Чёрная земля-2 дети Луны - Василий Шепетнёв

Минуту спустя Володя уже шел к гаражам. На селе люди отзывчивей, чем в городе. Или Володя просто подумал, что рано или поздно я пойму: он смотрел  в окно, а на помощь не шел. Еще обижусь. А жить в селе, если на тебя обижен хирург, не совсем удобно. Особенно если хирург этот связан с милицией и даже имеет пистолет, а ты возишь   из   глухой деревеньки самогон на продажу.

Поэтому Володя и решил сделать доброе дело. Оно, доброе дело, не пропадет.

Слышно было, как Володя отпирает гаражный замок (не три-четыре, как в городе, правда, и машина у него не «Мерседес»), скрипит воротами (нарочно не смазывает, противоугонная сигнализация), терзает стартер. Наконец, мотор ожил, затлели фары, и машина, Жигули-шестерка,  подкатила к нам.

– Аккумулятор подсел, – сообщил Володя.

Вместе мы посадили бабу Настю на заднее сидение, где предусмотрительный сосед постелил ветошку, опасаясь кровавых пятен. И то, случись что, поди доказывай, чья это кровь.

До больницы мы доехали быстро, я даже решил, что неплохо бы и самому обзавестись машиной. Но где мне взять старую шестерку, идеальную машину по нашим дорогам. А на новую «Ниву» или командирский «УАЗ» средств не хватает. Дурно я веду хозяйство, неэкономно. Ем каждый день.

Из машины баба Настя вышла сама, и лишь дойдя до приемного покоя, сомлела.

Анна, не говоря лишнего, помогла уложить ее на носилки, и мы переправили ее в операционную. Оперировали при свете трех керосиновых ламп. Настоящая бестеневая лампа у нас тоже была. Но не было напряжения в сети. Аккумуляторы же давно скончались от старости.

Поработать пришлось всерьез, зашить пару сосудов, обработать раны, ввести метрогил капельно, а в другую вену флакон крови. Большая кровопотеря. По счастью, на день Донора у нас ходят охотно – сдал кровь четыреста кубиков, а получил денег на два литра самогона. Опять же донор – человек без СПИДа и сифилиса, которыми в нашем захолустье по-прежнему не гордятся.

Закончив с бабой Настей, я вспомнил, что следует сообщить о нападении дежурному по УВД.

В ординаторской телефон еще вчера работал, к нему вел другой кабель, не тот, что к моему дому.

Но сегодня телефон молчал. Я ритуально дул в трубку, стучал по рычажкам, но результата не достиг.

– По всей больнице то же самое, – сказала Анна. – Ни в приемном покое, ни в терапии телефоны с полуночи не работают.

– Подождем до утра, – похоже, эта фраза скоро станет единственной в моем органчике.

И мы сели ждать. Я и Анна. При свечах, в приемном отделении. Никто не тревожил, да и как потревожишь, если телефон не работает. Больные могли прибыть и своим ходом, пешим или машинным, но, видно,  они тоже ждали утра.

Кресла в приемном старые, но усталому человеку кажутся мягкими. Мне казались. 

Когда рассвело, я проведал бабу Настю. В палате, кроме нее никого. Подобное случается, особенно летом. Не дают себе люди разболеться. Терпят до осени.

Баба Настя спала покойно. Пульс, дыхание не внушали никаких опасений. Пусть спит, сон – тоже доктор.

Вернулся, Анна как раз чай заварила. Выпили чаю. Встретили солнце. 

Мы ни о чем не говорили. Посидеть молча – что может быть лучше. То есть может-то многое, но работа есть работа. В любой момент ждал я призыва о помощи хоть из родильного отделения, хоть из инфекционного.

Рассвет закончился, закончился и покой. К больнице подъехал милицейский «жигуленок» и инспектор сказал,  что наша «Скорая» стоит на обочине дороги в семи километрах от Теплого.

– А люди? – спросил я, ожидая худшего.

– Людей нет, – ответил инспектор. – Машина в порядке, двигатель холодный, давно стоят.  Чуть в сторону съехали, в посадку, с дороги ночью не заметишь. А то плакала бы ваша «Скорая». Народ на дороге ушлый, на ходу колеса рвет. Я там пока сержанта оставил, чтобы присмотрел. Угнали, а вы тут в неведении…

– Не угнали, – медленно ответил я. – На машине повезли больного. Водитель, санитар, больной, все пропали.

– Он что, особенный больной?

– В смысле?

– Ну, чтобы его похищали?

– Сторож наш, Иван Харитонович.

– Сторож…  Все равно, нужно сообщать, – он включил милицейскую переносную рацию. Старую, которая больше трещит, чем говорит. Но сегодня она даже не трещала.

– Аккумулятор сел. И когда нам только новую технику дадут? Рация – времен московской олимпиады, «жигулям» пятнадцать лет. На честном слове работаем!

– Безусловно, – подтвердил я слова инспектора с самым серьезным видом.

Да и чему улыбаться? Честному слову гаишника? Право, мне не до того. Слишком уж много в последние дни событий. Шел себе человек, любовался видами, и вдруг оказался на пути лавины. Откуда лавина, если и гор поблизости нет никаких, хоть три дня в любую сторону скачи?

Или есть, но я в слепоте не вижу? Горы, ущелья, пропасти?

Опять развел философию.

– Я поеду, сообщу, – инспектор посмотрел на меня, на Анну, тонко улыбнулся и ушел в солнечный день.

– Что могло случиться? – спросила Анна. Спросила не меня, а – вообще.

– Что уже случилось, – поправил я.

– Да. Будто туча повисла над нами. Черная тяжелая туча.

А по мне – скорее смерч. Воронка, всасывающая людей и уносящая во тьму. Впрочем, у меня подобное настроение после каждого ночного дежурства. Сегодня, по крайней мере, не было пострелянных, порубленных людей.

– Любо, братцы, любо, любо братцы жить,

С нашим атаманом не приходится тужить!

Со стороны послушать – ясно станет: не чай мы пьем.

А на самом деле песня стресс снимает лучше водки. 

Пели мы недолго – две строчки всего. Потом стали заполнять документацию, протокол операции и прочее. Медицинская реформа на деле: час работай, три пиши.

Потом пришлось пробу снимать на пищеблоке, что означило конец дежурства и наступление полноценного рабочего дня.

Я, как заправский интриган, пробрался в кабинет главврача и поговорил с глазу на глаз. Вывалил все – приход Федора Федоровича ко мне на квартиру, его предположение о случае спорадической ликантропии, последующее исчезновение невропатолога, нападение на бабу Настю, исчезновение направленного в психиатрическую больницу сторожа Ивана Харитоновича вместе с санитаром и водителем. 

Алексей Васильевич выслушал меня со спокойствием экранного Генералиссимуса: неспешно набивал трубку (привез из Лондона, куда ездил по обмену опытом. Я все гадаю, какой опыт нашей больницы пригодился лондонцам. Из зависти, конечно. Если бы в Лондон позвали меня, я б им уж порассказал, они от меня трубкой бы не отделались!), неспешно прикурил ее от специальной «трубочной» спички, неспешно прошелся вдоль коротенького стола.

– Ничего, ничего… Бывало и похуже… Будем разбираться.  Хорошо, я свяжусь, – он махнул рукой, отпуская.

Я вышел едва ли не на цыпочках.

Спустя несколько минут Алексей Васильевич провел утреннюю пятиминутку, вскользь упомянул о веерных отключениях, сделал упор на необходимости соблюдения трудовой дисциплины и призвал высоко нести звание медицинского работника.

Я вернулся в отделение. Бабы Настя по-прежнему спала, что, пожалуй, объяснялось шоком и кровопотерей. Пульс не частил, давление как у космонавта (заезженное, но верное сравнение) а температура тридцать пять и одна десятая.  Маловато. Но раз гемодинамика в норме, гипотермия не обязательно является признаком неблагоприятным.

Просто –  особенность данного района. Эндемический признак.

Остальные больные заняли меня аккурат до полудня.  Сегодня я работал медленно, как старая лошадь на борозде. Неглубоко пахал. И пил тоже, как лошадь, только не воду, а зеленый чай. Черный я оставлял для ночи.

В полдень я решил вновь навестить главврача. Узнать, что с отправленным больным, нет ли новостей. Да и о Фе-Фе беспокоился. 

Но за столом Алексея Васильевича сидел Виктор Петрович, стоматолог-ортопед.

– Нет Алексея Васильевича. Уехал он.

– Куда уехал? Как?

– Срочно. У него сестра в аварию попала, в Туле. Вот он и  уехал. Отпуск взял.

– Ага… И кто за него?

– Я.

– Ну, поздравляю, – признаюсь, я был уязвлен. В который раз. То есть не тем, что оставили на хозяйстве начмеда (Виктор Петрович помимо протезирования зубов был и замом по лечебной части), а тем, что начмед – не я. При моем-то при уме. Работаешь с утра до ночи. Оперируешь. Третий год в отпуск не ходишь. А золотых дел мастер – начальник по лечебной части. Золотые зубы у нас в районе все еще в чести.

– У вас ко мне вопрос, Корней Петрович?

– Два. Первый – что с телефонами?

– По всему поселку молчат, наверное, на телефонной станции неполадки. Или же просто от того молчат, что весь район за долги без электричества оставили.

– Надолго?

– Как знать, – Виктор Петрович был огорчен. Без электричества и протезировать нельзя, убытки.

– А Фе-Фе… Федор Федорович то есть, нашелся?