Радужная пони для Сома - Мария Зайцева

приподнимаю над полом. Это легко делать, удобно, потому что Радужка размером с котенка. И весит примерно столько же.

И то, половина этого веса — ее внушительные говнодавы.

— Ничего, — усмехаюсь я, показательно лихо и придурковато, изо всех сил стараясь сдерживать себя и не дать понять, насколько меня от нее ведет. Прямо вот сразу, стоило прикоснуться. От запаха ее, глаз ярких, анимешных, пирсинга в пухлой нижней губе, веселого заводящего барахтания в моих объятиях… Блять, нам будет дико интересно в постели, прям весь мой многолетний опыт про это поет! Да что там поет, орет! Речитативом!

И чего, спрашивается, морозится, дурочка?

Ну смешно же!

— Пусти! — шипит Радужка, — а то заору сейчас на весь универ!

— Зачем кричать? — удивляюсь я, ласково ощупывая добычу и с удовольствием подмечая, как идет реакция на мои действия: краснеют щеки, шея и ушки. Тяжелеет дыхание… Дура какая… Только время теряем ведь… — Мы просто поговорим… Хочешь, поедем, купим тебе новые колготки? И я их тоже порву…

— Да что тебя переклинило-то на колготках? — она неожиданно перестает сопротивляться, повисает в моих руках покорной сладкой жертвой, только ладонями в плечи упирается. И смотрит серьезно и с интересом. Таким… Исследовательским. Энтомологическим, я бы сказал. — Какой-то секс-фетиш? Изврат?

— Ну почему сразу изврат? — удивляюсь я, легко отступая в сторону, с открытого места к удобным и, главное, знакомым всем заинтересованным лицам в универе, нишам у стены, возле кабинета философии, — если это нравится обоим партнерам, это не изврат, а норма, — наставительным тоном сообщаю ей информацию, услышанную от какого-то тиктокера.

— А ты решаешь за обоих? — она словно не замечает моих маневров, продолжает диалог. Или интервью? Собеседование?

— Нет, — признаюсь я, — но я делаю так, что партнер принял правильное решение.

— Партнер? — удивляется Радужка, — а зачем тебе тогда я?

Я замираю, только сейчас осознавая, что она меня подловила. Вот… Коза!

Злость, мгновенная и жгучая, вспыхивает и тут же переплавляется, добавляя уже бушующей во мне похоти дополнительный градус.

— Сучка, — констатирую я очевидность, а затем, перевернув нас в движении, прижимаю Радужку спиной к стене, подбрасываю выше, заставляя с легким писком усесться мне на бедра, и, помедлив пару секунд, чтоб успела осознать неминуемое, ну и насладиться, опять же, этим осознанием, отчетливо читаемым в огромных глазах, делаю, наконец, то, о чем мечтал с того самого мгновения, когда первый раз провернул это.

Затыкаю сладкий говорливый рот губами.

И-и-и… Это еще круче, чем в первый раз!

Потому что тогда я брал силой, да и злоба дикая душила, мешала кайфовать по полной программе.

А сейчас все обстоятельно, спокойно, мягко даже.

И Радужка не сопротивляется, наоборот, с готовностью раскрывает рот, позволяя целовать себя так, как мне хочется.

А хочется мне грязно.

В конце концов, завела она меня, и сильно.

Колготками своими рваными, волосами радужными и языком острым.

Невозможно завела, наказать хочется.

И я наказываю.

Целую, обхватывая сразу везде, потому что у меня лапы длинные и широкие, а она вся мелкая и трогательная. Трогать и трогать…

Целоваться умеет плохо, но эта неопытность только сильнее заводит.

Мало, значит, парней было до меня.

Почему-то это сейчас приобретает серьезное значение. Мне эгоистично и по-мудацки хочется, чтоб как можно меньше. Чтоб… Чтоб вообще никого. Хотя, такое за гранью уже.

В нашем мире целочек не осталось, по крайней мере тех, которых можно трахнуть и не поиметь потом синдром Шурыгиной.

Но вот такая искренность, порочный и одновременно невинный интерес, заставляют себя ощущать секс-богом, не меньше.

Она наивно позволяет делать с собой все, чего мне хочется, тем самым давая вполне определенную надежду, что и дальше позволит.

Прикольно, что ее острый язык — только пока я не прикасаюсь. Пока не нарушаю личное пространство. А как только это происходит… Кайф же какой…

Я теперь все время, вместо подколок и злобы, буду ее трахать. Верный способ, идеальный…

— Радужка… — шепчу я, отпустив, наконец-то, зацелованные губы и лизнув напоследок сережку пирсинга в нижней, тяжело дышу и упираюсь лбом в ее лоб, — хочу тебя… Хочешь?

Провожу наудачу пальцами по упругой заднице, перехватываю так, чтоб освободить руку, и тянусь к промежности. Спорим, что там все уже горячо?

Скажет сейчас, что не хочет, значит, продолжу убеждать. Но она не скажет…

Она хочет.

Вон, как дышит тяжело. И глаза сумасшедшие. Дикая отдача, безумная. Сладкая до остроты.

Но, стоит дотронуться до самого интересного мне сейчас места, как из глаз девчонки пропадает поволока, и появляется испуг. Они, кажется, еще сильнее расширяются, она оглядывается, словно не понимая, каким образом тут очутилась, упирается пальчиками в плечи.

Я не понимаю резкой перемены, но осознаю, что где-то лажанул, и теперь опять будет откат на прежние позиции. А я уже не хочу на прежние! Мне уже тут все нравится!

Глава 13

— Пусти… — шепчет она, неловко ерзая на мне и, естественно, добиваясь прямо противоположного результата! Я теперь не могу ее отпустить! Чисто физически!

Верней, могу, конечно, если прям начнет отбиваться, но она явно не начнет! Потому что тоже хочет… Может, просто не понимает, насколько я на взводе? Может, надо поухаживать еще?

— Малышка, малышка, ты чего? — начинаю я ухаживать, лапая еще активнее и дыша в шею еще жарче, — давай по-быстрому сейчас… И потом долго… Долго… Ко мне поедем… — трусь о нее, давая понять, что сейчас и не получится долго. Мне вообще, похоже, достаточно пару минут еще так постоять, потереться, и… И будет полное фиаско. Ощущаю это со всей ясностью, голову еще больше заволакивает дурью, уже сам не понимаю, чего бормочу, но бормочу, убеждаю, уговариваю, ни на мгновение не переставая тискать ее, такую податливую и нежную, — ну ты же чувствуешь, что со мной делаешь… Ну не девочка же…

И тут она замирает, словно каменеет в моих руках, судорожно, со всхлипом, дышит, а до меня, сквозь дурман похоти, доходит единственное, самое очевидное, почему она себя так ведет…

Замираю, приподнимаю ее за подбородок, чтоб заглянуть в испуганные, смятенные глаза:

— Или ты… Чего? Еще никогда?..

Она прикусывает пирсинг на губе и отводит взгляд.

Да еб твою!..

Хочется изо всех сил долбануть по стене кулаком, хоть как-то вымещая свою злобу и растерянность. Потому что Радужка — целка. И это — единственное объяснение ее поведению. Только целки не знают своего организма полностью, невольно дразнят, заводя до безумия, а потом, в последний момент, норовят соскочить. Я не связывался никогда с таким, не люблю танцы вокруг кровати. Не настолько