которым размещались две перекладины. В одном углу с левой стороны помещения стоял маленький столик, какими пользуются ученики средней школы, а в одном из углов справа за занавеской, повешенной на тонкой проволоке, размещалась раздевалка такого размера, что в нее мог войти только один человек. Сбоку от столика сосая[7] стояли два или три миленьких, похожих на игрушечные, стульчика.

Не прошло и полгода после того, как мы начали тренироваться в этом помещении, а зеркало, которое покрывало всю правую стену, уже исчезло. От него остался лишь осколок, который отражал одно только лицо человека, а от окон, находившихся на противоположной стороне, остались практически одни рамы.

Каждый раз, когда в яростной схватке мы разбивали зеркало или окно, сосай, чтобы не раскричаться, издавал сдавленный стон, а его лицо корчилось в недовольных гримасах или принимало кислый вид. Но, несмотря на это, он никогда не ругал ученика, разбившего стекло или зеркало, и только спрашивал: «Ты-то в порядке»?

Я помню, как он бормотал себе под нос, словно стонал: «Зеркало-то дорогое! Соображаешь?! Ну, что же, делать нечего. Будем тренироваться без зеркала».

Что же касается оконных стекол, то два или три раза, когда их разбивали, сосай вызывал стекольщиков, но окна разбивали снова и снова, и потому он заменил стекла белой бумагой, а, в конце концов, даже заклеивать окна перестал».