Янтарный ангел - Александр Форш

В комнате замигал и погас свет. Лиза не удивилась, в их доме такое случалось довольно часто – экономили электричество, особенно в ночное время. Ей оставалось только лечь спать, чтобы утром подумать: как жить дальше?

Вдруг комната наполнилась тусклым янтарным светом. Лиза посмотрела в окно, решив, что свет проникает в комнату с улицы, но взгляд ее остановился на фигурке ангела, стоявшей на книжной полке. Сразу вспомнились слова мамы, которая умоляла ее выбросить статуэтку, и теперь Лиза порадовалась своему решению оставить фигурку себе. Она и подумать не могла, что эта вещица станет единственной памятью о маме, которую она, несмотря ни на что, продолжала любить и по которой очень скучала.

Ангел незаметно очутился у нее в руках, от фигурки исходило тепло, а свечение будто стало ярче, как от маленькой электрической лампы. Лиза улыбнулась и провела пальцами по резным крылышкам. Ей вдруг показалось, что крылышки шевельнулись, а потом совсем близко раздался всхлип, переходящий в едва слышимый плач.

На кухне их большой коммунальной квартиры заплакал ребенок. Она прошла туда, освещая себе путь фигуркой, которая горела все сильнее и сильнее, но там никого не оказалось. Плач переместился в комнату. Лизе стало жутко, она зябко поежилась и выглянула в окно. За окном в свете огромной луны серебром поблескивал снег. Черные ветки деревьев слегка покачивались от ветра, двор перед домом был пуст. Только на лавочке кто-то сидел. В воздухе перед темной фигурой светился оранжевый огонек сигареты, но лица сидящего не было видно. Вскоре огонек взлетел вверх, огибая дугу, и упал в снег.

Лиза вернулась в комнату. Ангел больше не светился, а в квартире вновь воцарилась тишина. Лиза вспомнила из курса химии о свойстве некоторых материалов накапливать дневной свет и излучать его потом в полной темноте. Возможно, фигурка была сделана из подобного вещества. А плач ребенка доносился не из комнаты, а с улицы.

Она и сама не заметила, как заснула. Разбудил ее звонок в дверь. Тот самый, условный. Девушка не сразу поняла, что это не сон, а когда сообразила, пулей полетела открывать.

Володя стоял на пороге в стельку пьяный. Она никогда раньше не видела своего любимого мужчину в таком состоянии, хотя он и не был абсолютным трезвенником. Качнувшись вперед, он упал на колени и… заплакал.

Лиза с трудом втащила его в квартиру, чтобы не увидели соседи. Он никак не хотел вставать с колен, обнимал и целовал Лизин живот, шептал что-то невнятное, а потом и вовсе упал на пол и захрапел.

Через несколько часов помятый, но почти трезвый Володя стоял на пороге кухни, где Лиза готовила обед. Он подошел к ней, отворачиваясь, чтобы не дышать перегаром, и хриплым голосом сказал:

– Я люблю тебя, Лизок, и очень рад, что ты носишь моего, то есть нашего ребенка.

Три последующих дня он провел у нее. Марфа Никитична будто знала об этом и решила задержаться у сына еще немного. Она позвонила соседке, у которой был домашний телефон, и велела передать Лизе, что ее пока не будет. По прошествии этих трех дней, которые стали самыми счастливыми в жизни Лизы, Соломатин оделся и снова ушел, пообещав скоро вернуться.

На этот раз Володи не было почти две недели. И снова он пришел к ней под утро, пьяный и в слезах. Марфа Никитична неодобрительно поцокала языком, но вмешиваться не стала, спрятавшись в своей каморке.

– Я не могу уйти от жены, понимаешь, Лизок? – Володя пил крепкий чай и смотрел на нее влюбленным взглядом. Точнее, Лизе хотелось так думать, что влюбленным. Вполне могло оказаться, что взгляд был самым обычным, остальное дорисовала ее фантазия. – Но и тебя я не брошу.

Вот, значит, как: от жены уйти он не может, а ее просто обещает не бросать. Лиза сама не заметила, как постепенно смирилась с участью любовницы и матери-одиночки. Ее уже не пугала перспектива остаться одной с ребенком на руках. Но она и не догадывалась, как жестоко распорядится ею судьба.

Как дипломированный медик, Лиза знала, что некоторые болезни (в том числе психиатрические) могут передаваться по наследству. У нее была психически больная мать, да и беременность проходила в постоянном нервном напряжении и сопровождалась слуховыми и зрительными галлюцинациями. Все чаще и чаще девушка просыпалась посреди ночи от детского плача, трогала округлившийся живот, понимала, что ей просто приснился кошмар, и засыпала снова.

Ближе к родам списывать свое состояние на сны уже не получалось. Плач стоны и шаги она слышала и среди белого дня. Иногда краем глаза замечала движение тени, похожей на ребенка. Володе она ничего не рассказывала, боялась его разозлить. В душе росла тревога и чувство вины за то, что она стеснялась собственной матери, появилась уверенность в том, что она теперь за это расплачивается. Робкая надежда на то, что все пройдет после родов, рухнула в первую же ночь в родильном доме.

Лиза произвела на свет красивую здоровую девочку, которую назвала Анфисой в честь мамы. Анфиса Старостина.

Когда ночью к ее койке подошел мальчик, она почти не удивилась, решив, что это ребенок кого-то из персонала. Мальчик раскрыл ладошку, на которой лежал знакомый ей янтарный ангелочек, и, всхлипнув, сказал:

– Ты не моя мама.

После чего растаял в воздухе, а Лиза едва не оглохла от собственного крика, перебудив соседок по палате. Ночью никто из персонала к ней не подошел, только утром в палату заглянула санитарка и спросила, может ли она встать, потому что в коридоре ее ждет посетитель.

Володя смотрел на нее, широко улыбаясь, и протягивал вялый букетик тюльпанов.

– Только не долго, – пробурчала санитарка, пряча в карман шоколадку, – скоро обход.

Лиза не хотела рассказывать о ночном происшествии, но слова вылетали против ее воли. Володя выслушал ее очень внимательно, улыбка с его лица давно сползла, тюльпаны повисли в ослабшей руке.

Из родильного девушка попала прямиком на прием к Володиному товарищу, психиатру Игорю Станиславовичу Рыкину. То, что Лиза приняла за проявление заботы, на самом деле было лишь предлогом, чтобы избавиться от нее. С этого момента ее жизнь четко разделилась на «до» и «после». Ее возражения, просьбы и мольбы никого не волновали. Решение было принято быстро.

– Анфиса либо отправится в детский дом, либо мы с женой ее удочерим. Будем надеяться, что ей не передалась по наследству твоя… проблема.

Володя открывал рот, звуки долетали до ушей Лизы, но смысла сказанного она понять не могла. Он что, хочет забрать у нее дочь? Какое он имеет право?

– На моей стороне все права. – Володя безошибочно угадал ее мысли. – У меня сложившаяся репутация, хорошая работа, официальный брак. Ты – мать-одиночка без рода и племени, с психическим расстройством. К тому же безработная.

– Но как же так? После декретного отпуска я могу вернуться в больницу. – Лиза хваталась за соломинку, уже понимая, что она проиграла.

– Тебя уволили задним числом. В больнице тебя никто не ждет. – Она не узнавала его колючий ледяной голос, от которого в груди становилось пусто и холодно. – Если попытаешься устроить скандал, пожалеешь. Я тебя предупредил.

Он встал, оставив на подушке Лизиной койки бумаги. Почти месяц она провела в психиатрическом отделении, куда Володя определил ее для «обследования», не зная, что за ее спиной творятся такие дела.

Бумаги оказались не чем иным как заявлением на отказ от дочери. Несколько дней Лиза выла раненой волчицей, а когда не осталось сил, скулила, стиснув до боли зубы. В итоге случилось то, к чему она шла все это время, даже не подозревая об этом. Соорудив петлю из лоскутов простыни, Лиза попыталась покончить жизнь самоубийством.

Ее спасли. Оказалось, что за ее палатой установили круглосуточный надзор. Когда девушку доставали из петли, она сквозь мутную пелену видела рядом с санитарами мальчугана в коротких шортиках на лямках. Он смотрел на нее и беззвучно плакал.

Придя в себя, она подписала бумаги, посчитав, что так будет лучше для ребенка. Она не позволит, чтобы ее дочка страдала. Лиза уже приготовилась к тому, что умрет в психушке, как ее мама, и, когда Володя пришел забирать подписанные документы, попрощалась с ним, попросив последний раз увидеть дочку.

– Я не думаю, что это хорошая идея, – отводя взгляд и убирая бумаги в папку, говорил некогда любимый мужчина. – Ребенка я запишу на свою фамилию, но имя дам другое, мне не нужно постоянное напоминание о тебе и твоей сумасшедшей матери. Удивительно, насколько точно повторились ваши с ней диагнозы. Она ведь тоже видела какого-то пацаненка, он твердил, что та не его мама. А еще она все время говорила про янтарного ангела. Ты видишь… ангела, Лиза?

Девушка лишь покачала головой, ничего не ответив. В голове что-то щелкнуло, и она поняла, кто виноват в ее бедах. Точнее, не кто, а что. Но как связан ангел с болезнью мамы, а теперь и с ее, она не понимала.

– Что бы ты ни думала, я все же надеюсь, что с тобой все будет в порядке. Пожалуйста, не ищи меня, когда выйдешь отсюда. Если выйдешь.