Критская Телица - Эрик Хелм

Он лежал в непроницаемо темной сени векового дуба, устроившись меж толстых длинных корней, тянувшихся далеко в стороны. По-летнему желтая, большая луна обливала окрестную рощу медовым сиянием.

Деревья росли столь редко, что мачтовые алеппские сосны, чьи мохнатые лапы напрочь отбирают у почвы солнце, близ которых не растет даже неприхотливая трава, не говоря уж о нежных побегах лиственных пород, мирно перемежались с вечнозелеными дубами.

Стояло безветрие, царила тишина.

Снедаемый неодолимым желанием уснуть, Эпей доплелся до вожделенного убежища уже во мраке и тотчас угнездился близ огромного ствола, не слишком-то заботясь о дальнейшем. Как выяснилось, надлежало чуток помедлить по дороге и хотя бы впрок напиться воды, ибо ни бурдюка, ни завалящей фляжки у мастера не было.

Эпей облизнул запекшиеся губы, сел и начал думать вслух.

— Кажется, мы сваляли немалого дурака, дружище. Забрели гарпиям на закорки да шлепнулись, аки скоты зарезанные. Ни родничка, ни ручейка загодя не присмотрели. А теперь ищи-рыскай... Селена[15], правда, на подмогу вышла, все легче. Давай-ка рассудим толком и не торопясь. Эдакий лесок не от великой засухи вымахал. И не где-нибудь вымахал, а у самой что ни есть горной подошвы, правильно? Значит, если не речушка, то струйка сколь угодно паршивенькая иметься должна. Только вот он, вопрос окаянный: где? Не журчит, не булькает... Ладно, сейчас на розыски отправимся, помоги нам Артемида-охотница...

Резко вскочив, Эпей ощутил немедленное головокружение. В глазах потемнело.

— Н-да, приятель... С Бромием[16] дружи, да ухо востро держи. Чем они, подлые, винишко разбавляют? Не иначе, зельем каким поганым... Для пущей крепости, сатир их аркадский забодай! Эх, водички бы хлебнуть...

Не в силах немедленно исполнить это желание, Эпей занялся делом прямо противоположного свойства, и в лесу действительно раздалось журчание — однако недолгое. Любопытно заметить: вокруг не было ни души, а мастер по привычке приблизился к дереву, обратился лицом к стволу.

Старый дуб, оскорбленный подобной неблагодарностью, обронил прямо на макушку Эпея увесистый желудь.

Умелец выругался.

На родине, в далекой Аттике, среди отрогов благоухающей медоносными цветами Гиметты, Эпей рисковал бы получить в голову камень из разбойничьей пращи. Или проснуться с весьма небрежно перерезанным горлом. Или достаться на поздний ужин либо ранний завтрак стае волков. Мог не понравиться вепрю-одинцу или, напротив, чрезмерно полюбиться ядовитой змее.

Но здесь, на густонаселенном южном острове, разбойников истребили подчистую, а самым крупным и опасным хищником был хорек. Змеи отчего-то пресмыкались в областях, обитаемых преимущественно эгеокретами[17], а близ Кидонии водиться не желали. Мастеру не грозило ничто.

Однако внезапный щелчок по темени, да еще полученный в самую неподходящую минуту, кого угодно заставит подскочить и выругаться. Эпей не представлял исключения.

— Наверно, дриада[18] рассердилась, — промолвил он, успокоившись. — Ну, прости, пожалуйста, я тебя не хотел обидеть. Ухожу, ухожу, спасибо за приют...

Еле слышно мурлыча веселую моряцкую песенку, Эпей выступил на озаренную лунным светом поляну и начал неспешно пересекать ее.

Следовало отыскать ручей, утолить жажду и додрематъ до рассвета.

* * *

Элеана собственноручно подала Ифтиме небольшой серебряный сосуд. Советница омочила палец в заранее прокипяченном оливковом масле, умастила девичьи губки, не умевшие произнести ни слова ни по-критски, ни по-египетски.

Опрокинула царицу навзничь, сунула ей под ягодицы подушку.

Порхнула прочь, укрылась в небольшой нише, прошуршала занавеской.

Предшествуемый Алькандрой, в опочивальню вступил Идоменей.

После роскошной, пышной Аспазии сестра не произвела на венценосца особого впечатления. Царь довольно скептически обозрел предлагаемые, на сладкое прелести, слегка заметно пожал плечами, весьма заметно поник уже взятым наизготовку дротом.

Алькандра бросилась к Идоменею, преклонила колени, пустила в дело уста. Через несколько мгновений государь опять исполнился боевого духа, и был поспешно препровожден до назначенных рубежей.

Схватка состоялась долгая, беспощадная, умеренно кровопролитная и отменно славная. Укушенный в плечо и слегка поцарапанный лавагет оценил, тем не менее, стратегические преимущества узкой теснины перед просторным урочищем и сражался вовсю. А удрученная первоначальным вторжением Арсиноя вскоре уступила, сдалась и приветствовала неприятельскую победу исступленными кликами.

Брачная церемония завершилась к обоюдной радости юных супругов.

— Любовь да согласие отныне и впредь! — торжественно провозгласила верховная жрица. — Вам на счастье, острову на благо.

Почтительнейшим образом Идоменея отправили спать.

Ифтима выскользнула наружу.

— Сейчас, моя телочка, я тобою займусь, выкупаю, натру благовониями, уложу, — проворковала она, садясь на краешек ложа и украдкой удостоверяясь в сохранности царицы.

— И сама останешься до утра, — объявила Арсиноя.

Элеана и Алькандра переглянулись.

Великая жрица осторожно и кратко откашлялась.

— Мы удостоверились, — произнесла она вкрадчиво, — что великая одаренность не испытывает нужды в лишних наставлениях. Теперь ты взрослая, о госпожа. Ифтима уже совершила необходимое, и впредь ограничится советами словесными. Так должно, повелительница.

— Получается, — протянула Арсиноя, — Ифти больше не возляжет со мной?

— Нет, — решительно молвила Элеана — Дальнейшей нужды в этом не вижу.

— А я вижу!

— Послушай, — вмешалась Алькандра. — Мы явили особую заботу о твоей первой ночи, которая, благодарение Апису, удалась полностью. Но как дитя не питается материнским молоком бесконечно, так и ты не станешь, госпожа, требовать от Ифтимы продолжения, ибо Элеана изрекла справедливо: теперь ты — взрослая.

— Правильно, — сказала Арсиноя.

— А посему яви соответствующую рассудительность и внемли старшим. Утешаться надлежит в объятиях мужа.

— Конечно. И в них тоже.

— Только в них, — подчеркнула верховная жрица. — Это понятно, государыня?

Арсиноя молчала.

— Это понятно? — повторила Элеана с легкой расстановкой.

— Да...

— В качестве опекунши я воспрещаю, возбраняю и заказываю тебе вожделеть к Ифтиме. Она честно исполнила свой долг, и требовать большего — жестоко.

Аристократка мысленно расхохоталась. Алькандра с интересом ждала, что ответит юная критская царица.

И дождалась.

— Если ты прекратишь докучать, Элеана, — сказала девочка, — я, так и быть, явлю соответствующую рассудительность. И позабуду о предерзостном и вопиющем надругательстве над последним из трех основных законов.

Женщины остолбенели.

— Равно как и над неопытной, ничего не подозревавшей повелительницей, — прибавила Арсиноя.

И чарующе улыбнулась.

Глава третья. Эпей

Кирн, благородный везде сохраняет присутствие духа,Плохо ль ему, хорошо ль — держится стойко всегда.

Воду эллинский умелец обнаружил не скоро, и самым неожиданным образом.

Он мерил величественную рощу торопливыми шагами вдоль и Поперек, однако ни родников, ни потоков не было и в помине.

Темные древесные громады безмолвствовали. Желтые лунные лучи падали наискосок. Длинными полосами, бесформенными пятнами лежали по светлым прогалинам густые тени.

В безоблачной небесной глубине мерцали мохнатые звезды.

Давно уснули затаившиеся в листве и хвое птицы и трескучие цикады попрятались меж густых трав. Шорох собственных шагов казался Эпею оглушительным, безмолвие начинало угнетать.

Мастер был не особенно привержен суевериям, однако древняя роща, раскинувшаяся далеко от городских окраин, под исполинской Левкой, чья громада закрывала почти весь южный небосклон, поневоле заставляла вспоминать об эмпузах и ламиях[19], думать о страшных блуждающих огнях.

Сколько мрачных легенд переслушал он в детстве, пристроившись близ вечернего очага, рядом с няней и сестрами, которые споро и сноровисто пряли овечье руно или кудель!

Осенние вечера в поречье извилистого Илисса тянулись долго. Унылый ветер ныл и подвывал за прочными каменными стенами, гнал тучи почти над самой землей, пластал и клубил их по склонам гор.

Деревья гнулись, махали мокрыми ветвями. Несметные мириады почернелых от непогоды листьев кружились, метались, уносились прочь, а безжалостное Бореево дыхание[20] все крепло.

Плохо путнику, застигнутому ненастьем в дороге! Ни укрыться, ни обогреться по-настоящему — только если повезет сыскать укромное местечко, выкресать огонь да костерок развести.