Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

Он пошатнулся. Маний выбросил было руку, желая поддержать пьяного сотника, и перепуганно ее отдернул, когда Ото заорал:

– Руки прочь, скотина! Убирайся на свое место!

– Слушаюсь!

Отсалютовав, ауксилий развернулся и заторопился к палатке, где встал в тень, чтобы понаблюдать, как пошатывающийся Ото бредет к себе, после чего облегченно выдохнул: пронесло! Неподалеку простонал во сне кто-то из солдат – бедолагу явно не отпускали кровавые события минувшего утра.

Дождавшись, когда Ото окончательно скрылся из виду, Маний продолжил путь по лагерю, старательно держась проходов потемнее. Доспехов на нем не было, только туника да солдатский плащ-сагум. Из оружия одинокий кинжал. Покинув расположение Первой Тунгрийской, он благополучно пробрался сквозь палаточный лагерь Второй когорты и очутился на участке, отведенном кавалеристам Петрианы. Благоразумно держась подальше от лошадей, приученных бить копытом в лоб каждому, кто неожиданно появлялся рядом, Маний забирался все глубже, пока, наконец, не увидел нужную ему палатку. Будучи куда больше соседних, она превосходила размерами даже шатер командира кавалерийской алы. Здесь хранились все припасы, потребные коннице для длительного похода. Высвободив кинжал из припрятанных под плащом ножен, Маний откинул входной полог и шагнул внутрь. Там он обнаружил единственного обитателя, который, шевеля от тяжкого умственного труда губами, корпел над списком истраченных за минувший день материалов. Не отрывая взгляда от перечня, интендант-актуарий раздраженно заворчал:

– Ну, чего тебе? Новый меч? Пару копий? Или, может, ты пришел сказать, что в сегодняшней заварушке потерял свою любимую сандалию? Чес-слово, сроду не видывал более наглых врунов, чем…

Его голос замер при виде молчаливого и неподвижного пехотинца. Рука интенданта скользнула под стол, где он держал дубинку на случай, если кому-то взбредет в голову поживиться драгоценным имуществом без надлежащих приказов и разрешений. Впрочем, таинственный ауксилий знаком показал, мол, не беспокойся, все в порядке, после чего сунул ладонь за пазуху туники и выудил оттуда нечто сияющее, да еще ошеломительного размера. Желтушный свет масляного фитиля заиграл на узорчатой поверхности, сводя с ума человечка, который всю жизнь мечтал о золоте. Позабытая дубинка глухо брякнулась на утрамбованный земляной пол, когда интендант суетливо выбрался из-за стола, чтобы благоговейно замереть над тяжелой шейной гривной, что держал незнакомый солдат. Обретя наконец дар речи, актуарий проблеял:

– Очень… любопытно… – Теперь его голос звучал мягко, словно лишний раз хотел напомнить, что речь идет о великой награде, которую ни в коем случае нельзя упустить. Интендант кашлянул, прочищая глотку, и заговорил вновь, на этот раз более деловым тоном: – Итак, рядовой… э-э?..

Маний отрицательно качнул головой. Черты его лица заострились от волнения.

– Я не дурак, если мы договоримся, то все должно остаться между нами. Стоит кому-то из чужого контуберния пронюхать, сколько монет принесла мне вот эта штучка, я потеряю и золото, и голову быстрее, чем ты можешь ограбить зеленого рекрута на полгода жалования вперед за ржавый доспех. Имей в виду: вот эта красота – пенсия для меня и моих товарищей.

Актуарий и глазом не моргнул, кивая с мудрым видом.

– Да-да, мой друг, ворья кругом развелось – не продохнуть, так что я не осуждаю твое пожелание остаться безымянным. Но… могу ли я узнать, какими судьбами тебе удалось найти эту… занятную вещицу? Трофей, поди? Я не ошибся? Насколько я понимаю, такой торквес вполне мог украшать шею какого-нибудь дикарского вожака, пока ему не снесли голову… хотя не припомню, чтобы в сегодняшних сводках сообщалось о подобном инциденте. Отсюда вопрос: откуда я могу быть уверен, что это не подделка?

Тунгр фыркнул, но веселости в его лице не было и в помине.

– Можешь не беспокоиться, все по-честному. Мы первыми ворвались в становище, когда рухнул частокол. А едва синеносые дали деру, как моя когорта гребенкой прошлась по ихнему холму, заглядывая в каждый шатер, каждый шалашик, выковыривая тех, кто попрятался. Рабы получатся что надо! Так вот, в одном из шатров нашел я какого-то варвара, вернее, его труп. Дротик из нашего стреломета прошиб его насквозь. Должно быть, ему поручили присматривать за этим ожерельем, но досталось оно мне с ребятами. Короче, что ты можешь предложить за такую славную вещицу?

Интендант выставил ладонь, с усмешкой наблюдая, до чего неохотно ауксилий расстается с тяжелым золотым украшением. Осмотрев витую гривну под светом масляной плошки, он одобрительно кивнул:

– Замечательно. Искусная резьба, явно подлинник. А если сюда добавить какую-нибудь романтическую историю вместо тупого пересказа об обыске трупа, то удачно подобранный коллекционер отвалит за нее небольшое состояние. Тебе же я могу предложить не больше пятисот монет… – Актуарий вернул гривну и лишь дернул плечом на гримасу, которую состроил пехотинец, потерявший дар речи от возмущения. – А чего ты ожидал? Десять тысяч золотых и ночь любви с самой крутобедрой кобылой нашего эскадрона? – Он устало вздохнул, будто изложение прописных истин укрывательства военных трофеев было самым обычным и давно наскучившим делом. Маний лишь сузил глаза, чувствуя, что ничего не может противопоставить превосходно отработанной технике облапошивания простаков. – Ты пойми, Безымянный, такие вещицы сами себя не продают. Первым делом я сбагрю ее одному скупщику, что живет на юге провинции. Понятное дело, не в убыток себе. Он, в свою очередь, перешлет ее в Рим знакомому купцу и тоже с этого кое-что поимеет. А уже купец найдет нужного барышника, который специализируется по редким и опасным сокровищам.

Видя, что тунгр в замешательстве, актуарий покачал головой. Мягко улыбнувшись, он продолжил:

– То, что ты затеял, – противозаконно. Найденный торквес ты был должен отдать своему сотнику, а он, в свою очередь, примипилу когорты, и так далее. Прямо сейчас этой безделушке полагалось бы сверкать на столе наместника, и тот потирал бы уже руки, сочиняя пышные приветствия, с которыми отправил бы дорогой подарок императору. А вместо этого ты как тать в нощи крадешься по лагерю в поисках покупателя, да еще зовешь меня в подельники. Римскому перекупщику вмиг свернут шею, стоит только начальству пронюхать об этом дельце. А как иначе? Он же лишает престол законной доли военной добычи! Нет, понятное дело, мы все так или иначе греем на войне руки, но стоит попасться, и эта красота обернется смертным приговором любому из описанной мной цепочки. За такой риск каждый из них захочет получить немаленький кусок пирога. Вот почему барышник в Риме заработает пятьдесят тысяч, а человек, который доставит ему гривну, – только двадцать пять. Мой знакомый с юга получит десять, я – если повезет – пять. Причем самый большой риск падает именно на меня. Ведь это я должен найти деньги на самом краю света, чтобы рассчитаться с тобой, плюс придумать способ передать товар моему человеку на юге, то есть через всю провинцию, где полыхает восстание. Это мне обойдется в тысячу, если не меньше. – Он вновь вздохнул, качая головой и вскидывая ладони, как бы сдаваясь. – А впрочем… Предчувствия говорят мне, что не надо бы, но я, так и быть, дам тебе тысячу. Сколько из твоего контуберния осталось в живых?