Кавалер Красного замка - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И она вышла.
Морис простился с собеседниками; особенно раскланялся с Мораном, который очень ему понравился; пожал руку Диксмеру и вышел, ошеломленный разными событиями, волновавшими его в этот вечер, более веселый, чем печальный.
— Какая досадная встреча! — сказала Женевьева, заливаясь слезами, когда муж вошел в ее комнату.
— Ну, гражданин Морис Лендэ — известный патриот, секретарь городской секции, безукоризненный, любимый народом, — это же находка для бедного кожевника, который скрывает контрабанду, — отвечал Диксмер с улыбкой.
— Так ты думаешь, друг мой?.. — робко спросила Женевьева.
— Я думаю, что это даст нашему дому привилегию патриотизма, наложит на него печать отличия; и полагаю, что с сегодняшнего вечера даже кавалер де Мезон Руж мог бы жить у нас в безопасности.
Диксмер, поцеловав жену в лоб, с любовью более отцовской, чем супружеской, оставил ее в маленьком павильоне, ей принадлежавшем, и пошел в другие комнаты к гостям, которых мы уже видели у него за столом.
X. Чеботарь Симон
Наступил май; чистый воздух освежил людей, уставших дышать холодным зимним туманом, и лучи тепла и животворного солнца освещали черную стену Тампля.
У внутренних дверей, отделявших башню от сада, смеялись и курили караульные солдаты.
Но несмотря на прекрасную погоду, несмотря на предложение пленницам выйти из башни и погулять в саду, все они отказались; со времени смерти супруга королева упорно сидела в своей комнате; она не хотела проходить мимо дверей тех комнат второго этажа, где жил король.
Если ей и случалось дышать чистым воздухом после рокового дня 21 января, то лишь когда она выходила на крышу башни; тут отверстия между зубцами были заколочены досками.
Караульные национальные гвардейцы, получив уведомление, что трем пленницам позволено погулять, прождали целый день, но те и не подумали воспользоваться разрешением.
Часов в пять из башни вышел человек и подошел к сержанту, начальнику караула.
— Ага, вот и дедушка Тизон, — сказал сержант, человек по виду очень веселый.
— Да, я сам, гражданин; я принес тебе от секретаря Мориса Лендэ, твоего друга — он сидит там, наверху, — вот это разрешение, данное Тампльским советом моей дочери, она может сегодня вечером повидаться с матерью.
— И ты уходишь в ту самую минуту, как должна прийти дочь твоя, бессердечный отец? — спросил сержант.
— Ах, ухожу против воли, гражданин сержант. И я надеялся поцеловать дочку, которую не видал целых два месяца… хотел поцеловать крепко, как всегда отец целует дочь. Но как бы не так! Служба, проклятая служба гонит вон! Надобно отправляться в общину с рапортом. У ворот ждет меня извозчик с двумя жандармами… и именно в ту минуту, как должна прийти сюда моя бедная София.
— Несчастный отец! — сказал сержант.
Любовь отечестваПотушит крови глаз;Ну что за молодечество,Когда…
— Послушай, Тизон, если найдешь рифму на «глас», так скажи мне: а то ничего на ум не приходит.
— А ты, гражданин сержант, пропусти мою дочь, когда она придет повидаться с матерью… Ведь жена моя почти умирает от того, что не видит дочери.
— Разрешение написано по форме, как следует, — отвечал сержант, в котором читатель, вероятно, уже узнал друга нашего Лорена. — Что ж тут толковать? Когда твоя дочь придет, так и пройдет.
— Спасибо, храбрый Фермопил, прощай, — сказал Тизон.
И он отправился с рапортом в Коммуну, повторяя: «Как жена будет счастлива!.. Как она будет счастлива!»
— Послушай-ка, сержант, — сказал национальный гвардеец, посматривая вслед Тизону и слушая его последние слова, — послушай-ка, волосы дыбом становятся.
— Отчего, гражданин Дево? — спросил Лорен.
— Как отчего? — продолжал сострадательный национальный гвардеец. — Вот человек, такой грубый с виду, с железным сердцем, неумолимый сторож королевы, уходит со слезами на глазах и от радости, и от горя, мечтая, что жена увидит дочь его, а он не увидит любимицы своей!.. Не следует слишком много рассуждать об этом, сержант, потому что поистине сердцу становится больно…
— Разумеется, вот почему не рассуждает даже этот человек, а только уходит со слезами на глазах.
— О чем же ему еще думать?
— Как о чем? Да о том, что своего сына три месяца не видела та женщина, с которой он сам обходится чрезвычайно жестоко. Он не думал о ее горе; толкует только о своей печали, вот и все. Правда, женщина эта была королевой, — продолжал сержант таким насмешливым тоном, который объяснить было бы очень трудно, — а ведь с королевами никто не обязан быть столь же учтивым, как с женами помощников.
— Как бы то ни было, все это очень печально, — сказал Дево.
— Печально, но необходимо, — прибавил Лорен, — лучше всего, как ты говоришь, вовсе не рассуждать.
И он запел рассеянно:
И вот Нисета,Томна, бледна,Среди лужайки,Сидит одна.
Лорен не успел допеть буколический куплет, как вдруг послышался страшный шум слева от караульни. Проклятия смешивались с угрозами и воплями.
— Что там такое? — спросил Дево.
— Детский голос, — отвечал Лорен, прислушиваясь.
— В самом деле, — продолжал национальный гвардеец, — бьют какого-то мальчика. О, сюда надобно посылать только таких людей, у которых нет семьи.
— Ну, пой же! — кричал грубый пьяный голос.
И тот же голос запел, заставляя кого-то запомнить и потом повторить:
Госпожа Вето обещалаПеререзать весь Париж…
— Нет, — отвечал мальчик, — не стану петь.
— Пой, пой, тебе говорят!
И тот же голос начал снова:
Госпожа Вето обещала…
— Не стану, — твердил мальчик, — не стану, не стану!
— Ах ты мерзавец! — сказал грубый голос.
В воздухе раздался свист ремня, и мальчик протяжно застонал от боли.
— Черт возьми! — вскричал Лорен. — Подлец Симон опять бьет маленького Капета.
Иные из национальных гвардейцев пожали плечами; человека два или три попробовали улыбнуться. Дево встал.
— Я уже говорил, что отцы семейства не должны входить сюда.
Вдруг отворилась дверь, и хорошенький мальчик, преследуемый бичом своего сторожа, выбежал на двор; но едва пробежал он несколько шагов, как что-то тяжелое полетело за ним на мостовую и сильно ударило ему по ноге.
— Ай, ай, ай! — закричал мальчик.
Ноги у него подкосились, и он упал на колено.
— Принеси мне колодку, чудовище, а не то…
Мальчик встал и мотнул отрицательно головой.
— А, вот как! — закричал тот же голос. — Так погоди же, вот мы увидим, погоди!
И чеботарь Симон выскочил из своей каморки, как дикий медведь из берлоги.
— Послушай-ка! — закричал Лорен, нахмурив брови. Куда ты так бежишь, почтеннейший Симон?
— Наказать медвежонка, — отвечал чеботарь.
— А за что? — спросил Лорен.
— Как за что?
— Да, за что?
— За то, что эта дрянь не хочет ни петь, как следует доброму патриоту, ни работать, как следует доброму гражданину.
— А тебе какое дело до этого? — возразил Лорен. — Разве народ поручил тебе Капета для обучения пению?
— А ты что вмешиваешься, гражданин сержант? — сказал удивленный Симон.
— Почему я вмешиваюсь? Потому что это дело касается каждого честного человека. Бесчестно честному человеку смотреть, как бьют ребенка, и не остановить такое дело.
— Да он сын тирана!
— Да ведь он ребенок!.. Ребенок не участвовал в преступлениях отца; ребенок этот ни в чем не виноват и потому его не следует наказывать.
— А по-моему, мне его дали для того, чтобы я делал из него что мне угодно. Я хочу, чтобы он пел песню про поспожу Вето, и он будет петь.
— Но, жалкий человек, подумай, что госпожа Вето — мать этого мальчика, неужели ты захочешь, чтобы твоего сына заставили петь, что ты каналья?
— Разве я каналья? — прорычал Симон. — Ах ты аристократ проклятый!
— Нельзя ли без ругательств! — сказал Лорен. — Ведь я не Капет, и меня насильно петь не заставишь.
— Прикажу арестовать тебя…
— Арестовать, в самом деле? Попробуй-ка посадить под арест, меня, Фермопила.
— Хорошо, хорошо, посмотрим, чья возьмет… Эй, Капет, подними колодку и дошивай башмак или, черт возьми, берегись!..
Лорен страшно побледнел, стиснул зубы, сжал кулаки, шагнул вперед и сказал:
— А я говорю, что он не поднимет твою колодку, говорю, что он дошьет башмак. Слышишь, мерзавец? А! На тебе висит длинная сабля, но я боюсь ее так же, как и тебя самого! Попробуй, обнажи ее!
— Будь ты проклят! — закричал Симон, побледнев от бешенства.
В эту минуту во дворе показались две женщины; одна из них держала бумагу и подошла к часовому.