Марципан - Антон Локк

Я полежал ещё немного, потом пошёл на кухню. Допил вино, посмотрел в окно. За ним покрапывал дождик и уже начинало светать. Нужно было скорее ложиться, чтобы не пришлось засыпать во время рассвета. Не любил никогда спать при свете, даже лёгком и ненавязчивом. Я ещё раз почистил зубы и пошёл обратно в спальню. Леночка лежала на самом краю кровати и сопела. Я лёг спиной к ней и, чтобы хотя бы чуть-чуть не отдаляться, слегка прижался к её спине, а руку через себя положил ей на зад. Было очень неудобно, но хмельная голова немедля погрузилась в сон.

Когда я проснулся, Леночки уже не было. Это ничуть меня не расстроило и даже обрадовало, когда я вспомнил наш разговор и представил, как неловко было бы начинать день после него. Я вприпрыжку посеменил в туалет.

На удивление я чувствовал себя неплохо и с чистой головой и светлыми мыслями пошёл смотреть в окно. Налил себе пол литра воды в пивной стакан, который за тысячу рублей вместе с пивом купил в каком-то баре в центре, и уставился в окно. Небо было ясным и бледным, лужи на асфальте уже почти высохли после ночного дождя, на детской площадке, которую можно было рассмотреть, прижавшись лбом к стеклу и посмотрев в соседний двор, бегали дети, а по дороге ездили машины, – ничего не изменилось за то время, что я спал. Каждое утро я начинал с того, что пил воду и смотрел в окно. Иногда мне везло, и я замечал гуляющего соседа с толстым пекинесом, – это означало, что полдень ещё не наступил. Я выслеживал глазами мужичка с собачкой, но так и не увидел его. Я сделал шесть или семь приседаний, чтобы разогнать кровь, и посмотрел на часы. День был в самом разгаре – двенадцать двадцать.

Я следовал своему обычному режиму: душ, завтрак, сигарета. Я считал, что с минуты на минуту должна начаться новая жизнь, поэтому не давал себе расслабиться. Но стоило мне завершить список ежедневных дел, как сразу становилось скучно и я включал телевизор. За просмотром телевизора я придумывал, чем можно было бы заняться. Обычно, конечно, только к вечеру получалось что-нибудь сообразить.

Я посмотрел две документалки про животных, под третью задремал, во время четвёртой очнулся и решил прогуляться. Сигарет уже не осталось, и сначала нужно было зайти в магазин.

– Что делаешь? – набрал я Леночку, пока одевался.

– Встретилась с Димой за ланчем.

– С Димой?

– Не с твоим.

– А с чьим?

– Мы познакомились на фуршете.

– Тот петух, который лапал тебя?

– Он не лапал меня.

– Дай ему трубочку, пожалуйста.

– Не дам, – она стала говорить тише.

– Почему?

– А зачем?

– Поболтаю с ним.

– С Ларой поболтай, – она повесила трубку.

Я ухмыльнулся и забыл, что не завязал до конца шнурки.

После того аукциона я приехал домой, выпил обе бутылки, которые у меня были, и пытался допить всё пиво, что оставалось в холодильнике, но это у меня плохо получалось. Когда Леночка позвонила в дверь, я в одних трусах танцевал посреди комнаты. Было уже почти утро, пива было ещё много, и я не собирался останавливаться.

Я открыл ей дверь, схватил за талию и потащил на свой танцпол, не дав ей даже разуться. Она пыталась оттолкнуть меня, но я ей не позволял этого и, схватив за руки, призывал её присоединиться к моему произвольному буги-вуги. Когда её стошнило прямо на пол, я понял, что это была плохая идея. Оказалось, что тот блогер, увидев, что я ушёл, дал Леночке что-то скушать, какую-то таблетку, но не учёл, что Леночка к тому моменту хорошенько набралась. В итоге он получил неадекватную барышню, которую весь оставшийся вечер рвало. Я никогда не мог признать наркотики: я их в принципе никогда не пробовал, но был уверен, что спокойно могу обойтись старым-добрым алкоголем, – не было у меня к наркотикам никакого интереса, а тем более – к людям, у которых к ним интерес был.

До рассвета мы просидели в туалете. Я пил пиво, уже не понимая ничего, что творилось вокруг, а Леночка обнимала унитаз, издавая неприятные утробные звуки. Я воспользовался ситуацией и вслух начал анализировать сложившуюся с Ларисой ситуацию. Я рассказал ей обо всём: о том, как мы встретились, как она посмотрела на меня, как часто я об этом думал. Леночка лежала и мычала, а я продолжал углубляться в проблему: рассказал про Аллу, про Сашу, про Ксюшу, – выложил всё. Как оказалось, напрасно.

На следующий день она сказала, что помнит всё, о чём я ей говорил. Стало неприятно, когда я тоже вспомнил каждую сказанную фразу. Нам удалось оправдать ситуацию тем, что я выпил в тот вечер, но всё равно осадок остался у нас обоих, и это чувствовалось. Всю неделю мы не виделись, а стоило ей приехать ко мне, как она ушла, не сказав ни слова.

И вот я вылез на улицу. Прошёл мимо своей машины, засыпанной какой-то дрянью с деревьев, и завернул за угол дома. Там нужно было подняться на холмик, на котором стоял одинокий супермаркет. Поначалу у персонала сложилось не лучшее впечатление обо мне: я требовал продавать мне алкоголь по ночам, устраивал скандалы. Но мы со временем, конечно, подружились. Мне всегда нравилось устанавливать дружеские контакты с людьми, с которыми приходилось часто видеться. Я был любезен с соседями, с продавцами в магазинах, и однажды затеял дружбу с водителем маршрутки, – я каждый день в одно и то же время садился к нему на своей остановке, и мы болтали. Иван Андреевич, так его звали, сразу запомнил, где мне нужно выходить. Также мне всегда было стыдно стричься не у Марины, моего парикмахера. Стригла она, скажем, не как профессиональный стилист, но я стригся всю жизнь у неё, пусть и каждый раз приходилось достригать себя самому.

Я поприветствовал охранника и кассиршу, купил сигарет и вышел.

– Привет.

– Привет.

– Чем занят сегодня?

– Ох, – Дима глубоко вздохнул, – у меня дел просто до жопы. Нужно заняться визой во Францию, прикинь, нужно заехать к рекламщикам, а вечером мы с Ларой ужинаем у неё. Она обещала что-то приготовить сама. Мне в последний раз мама что-то готовила, – он засмеялся.

– Ясно, – ответил я, выслушав Диму. – Ладно, не пропадай.

– Да, давай, до встречи.

Я побрёл по проспекту медленно, словно думал о чём-то, но мыслей в голове было столько же, сколько и у всех вокруг, – нисколько. Все проходящие мимо никак не были похожи на тех, кто мог о чём-то по-настоящему размышлять. О своих ничтожных делах могут думать все: о деньгах, о сексе, о покупках и еде, о работе и пьянстве, об отпуске и, вообще, – о чём угодно. Но никто не обращал внимание на суть своей жизни и на окружающее её дерьмо. А ведь осознание происходящего вокруг и есть порождение истинной мысли. Я загнался.

Навстречу пробежала девочка с короткими ножками и мелированными волосиками, убранными за уши. Неужели кто-то ещё делает мелирование? Я вспомнил, как в школе особо модные мальчики, которым только-только состригли отросшие косички с затылка, все поголовно делали мелирование. Проехал велосипедист и обогнал меня. Он удалялся, а из колонки в его рюкзаке играла музыка. Что-то танцевальное и громкое разносилось по всей улице. Неужели эти люди, покупающие себе велосипеды и вешающие на них колонки, считают, что это круто? Хотя они спокойно через год-другой могут сбиться в субкультуру, и их поведение будет оправдано. Пробежали дети. Мелкий паренёк пытался догнать своего друга или, может, старшего брата, но второй в любом случае был старше и быстрее, поэтому у мелкого ничего не получалось. Они бежали и перекрикивались, – старший смеялся над нерасторопным малышом. Мне резко захотелось присоединиться к их гонке, но я побоялся проиграть. Чем старше становится человек, тем ему сложнее бежать, сложнее кого-то обгонять, пусть даже это дети, пусть даже он их обгонит, но он всё равно останется ни с чем, – детям всё равно на взрослых, которые соперничают с ними, они их не интересуют, потому что детям всё равно, куда и зачем бежать, – они просто бегают друг за другом без причины, а причины им не нужны: им не от кого бегать и тем более не за чем. Я сбился с мысли, закурил и улыбнулся. Каждый раз, когда дурные идеи пробирались в голову, они путали друг друга. Видимо, не стоило мне думать даже о такой ерунде.

Ветерок пробрался под рубашку, слегка остудил кожу. Голова стала болеть от солнца и пыльного воздуха. Хотя организм стал легче реагировать на алкоголь, который я употреблял теперь намного чаще, но кишечник приручить не получалось ни одному пьянице. Я решил выпить кофе и заодно заглянуть в туалет.

В кафе, которое оказалось ближе всех, было полно людей. Я зашёл, присел за столик недалеко от входа и сразу заказал кофе:

– У вас есть туалет? – спросил я официантку.

– У нас, как и во всех заведениях, есть туалет, – поумничала она и указала на дверь в конце зала.

– Спасибо…

Я не совсем понимал, что было не так с моим вопросом. Возможно, эта официантка увидела в нём подвох. А, может, он прозвучал неправильно. Напрасно я думал об этом.