Чёрная земля-2 дети Луны - Василий Шепетнёв

От чего я прячусь?

От непонятного.

Взять бы отпуск, да махнуть куда-нибудь подальше… Главный врач так и сделал. А я, я опоздал. Карантин. Разве тайной тропой пробраться?

Ага. Подземный ход проложить, прямо до самого до Черноземска.

Да и кто мне даст отпуск во время карантина? В обычные дни можно больных в соседний район посылать, по договоренности. Когда тот хирург в отпуске, его больные ездят ко мне. Канитель страшная, хирургическому больному не до разъездов, потому в отпуск я не ходил. Зачем? Если останешься в Теплом, то это и не отпуск вовсе. Все равно бегут домой, выручайте, мол, экстренный случай. А выехать куда-нибудь – на какие деньги? Отпускные?

Это как инвалидам положили по пятьдесят рублей на санаторий от щедрот государства.

Думал-то я о постороннем, а ноги сами привели к УВД.

Зашел прямо в ракитинский кабинетик и, не здороваясь – виделись уже – положил пакет с клеенчатой биркой на стол.

Ракитин как дремал, так и продолжал дремать. А с виду – работает над документами. Сидит в позе роденовского мыслителя, подперев голову рукой, глаза полуприкрыты, на столе раскрытая папка. Эту его манеру я знал хорошо. Знал также, что система «свой-чужой» у Ракитина включена, и зайди сюда человек, перед которым дремать нельзя, он тут же проснется.

Я сел на стульчик у стены, подальше от раскрытой форточки. 

Спит, и пусть. Как знать, что делал прошлой ночью Николай. И уж точно невозможно предсказать, что он будет делать ночью этой. Работа наша такая, работа наша простая…

Я оперся головой о стену. Внезапно сонливость налетела на меня, как налетают чиновники на гуманитарную помощь. Я решил тоже подремать.

Видно, я и в самом деле умотался, потому что когда открыл глаза, в кабинете были и Виталий Резников, и Сергиенко, и, конечно, сам Ракитин. Они сидели вокруг стола, смотрели на клеенчатый ярлычок, принесенный мною, и говорили о чем-то тихо, стараясь не разбудить меня, или же просто из конспирации.

Алый свет, освещавший кабинет, говорил: солнце клонится к закату, значит, проспал я изрядно.

– Выспался? – спросил Ракитин, и, не ожидая ответа, продолжил: – Организм, он чует, когда обедать, когда спать. Вернее, предчувствует.

– Что – предчувствует? – я встал. Ноги затекли. И руки словно пересаженные от какого-нибудь бездельника, такими руками не оперировать, а затылок чесать, и то страшно. И шея того…

– Ты разомнись, разомнись. Зарядочку сделай, наклоны, повороты, вращения…  Бессонную ночь предчувствует  твой организм.

– Отчего ж непременно бессонную? – я послушался здравого совета и отбил дюжину земных поклонов  портрету Феликса Эдмундовича.

– Ты мне что принес? – вопросом на вопрос ответил Ракитин. Типичная манера ведения разговора, присущая работникам уголовного розыска и велосипедистам.

Я коротко рассказал о своем путешествии в подвал.

– Наш человек, – одобрительно сказал Николай. – Храбрый и глупый.

– Почему – глупый? – попробовал обидеться я.

– Вот ты не спросил, почему храбрый, что, собственно, тоже  косвенное доказательство… – Ракитин не окончил фразу, махнул рукой.

– А если б оно ждало тебя в подвале? – Виталий спрашивал серьезно, без подвоха.

– Кто – оно? Чудовище? Упырь? Постановление областной думы о взимании платы за пользование пешеходными переходами?

– Вот и с другими так же, если не хуже. Стена неверия. Всяк норовит либо шуткой отделаться, либо в Соколово отправить, надев предварительно смирительную рубашку, – Виталий говорил без горечи, просто констатировал факт.

– Неверия во что? – не отставал я. – В бабу Ягу и Кощея Бессмертного?

– Хватит, – вступил в разговор Сергиенко. – Разводить дискуссии нам сейчас некогда. Даю вводную. Веришь, не веришь, а за тобой, Корней Петрович, охотится маньяк. В маньяков ты веришь?

– Приходится. Чем только я ему  глянулся, маньяку?

– Тем, что распотрошил его жертву. Труп из Волчьей Дубраве. Очень он на тебя обиделся. Считает, что ты не в свое дело впутался. Ну, как если б ты картину Шишкина улучшать стал. Маньяки, они ревнивые,  гениями себя читают. Теперь он  хочет отомстить. На свой манер. Попутно этот маньяк и других не щадит, кто подвернется. Вот так, крайне упрощенно, в первом приближении. Понятно?

– Чего ж не понять, понятно, – я лихорадочно вспоминал. Маньяк? Почему нет? Это собственных Ньютонов земля наша рожает редко, а Чикатил всяких в изобилии. – Только кто этот маньяк?

– Знали бы – взяли бы. Но узнаем и возьмем.

– Возьмем непременно, – подхватил Виталик. – Без всяких церемоний. Жестко и надежно.

– Мы только сегодня додумались, бараньи головы, – самокритично сказал Николай, – после того, как узнали, что ночью на тебя напали. То есть не на тебя, на санитарку, но все равно у твоего дома. А тут еще и бирка с трупа. Один к одному. Ты его шуганул, спецсредство крепкое. Но маньяки, они упорны. Поэтому ночью возможно повторение нападения.

– И вы решили использовать доктора Ропоткина, как живца, – дошло, наконец, до меня.

– Что-то вроде этого, – не смущаясь, согласился Ракитин. – Не возьмем, он на других переключится, неподготовленных, слабых, безоруженных. Совсем плохо будет.

– А если нападет на меня, то хорошо, – съязвил я.

– Очень хорошо, – подтвердил Ракитин. – Просто замечательно. Ты предупрежден – раз. Ты вооружен – два. Ты смелый и хладнокровный – три. И ты с ним уже встречался – четыре.  И, наконец, пять: мы придем спасать. Мы будем неподалеку от тебя и, как только маньяк появится, мы его и того…

– Задержим, – быстро сказал Виталий.

– Именно. Задержим, повяжем, и спать уложим.

– Замечательно, – согласился с планом я, – а неподалеку от меня – это как неподалеку? Три метра, тридцать, или три километра? И сколько людей будет задействовано в операции? 

– Отвечу по порядку. Лучше всего было бы, конечно, устроить засаду прямо у тебя на квартире. Или, по крайней мере, в самом доме. Но этот э-э… маньяк очень подозрителен и чуток. Возможно, он уже сейчас наблюдает за домом. Поэтому мы будем делать засаду на квартире у меня, – сказал Николай.

– У тебя? Зачем?

– От моего дома до твоего двести метров. Если верить лазерному дальномеру – сто девяносто восемь. Я проверял. Это медленным шагом три минуты, а бегом – тридцать секунд. Еще двадцать – спуститься-подняться Из окон моей квартиры твои окна видны очень хорошо и без бинокля. А у меня, как ты знаешь, двадцатикратный морской бинокль с объективами в семьдесят миллиметров, прекрасно все видно в сумерках и  при свете луны. Даже если мы проглядим маньяка, и он начнет ломиться в дверь, ты подашь сигнал, и через пятьдесят секунд мы будем у тебя. Уж пятьдесят-то секунд дверь твоя выдержит. Но мы не проглядим. К тому же у тебя есть пистолет. Есть?

Я задрал рубаху.

– Ага, порядок.  Что касается числа участвующих в операции – их трое, все перед тобой.

– А не маловато будет?

– А ты прислушайся.

Я прислушался. Ничего не услышал. Совершенно.

– Домой разошлись?

– Обеспечивают герметичность карантина. Весь состав районного отделения внутренних дел, способный держать оружие, патрулирует проселочные дороги или сидит в секретах, чтобы не допустить прорыва периметра.

– Вот, значит, как…

– Именно так, и никак иначе, – он распахнул окно настежь.

Было тихо, словно не только милиция, а и все остальные граждане попрятались по секретам. Стоит убрать промышленные, транспортные шумы, теле– и радиоверещание, что останется? По вечернему времени, дороговизне бензина и обложному карантину транспорт  поставили в гараж или кто уж куда придумает, и даже отважная молодежь не гоняет на мотоциклах по улочкам и тропинкам.

Хрюканье поросенка откуда-то издали умилило до слез: стало ясно, что на этой планете мы не одни. 

– Вверенное население пребывает в мирном довольстве, – констатирован Николай и закрыл окно, да не кое-как, а на каждый шпингалетик. Какая разница, если на окнах все равно решетки, даже здесь, на втором этаже: чтобы подследственные в горячке чистосердечного признания не выпрыгивали наружу. Всякое бывает.

– И, как я понимаю, мирное довольство нам и следует сохранить? – я постарался ответить легко и весело.

– Будем стараться. Но – тебе пора, знаешь, – Ракитин всем видом показал, что и рад бы поговорить подольше, да обстоятельства не позволяют.  – Иди, а мы вослед.

Я и спорить не стал. Правы они. Вечереет. Вечером же, а, особенно, ночью следует быть дома.

– А сигнал? – спросил я уже на пороге кабинета. – Какой сигнал я должен подать?

– Я думал, ты позабудешь.

– Как видишь, нет. Все-таки любопытно, мне запеть «Боже, Царя храни», дать два зеленых свистка или еще что-либо в том же духе?

– Посветить в окно фонариком. И, для подстраховки – фонарики отчего-то портятся в самый неподходящий момент –  запустить красную ракету.