Поляна №3 (5), август 2013 - Коллектив авторов

А с тем художником, с Леонидом, мы встречались месяца два, наверное. Но у него действительно был очень маленький, и, в общем, он был в этом деле ниже среднего. И все про свои картины мне говорил, как он это сделает, да какие у него задумки, да подходы, да холсты, да краски, да то, да се, и больше ни о чем. Обо мне ни словом!.. Как будто в мире только он есть и его картины, а меня нет… Он даже мой портрет не написал, а я ему предлагала позировать, даже без одежды, а он ответил, что у него сейчас такой творческий период, его пейзажи влекут… Ну и как-то плавно расстались… И он не звонил, и я не навязывалась. Можно подумать, я всю жизнь собиралась ему краски замешивать и восхищаться его гениальностью. Вот еще!..

А потом подруга позвонила. Говорит, в Свято-Данилов монастырь привезли мощи преподобной Марфы. Пойдем, говорит, поклонимся, попросим мужей хороших. Пошли просить. А там народу! Вдоль ограды в три ряда, в воротах не протолкнуться, стояли часов пять, пока дошли. И тоже летом, жарища, еле на ногах держимся, люди причитают, ладаном пахнет, шорохи, полумрак, такая обстановка, у нас слезы текут сами собой, на коленях припадаем к мощам, рыдаем!.. Жуть! Мужей просим… Потом вышли, еле отдышались, я два дня больная ходила, как не в себе была… Ну и что? Мужиков вокруг полно, а мужей хороших нет. Через год встретились с ней в метро, она все не замужем, говорит, вообще никого нет, а я думаю, отомщу тебе за то стояние…

– А я, – говорю, – замужем. Муж – дипломат, доктор наук, профессор, в общем, вру напропалую.

А она спрашивает, с тайной надеждой, сучка:

– Старый небось?

Я думаю, а вот и фиг тебе.

– Нет, какой старый, всего на десять лет меня старше. Но не пьет совсем, не курит, свежий как огурчик, спортом занимается, мы с ним вместе в фитнес ходим, тренажеры, бадминтон, велоспорт… по заграницам мотаемся на симпозиумы, я у него навроде личного секретаря…

Я как про заграницу начала врать, так у нее слезы прямо брызнули. Обняла меня и шепчет:

– Повезло тебе, как повезло. Как я за тебя счастлива, как рада, – и целует, и плачет.

А я думаю, ври больше, рада ты, как же, верю я тебе, вот еще… От зависти, небось, теперь повесишься. А у меня вдруг у самой слезы потекли.

– Спасибо, – говорю, – милая. Это мне Бог дал. И тебе Бог даст… – и реву.

Поцеловались на прощанье. Вышла она из вагона, а я дальше поехала. И так до самого дома проплакала. Все никак остановиться не могла, так расчувствовалась.

А потом этого встретила, у Зинки, кажется, на юбилее. Дело к сороковнику близится, а я все не замужем! Думаю, надо брать быка за жабры. Сколько можно? Так до седых волос будешь с душем развлекаться… Выбрала поприятнее. Думала, этот достоин! В банке служит аналитиком, значит, вроде должен быть с деньгами. Не женат, пятый десяток пошел, детей нет, вроде здоровый, думаю, беру, заверните… И начала его обрабатывать, телефон его у Зинки выпросила, сама позвонила, пригласила в ресторан, а я заметила еще тогда в первую встречу, что он пожрать любит, да все мужики одинаковы… Вот сидим, я за карпом в сладком соусе сообщаю ему, как бы между прочим, о том, как я люблю готовить, и как мне нравятся театры, и живопись, благо дело нахваталась от Леонида, и про поэзию ему заливаю, это я от другого почерпнула, от скорострельщика, и о том, что мама это главное в жизни, не дай Бог про будущую свекровь дурно отозваться, все дело испортишь, мужики очень мамочек своих почитают… Ну вот. Он уши и развесил…

– Вы, – говорит, – настоящий клад! Я таких женщин нигде еще не встречал.

Я отвечаю загадочно, со вздохом:

– Ничего удивительного. Ведь я такая единственная, – и ресничками хлоп-хлоп. Сразила его наповал. Бац-бац, и в яблочко.

Потом он меня в театр повел. Встречаться начали. Ну и переехал ко мне. От мамы. Год жили, притирались. Хлопот, конечно, прибавилось: готовка, уборка, стирка, все на мне… А потом я думаю: пора подсекать, а то сорвется. Тут резко нельзя, надо чтобы втянулся… Тем более, если до сорока не женился, значит, клюет робко… А его уже сильно затянуло, крючок в самое брюхо заглотил. Я и завтраки ему в постель, и обеды на службу и ужины… Мамаша-то его так, небось, не охаживала. Наконец, говорю ему:

– Давай колечки купим.

Он насторожился:

– Зачем это?

– Ну так, как будто мы женаты…

Купили. А потом как-то раз предлагаю ему:

– Женись на мне…

А он:

– Зачем? Это все предрассудки. Штамп в паспорте ничего не решает.

Тут пришлось применить психологию:

– Решает, – говорю, – про женщину говорят: одинокая, а про мужчину: свободный. Ты не думай, ничего и не изменится, просто мне будет спокойнее, когда ты будешь не сожителем, а мужем.

Он говорит:

– Это все глупости. Это совершенно все равно.

А я:

– Ну раз все равно, то и женись…

Тут он джентльмена стал изображать из себя:

– Хорошо, – говорит, – я готов, чтобы сделать тебе приятное, пожалуйста…

Это он мне сделает приятное! А я сколько старалась, приятное ему целый год делала? Нет, милый. За стол, да за свадебку. Чего тебе еще надо? И кормят, и обстирывают, и спать кладут… Где еще такую найдешь? Словом, пошли, расписались. Скромно все. Без помпы. Это молодые дуры принцессами наряжаются и букетики швыряют, а я в этих рюшечках буду как пугало смотреться… Вот, скажут, дурища! Да и денег жаль… Подруг никого не звала. Обзавидуются… Недаром говорят, самый страшный враг – лучшая подруга. Не успеешь оглянуться, мужа в постель затянет.

А я уже проголодалась… Этот все играет. Попрыгунчик. Жена умирает с голоду, а ему и дела нет. Что там у нас осталось в сумке? Ага! Персик. Ну, милый, извини… Ты ведь не будешь сердиться, если жена твой персик съест? А ты про него и забыл? Очень хорошо… А вон он идет. Наигрался.

– Мурзик!.. Выиграл? Ничья? Идешь купаться? Вспотел? Сразу в воду не заходи. Обсохни сначала, а то заболеешь… – Мужики как дети. Скажешь: не пей отсюда – пьют. Скажешь: это не ешь – едят. Скажешь: не делай так – обязательно так и сделают. А потом удивляются. А я перестала спорить, пусть поступает, как хочет, зато вся ответственность на нем, сам и виноват, себя и обвиняй. А вот и он.

– Что? Уже? Окунулся и назад? Проголодался? Персик? Дорогой, я его съела… Как твой? Разве тебе жалко? Почему это я съела все персики? Ну так пойди, купи еще… Если бы я знала, что тебе жаль для меня персика, я бы не стала есть. Такое впечатление, будто это последний персик на свете… Ну что ты кипятишься? Ну хорошо, я сама куплю тебе персик, хорошо, два. Не в этом дело? А в чем? Да, я хочу знать… Я? Да как у тебя язык повернулся? После пяти лет! Нечего сказать, хороший подарочек на годовщину свадьбы… Спасибо, не ожидала… Нет, зачем же? Не надо мне помогать! Уйди я сказала!.. Извинить? За что? Ты ничего такого не сделал, просто наплевал в душу и все. Да! А ты думал?.. Тебе это будет очень дорого стоить… Нет, свои вещи я понесу сама. Да как ты мог? Вечером в ресторан? Скажи, что ты меня любишь. Ну, хорошо, неси… Ты так обидел меня, дорогой, больше этого не делай… Ну ладно, ладно, я не сержусь, мой котик, поцелуй меня, вот так…

Борис Илюхин 

Сонеты

Высокомерный сонет

Ивану Бунину

На мраморной скале за облаками

Наставник мой, философ и поэт,

Для неофитов начертал завет,

Стихами испещрив бесстрастный камень.

Пусть будет незамеченным веками

Моих высоких устремлений след,

Как нисходящий долу горний свет

В чаду лампад не видим дураками.

Восшедший, ты достоин высоты!

Пусть будешь в одиночестве здесь ты,

Но станешь выше праздных нареканий.

Иному за всю жизнь не пережить

Того, что ты умеешь изъяснить

Четырнадцатью чёткими строками.

«Творец, хоть и бессущен, может быть…»

Лиде Лутковой

Творец, хоть и бессущен, может быть,

Как мы, свои заботы чтёт рутиной,

Бессмертье напролёт, как миг единый,

Из атомов свивая жизни нить.

Вот и поэт – нет, чтобы просто жить

Коль с бытием ты связан пуповиной,

Противу правил, вздорно, без повинной

Всё тщится мирозданье сотворить.

Задумано ли эдак от начал,

А не от невниманья к мелочам,

Но в мирозданье завелись поэты.

И ну себе творить на все лады,

Да своевольно так, что жди беды,

Того гляди – Творца сживут со свету.

«В канву творения, в основу всех наук…»

Юрию Нугманову

В канву творения, в основу всех наук

В величественном гимне созиданья

Прообразом восторгов и страданья

Вплетён Предвечным изначальный звук.

Как отраженье всех блаженств, всех мук,

Как всех мечтаний грешных упованье,

Связующие нити мирозданья

Перебирают пальцы лёгких рук.

Всё бытие на шесть певучих жил

В единственной гармонии навито

И вверено взыскующим рукам.

Чтоб музыкант явился и открыл

Всем чудо, что в душе гитары скрыто,

И подарил непосвящённым нам.

Поэт

В безвременье, где вечность и покой,

Где разумом судьбы не омрачим мы,