Поляна №3 (5), август 2013 - Коллектив авторов

«На фоне естественных действий Вороны, ее желания позавтракать внутреннее действие призадумалась (sic!) выглядит комично, нелепо, – замечает в связи с этим В. Н. Капленко. – Содержание ее “дум” неизвестно и, должно быть, не стоит внимания» (курсив авт. – А. К) [17] . На мой взгляд, это заключение страдает излишней категоричностью, а потому едва ли может быть признано справедливым. В первую очередь замечу, что собраться вовсе не значит желать. Комичным и нелепым поведение героини выглядит в первую очередь потому, что завтрак требует целого ряда подготовительных «мероприятий»: для начала надо взгромоздиться на ель, затем собраться (вознамериться) позавтракать. Крылов, как сейчас сказали бы, дает эту картину в «режиме реального времени»:

На ель Ворона взгромоздясь,

Позавтракать-было совсем уж собралась…

«Задумчивость» героини оказывается совершенно неожиданным результатом этих предварительных – и очень немалых! – усилий. Для читателя. А вот Крылов, кажется, именно к этому и вел: образ позадумавшейся вороны – гениальная находка великого баснописца. Только у него мы находим эту характеристическую деталь, в силу которой его героиня на фоне предшественниц выглядит, прошу прощения за каламбур, белой вороной. Конечно же, уже сам вид впавшей в задумчивость Вороны не может не вызвать смеха [18] , однако достижение чисто внешнего комического эффекта – мелковатая задача для поэта такого уровня, как Крылов. Смею утверждать, что содержание дум осчастливленной Вороны не только стоит пристального внимания, но и имеет исключительно важное значение для понимания смысла басни.

Мыслями, посетившими вещуньину голову в столь, как оказалось, неподходящий момент, мы займемся немного погодя – определив, как Ворона стала счастливым обладателем кусочка сыра, ибо причина ее неожиданной задумчивости, как кажется, каким-то образом связана с даром небес. Предшественники Крылова выставляли своих падких на лесть разинь нечистыми на руку (виноват, лапу, точнее – клюв):

Однажды ворон своровал с окошка сыр… [19]

(Федр, I в. н. э.)

Негде ворону унесть сыра часть случилось…

(В. К. Тредиаковский, 1752)

Ворона негде сыр украла

И с ним везде летала…

(М. М. Херасков, 1764)

И птицы держатся людского ремесла.

Ворона сыру кус когда-то унесла…

(А. П. Сумароков, 1781)

Однажды после пира

Ворона унесла остаток малый сыра,

С добычею в губах не медля на кусток

Ореховый присела.

(Д. И. Хвостов, 1802)

«Сумароков <…> удачно заменяет Ворона вороной, тем самым существенно меняя сам регистр притчевого рассказа: по Эзопу, хитрая лиса обманула мудрого ворона – по Сумарокову, – разиню-ворону, – пишет в связи с этим С. А. Фомичев. – Так подготавливается гениальная крыловская строка <…>: “Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…” Здесь – бездна пространства. В самом деле, Вороне <…> оказал помощь… сам Бог, но сколь ничтожен Божий дар – всего кусочек сыра. “Чем Бог послал”, – обычно говорит хозяин, угощая гостя. Но у Крылова здесь вполне очевидный иронический парафраз: каждому же ясно, что Ворона где-то сыр украла [20] <следуют ссылки на тексты Тредиаковского и Сумарокова. – А. К>. Так подготавливается изначально неожиданный, но закономерный финал басни: вор (плутовка) у вора (разини) украл» (курсив авт. – А. К) [21] .

Боюсь, у Крылова дело обстоит несколько иначе. Для начала отмечу, что в это построение, видимо, вкралась хронологическая неточность. Пальму первенства в деле обращения Ворона в Ворону принадлежит скорее всего М. М. Хераскову: его «Ворона и Лисица» была опубликована в 1756 г. [22] . Впрочем, это не меняет сути дела: если Ворона «ускромила» кусочек сыру, то и поделом ей. Но тогда мораль в том виде, в каком ее дал Крылов, тем более не нужна – точнее, звучать она должна была бы примерно так: уж сколько раз твердили миру, что воровать – грех и на хитрого вора всегда найдется еще более хитрый. Или так: умеешь воровать – умей ворованное удержать, бди, ибо есть и вороватее тебя, а вообще в мире вор на воре и вором погоняет… Твердить такому миру какие-то истины и впрямь бесполезно, все будет не впрок – «есть от чего в отчаянье прийти»!..

Кроме того, поговорке «вор у вора дубинку украл» в значительно большей степени соответствует другая басня Крылова – «Купец» (1830), которую завершает такая мораль:

Почти у всех во всем один расчет:

Кого кто лучше проведет,

И кто кого хитрей обманет.

Тем не менее, определенное типологическое (и даже лексическое) сходство «Купца» и «Вороны и Лисицы» действительно существует – в своем месте мы обсудим этот вопрос подробнее.

Вернемся к рассуждениям С. А. Фомичева. В них нельзя не заметить неувязки, а именно определения финала басни как «изначально неожиданного». Что неожиданного в том, о чем совершенно недвусмысленно твердили буквально все предшественники Крылова [23] ? Чем же в таком случае великий баснописец от них отличается? Неужели только «жучками в епанечках»? Напомню, что последние, по объяснению Г. Р. Державина, есть «посредственные мысли, хорошо сказанные, чистым слогом», и тем самым «делают красоту сочинения» [24] . Короче говоря, неужели поэт, внуком которого ощущает себя многомиллионный народ, отличен от прочих виршеписцев лишь своим слогом? Спору нет, неповторимость стиля, так сказать, свой голос – уже немало, и без «лица необщего выраженья» истинный художник непредставим. И все же нельзя забывать, что «свой голос» имеет и Ворона. А вот со своей неповторимой, «непосредственной» мыслью у нее незадача. Думаю, стоит прислушаться к безусловно справедливой оценке С. А. Фомичева зачина крыловской басни и без предвзятости постараться вникнуть в «бездну пространства» (Н. В. Гоголь) ее смысла.

Естественность, непринужденность (или, если воспользоваться пушкинским словцом, небрежность ), с которой Крылов ведет свое повествование, настолько подкупает, что читатель (слушатель) попросту не замечает одной, назовем это так, странности, которая, однако, отчетливо видна на фоне ранней версии стиха 6-го:

Первая публикация (1808 г.)

Сбиралась уж клевать кусочек свой сырку

Окончательная редакция

Позавтракать-было совсем уж собралась

Для полноты картины стоит привести рукописные варианты этого стиха:

За сыр было уже Ворона принялась

За завтрак уж было Ворона принялась

Очевидно, что поэт стремился к наиболее адекватному обозначению действий персонажа, причем наименее удачным со всех точек зрения следует признать промежуточную версию, представленную в «Драматическом вестнике» 1808 г.: «кусочек сырку» можно съесть, проглотить, слопать и т. п., но не клевать, т. е. долбить, щипать клювом, – что там долбить? Понятно, почему не прошли и рукописные варианты: глагол принялась предполагает начало более-менее длительной трапезы, кусочка для которой явно маловато, если, конечно, не предположить в Вороне наклонности к гурманству. Заметим, однако, что во втором по счету черновом варианте уже довольно явственно проступают очертания окончательной редакции.

Обратим внимание и на то, что из стиха исчезает сыр: важен оказывается не объект действия, а само действие, процесс, в процессе же не столько его содержание (поедание, насыщение), а его, так сказать, «ритуальность», включенность в определенный распорядок. Поясню, что я имею в виду. Существительное завтрак и производный от него глагол позавтракать не только обозначают утренний прием пищи, но и предполагают существование других содержательно подобных действий, а именно полдника, обеда и ужина. Посланный кусочек сыра — не добыча [25] , пожива, трофей, хабар и т.п.д.е. нечто такое, что требует маломальского труда, ловкости, смекалки и пр., но самый что ни на есть обыкновенный завтрак. Только учитывая эту коннотацию, можно объяснить на первый взгляд невероятно странное поведение Вороны: она вовсе не спешит съесть посланную небесами пищу.

В чем же причина неторопливости этой птички Божией? Полагаю, в том, что, во-первых, она… сыта: минувшим днем и завтракала, и обедала, и уж, вне всякого сомнения, ужинала, причем настолько плотно, что не успела нагулять зверского аппетита – во рту оголодавшей Вороны кусочек сыра не задержался бы ни на мгновение, тут и думать нечего [26] ! А во-вторых, крыловская вещунья, очевидно, не отличается особой стройностью и худощавостью и в буквальном смысле тяжела на подъем, ибо взгромождается, т. е. потихоньку, шаг за шагом, с трудом взбирается пешком [27] – не взлетает! – на ель [28] .