Почти как мы. Вся правда о свиньях - Кристоффер Эндресен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Свиньи для нас – домашний скот. Не надо с ними миндальничать, – получаю прагматичный ответ.
Сентиментальный настрой вдруг куда-то улетучивается. «Домашний скот»? А что, собственно, отличает сельскохозяйственных животных от питомцев? Это все, конечно, тонкости языка, социальные условности, только и всего, однако замечание Лейва обнажает что-то куда более важное. То, для чего мы используем животных, влияет на то, как мы их классифицируем, а то, как мы их классифицируем, определяет то, как с ними обращаемся. Из-за одного лишь слова мы можем превратить свиней в единицу промышленного производства, перестать видеть в них живых существ, – есть их, наконец.
Опустив поросенка на пол, замечаю одного из его братьев. Будучи раза в два меньше остальных, он беспомощно копошится в углу отсека.
– Из этого, похоже, ничего не выйдет, – говорит Лейв. В его голосе проскальзывает нотка сочувствия.
Далёко от Ярена до Новой Гвинеи.
По дороге домой за рулем то и делаю кашляю, будто все еще вдыхаю свиной дух. Сворачиваю на заправку купить бутылку воды. Пока расплачиваюсь, замечаю недвусмысленное выражение лица продавщицы. Хорошо ее понимаю: очевидно, что я весь провонял. Открываю бутылку, выходя из автоматических дверей, и тут же залпом выпиваю. Чувствую себя получше, но в горле все еще першит, и при каждом сглатывании ощущаю навязчивый привкус. Хочется выйти на свежий воздух, вдохнуть поглубже, проветриться.
Уезжая с фермы, я договорился с хозяевами, что буду еще не раз сюда возвращаться, поскольку хочу получше узнать свиней и научиться за ними ухаживать. А передышка нужна, чтобы совершить экскурс в те времена, когда люди и свиньи еще жили под открытым небом. Если и был когда-то намек на равенство между нами, то только тогда. Ехать предстоит совсем недалеко – немного на север по той же равнине.
Глава 5
Сами себя одомашнили
С клоны скалы поросли дубами, нависающими над входом в темнеющую пещеру. Она не слишком велика: три метра в высоту, пять в ширину и девять в глубину. И тем не менее пещера Вистехула в Северном Ярене дает наилучшее представление о жизни пещерных людей в Норвегии. Проход настолько округлый и правильный, а сама пещера так удачно расположена у южного края песчаного берега, что она кажется рукотворной. Гигантская плита сверху образует над входом защитный козырек, в свою очередь не давая усомниться в этом. Однако единственное, к чему приложил здесь руку человек, – стриженый газон и информационный стенд у тропинки. Сотни тысяч лет в морских водах о скалу бились песок и осадочные породы, затем море отступило и пришли люди.
С тех времен, как первые люди поселились к северу отсюда, на острове Реннесой, до того, как они нашли пещеру в местечке Висте, прошло поразительно много времени – около 3000 лет, а ведь на машине это расстояние проезжается за каких-нибудь полчаса. Эти стены стали первобытным людям домом на следующие 8000 лет[73]. Наши предки охотились и ловили рыбу, спали и рожали детей, и все это по соседству с фауной и при климатических условиях, сильно отличающихся от современных.
Одинокая чайка ловит воздушный поток над дубами. Остальные птицы выискивают что-то в поле неподалеку. На сегодняшний день эти «морские крысы» – едва ли не единственные дикие создания здесь. Когда археологи стали проводить первые исследования в пещере Вистехула в самом начале ХХ в., выяснилось, что местный видовой состав был когда-то совсем иным. После древних обитателей остались кости более чем 50 различных видов животных, в том числе рыб. Поскольку уносить мусор в специально отведенные для этого места наши предки еще не научились, кости и раковины они бросали прямо на землю там, где ходили и спали. Когда археологи приступили к работе, они обнаружили, что пещера представляет собой целый склад доисторических пищевых отходов. Глубина культурного слоя оценивалась более чем в 1,6 м. А если бы в начале прошлого века местный фермер не выгреб значительную часть ценных исторических остатков, чтобы раскидать их по полю и удобрить почву, слой был бы еще больше. И все же находки предоставляют уникальную информацию о пищевых привычках людей на протяжении тысячелетий.
В море они добывали моллюсков, рыбу и тюленье мясо, а на суше ели все подряд от лосей и оленей до медведей, лисиц и рысей. Правда, одним животным люди здесь питались чаще всего: свиньей. Свинина составляла столь значимую часть их рациона, что было бы верно определить обитателей пещеры Вистехула как охотников именно на кабанов. Тот же рацион характерен для людей каменного века на большей части освободившейся от ледника Евразии. Все ели свинину – и в больших количествах.
В эволюции человека интенсификацию охоты на кабанов можно считать столь же знаковой вехой, что и появление человека разумного. Хотя есть единичные свидетельства добычи одной-двух свиней древними людьми, в целом все указывает на то, что в начале эволюционного пути они этим не занимались. Неандертальцы на кабанов не охотились, смекалки не хватало. То же касается и других древних гоминид[74]. Объясняется это тем, что охота на кабана сопряжена с рядом опасностей и требуется хорошенько пораскинуть мозгами, чтобы избежать их. Мчащийся во всю прыть вепрь способен развивать скорость до 50 км/ч, т. е. значительно большую, чем могут большинство пород собак. К тому же, чувствуя опасность, кабаны, как известно, становятся очень агрессивными. Не дает охотникам расслабиться и тот факт, что нападающий вепрь умело преследует жертву. За тысячи лет немало родов было прервано, а еще больше охотников ковыляли домой с пустыми руками, получив увечья. Наряду с другими животными – львами, мамонтами и носорогами, – охотиться на которых было рискованно, на протяжении большей части истории человека кабанов не трогали. Потом что-то в
