Золотой сокол - Елизавета Дворецкая

Этого не может быть. Положив меч рядом с собой на землю, Зимобор сжал голову руками, сбросил на траву ремешок со лба и запустил пальцы в рассыпавшиеся волосы, как будто так ему легче думалось. Вопреки очевидному, он отказывался верить, что этих троих подослала сестра. Княгиня Дубравка, Секач... Хедин, решивший таким образом помочь госпоже, не советуясь с ней самой. Да хоть Буяр — на это у него ума достанет, хотя это позор всему роду... Но это легче, чем если Избрана... Кто угодно, но только не она! Увидеть в сестре убийцу было для Зимобора хуже, чем увидеть ее мертвой. Это не укладывалось в сознании, мир шатался, и Зимобор не желал принимать мира, где подобное возможно.

Надо что-то делать. Надо встать, пойти к людям на Твердовом кургане. Мысленно Зимобор уже видел, как вокруг мелькают факелы, как кмети склоняются над мертвецами, слышал изумленные, негодующие выкрики, громкие распоряжения Беривоя. Уж воевода, не любящий ни Секача, ни тем более Хедина, быстро сообразит, где искать виноватых. Но предстоящий розыск ужасал Зимобора, как будто он сам был повинен в убийстве. Ничего, если виновником окажется Хедин или даже Секач. Или даже княгиня. Но только не Избрана! Зимобор не хотел искать, чтобы не обнаружить убийцу в сестре. Любовь к ней ворочалась в сердце, как нож, рассылая по телу волны острой боли.

А ночной ветер шевелил высокую траву на могилах, и казалось, что бесчисленные мертвецы встают, протягивают руки к тому, кто уже был их собратом, но ускользнул. Мелькнуло в воздухе темное покрывало, вспыхнули высоко в небе звезды трех Вещих Вил, сверкнули железные ножницы — запричитала Старуха, охнула Мать, усмехнулась Дева, добычей которой раньше или позже станет каждый... Дрогнул на дальнем кургане огонь, стерегущий мертвого. Зимобор отшатнулся, запутался башмаками в траве и чуть не упал — земля, словно потянула его в себя. Он слишком близко подошел к краю смертной бездны, слишком неосторожно заглянул на Ту Сторону — а Та Сторона не отпускает тех, кто перешел черту...

Не помня себя, Зимобор бросился прочь. Из травы под его ногами вылетали искры, сизые и бледнопламенные, он уже не знал, обычное ли поле лежит перед ним или настоящие Смертные Поля, грань мира живых и неживых. Он уже ни о чем не думал, ему хотелось оказаться как можно дальше от этих курганов. Он бежал, не помня толком, что же такое его преследует, пытался убежать от своих мыслей, от этого ужаса — черной ночи, огней, стерегущих мертвого, от хищного звона клинков, от забвения чести и долга перед родом... Он мчался через луговину, потом вдруг оказался в роще, и белые стволы берез словно бросались ему наперерез, а он уворачивался от них, как от живых. Под ногами шуршала трава, потом захлюпала вода. Задыхаясь, он выбрался на другой берег ручья, упал прямо на землю под деревьями, положил голову на жесткий корень, выступающий из земли, и закрыл глаза. И все исчезло.

Когда он пришел в себя, было светло. Он лежал на побуревшей листве, а над ним простирались ветви могучего дуба. Вот отчего лежать так неудобно: старые желуди впились в бока. Голова была тяжелой, все тело болело. А главное, он ничего не помнил.

Зимобор с трудом сел, протер ладонями лицо. Плащ сбился и чуть его не задушил, пояс перевернулся, пряжка оставила на коже глубокий и болезненный отпечаток. В паре шагов впереди текла маленькая речка, шириной меньше шага, глубиной по колено. С трудом поднявшись, Зимобор сбросил плащ, расстегнул пояс, кое-как оправил рубаху, потом продрался сквозь густую осоку, снова намочил ноги, зачерпнул горстью холодную прозрачную воду, чтобы умыться. В шаге от него сидела крупная зеленая лягушка с желтыми пятнами на брюшке и смотрела на него круглым золотистым глазом, как будто хотела что-то сказать.

Опять в кощуну попал... Зимобор окинул лягушку взглядом, но стрелы возле нее не имелось. И на том спасибо. Убрав с лица мокрые волосы, он вернулся под дуб и сел. В голове был полный сумбур. Как он вообще сюда попал?

Потом он вспомнил. Ночь, песни о древних князьях, цепочка огней, висящих в воздухе вокруг временной могилы, блеск клинков под луной... Три лежащих тела. Мелькнула надежда, что все это дурацкий сон. Зимобор рванул меч из ножен и хватился за голову. Мало того, что вчера клинок не вытер, кровь засохла, портя драгоценную булатную сталь... Урод, недоумок, да в десятилетнем возрасте он не мог бы так сглупить... Бить его некому...

А главный ужас в том, что все это вовсе не сон. Значит, на него напали, он убил троих нападавших, а потом в приступе какого-то безумия сбежал сюда... Зимобор содрогнулся: ему очень хорошо помнилось, как он убегал от смертной Бездны, и это, пожалуй, ему не померещилось.

И где он теперь? Ну, найти дорогу к Смоленску он сумеет, не маленький, да и едва ли он забежал слишком далеко, хотя этот бор, ручей с лягушкой, небольшая луговина за ручьем и снова полоска леса ему не были знакомы. Так что, вставать и идти обратно?

Но что-то не пускало его встать и пойти. Что его ждет там, в Смоленске? В голове яснело, нерадостные соображения всплывали одно за другим. Его пытались убить, это несомненно. Допустим, он никому ничего не скажет. Но тех троих найдут, может, уже нашли, потому что утро, судя по солнцу, не раннее. Лучше было бы, если бы их не нашли, но не волочь же ему было, как ночному лиходею, трупы к берегу Днепра! Их найдут, пойдут разговоры, разбирательства... Никто ничего не видел... Кмети вспомнят, что он уходил ночью один, но свидетелей самой схватки не было. Допустим, вынесут приговор, как бывает, что «ни на ком не сыскалось». Едва ли Избрана будет требовать отыскания виновных. То есть если не виновата, то как раз и будет... или сделает вид, что не виновата, и будет требовать...

Мысли цеплялись одна за другую, путались, но никакого просвета за ними не показывалось.

А ведь истинный виновник, кто бы он ни был, на этом не успокоится. А значит, ему, Зимобору, будущему князю, нельзя выходить ночью одному? Ходить с кметями даже к отхожему чулану в своем собственном доме? Позор! Но все его противники — люди упрямые. Они попробуют опять. Или будут искать другие средства. А средств этих много, и все они, так или иначе, будут бить по целому городу, по целому племени! Значит, дети княгини Дубравки или их сторонники вовсе не готовы подчиниться божьему суду. Даже его победа в поединке с Буяром, будь она хоть трижды очевидна и убедительна, вовсе не убедит побежденных. Покоя в Смоленске не будет. А значит, ему, князю, ради этого покоя придется обидеть очень многих: выслать, заключить под стражу, может быть, лишить жизни... Зимобор не был к этому готов. Его врожденное чувство чести и справедливости возмущалось при виде того, как честь и справедливость попираются близкими ему людьми, но он не мог перенять у них эти же средства. Он хотел не власти, он хотел справедливости и соблюдения обычаев. Но хороша ли справедливость, за которую надо проливать кровь?