Молитва за отца Прохора - Мича Милованович

В те дни Драгачево оказалось в кольце ужаса. Подступы к нему охраняли кровожадные звери в людском обличье. И были они вооружены огнестрельным оружием и ненавистью ко всему человеческому. Все ворота к нашему спасению были заперты на семь висячих замков. Они рычали и завывали, точно те волки, что в их родных горах в 1918-м растерзали нашего друга Милойко Елушича, возвращавшегося с места пыток из Варны.

Стреляли, а мишенью их были дымовые трубы, старые амбары, груши и яблони, поросные свиноматки, стельные коровы, иконы семейных святых, петухи, будившие крестьян на рассвете, сказочные змеи-хранительницы наших домов, воздух, который мы вдыхаем, лепешки и рождественский пирог на противне. Бесчестили наших жен, сестер и матерей, еще не рожденных детей в материнских утробах.

Я предстал перед ними с крестом в руке и иконой Богородицы, взывая к их разуму, требуя остановить страшные дела и вернуться к святому Евангелию. Но они не слушали меня, избили прикладами и приставили нож к горлу. Вдруг я оказался перед домом Стояна Ранджича из Зеоке, семье которого, видимо, удалось бежать. Горел их просторный каменный дом, хлев, сарай с прошлогодней кукурузой, амбар с зерном, сарайчик с бочками, свинарник, загон для овец, клеть, сыроварня. Я стоял среди бушующего пламени, рискуя погибнуть. Огонь заглатывал все, что поколения создавали и передавали следующим поколениям. С треском обвалилась высокая крыша, постреливали в пламени дубовые бревна построек, бревна, тверже стали, простоявшие более двухсот лет, над которыми время было не властно, исчезали в огненной стихии. Сгорала память о многих Ранджичах, этих работящих людях, о череде их рождений и смертей.

Я, с крестом в руке, стоял в центре двора, посреди кошмара, в сердце ужаса. Я наблюдал конец человека в человеке, срывающегося в пропасть немыслимую. Я слышал мычание коров, блеянье овец, хрюканье свиней. Слышал, но нигде не видел. Неужели животные живыми горят в огне? Облака черного дыма поднимались к небесам, и я задыхался в этом дыму. Когда больше не смогу терпеть, воспользуюсь единственным выходом из огненного кольца, который еще остался, – проходом между сараем и амбаром.

Вокруг витал страшный запах паленого, запах сгоревшей жизни, молодости, цветшей здесь когда-то.

Вместе с треском горящих балок слышались и песни свадебных сватов, и залпы прангии[8], и тут же плач по покойнику. Я хорошо знал и этот дом, и всех его домочадцев. Двери его всегда были открыты для странников и случайных гостей. Часто переступал я порог этого дома и всегда по-братски был принят, хоть днем, хоть ночью.

Но сейчас я стоял бессильный, не мог ничем помочь. Лицо мое почернело от копоти. Я молился о спасении семьи Стояна, если им удалось бежать, или о спасении их душ, если они погибли в огне или от ножа. Огненное кольцо сужалось вокруг меня, пора было уходить. Откуда-то передо мной возник пес, большая лохматая дворняга. В собачьих глазах читались боль и страх. Этот умный зверь, верный сторож дома, глубоко страдал. Страдал и я. И стыдно мне стало перед собакой, что я принадлежу к роду человеческому, который творит подобное. Как мне объяснить ему весь этот ужас, если у меня самого не было ответов на вопросы?

Откуда-то послышалось кукареканье петуха, где-то за пределами огненного круга. Может, он оповещает народ об этом разорении? Зовет на помощь? Его кукареканье сквозь гул пламени прозвучало как зов ангела, взывавшего к рассудку людей. Всю свою жизнь этот певец зари провозглашал наступление нового дня, а сейчас – конец света и угасание разума.

Вдруг передо мной появился Стоян! С лицом черным, как земля.

– Отец, видит ли это Бог? – спросил он меня.

– Видит, Стоян, – ответил я ему.

– Тогда чего он ждет? Почему не остановит злодеев? Почему не отсохнут у них руки?

– Бог, Стоян, зло не творит, страдания он допускает в наказание.

– За что же нас наказывать? В чем наш грех? Мы набожные люди, в церковь ходим постоянно, пожертвования даем.

– Этого недостаточно, чтобы смыть грехи. Народом овладела ненависть, злоба и зависть. Ты видишь, как во время этой войны брат пошел на брата, отец на сына, кум на кума.

– Так, отец, плохие времена настали.

– Одни уходят в партизаны, другие в четники, третьи в летичевцы[9]. Многие повернулись спиною к Господу. Коммунисты наши храмы начали сносить. Неверующий не может осознать смысла страданий.

– Но я – верующий, а все равно не понимаю.

– Господь наш, Иисус Христос, ради спасения нашего переживал несправедливость и страдания, чтобы воскресением своим дать смысл бессмысленности существования. Он – прибежище наше, сила, защита и твердыня.

– Я в отчаянии, отец Йован.

– Утешение, Стоян, ищи в спасении своей семьи. Главное, чтобы они остались живы, а добро еще наживете.

– Что можно сделать на этом пепелище? Все наше добро сгорело.

– Когда пройдет это бедствие, соберетесь все вместе на пепелище, слава Богу, много вас, полный дом. Есть у тебя и земля, и рабочая сила. Засучите рукава, начнете все сначала, Господь вам поможет за вашу преданность.

– Да может, отец, это конец света?

– Нет, друг мой. Этот народ и большее зло переживал, привык к страданиям. Посмотри только на кости наших предков в пещерах на Кабларе, участников двух сербских восстаний. Тогда, после всеобщей резни, жизнь из крови и пепла заново начиналась.

– Знаю, отец, я бывал там.

– Будь благодарен Господу, если сохранит твоих родных. Наше единственное спасенье в надежде.

Я пытался утешить человека, у которого все, что он имел, превратилось в пепел. У которого огонь поглощал все, что досталось ему от дедов и прадедов, то, что он должен был передать сыновьям и внукам. Своим словам утешения я верил, но верил ли он – не знаю. Он плакал, как малое дитя. Плакал и я вместе с ним. Из дома уже ничего нельзя было спасти, но из хлева мы успели вывести коров и телят, из сарайчика выкатили бочки с вином и ракией.

– Стоян, а где твоя семья? – спросил я.

– Я велел им бежать, спасать свою жизнь, а сам спрятался и наблюдал за домом.

Оставив его в тоске и отчаянии, я пошел дальше. Мне больше нечего было ему сказать, я истратил все слова утешения. Позднее я услышал, что его нашли мертвым в сливовом саду. Не знаю, умер ли он сам от горя или нелюди его убили.

Я вошел во двор Влайка Милоевича и застал его перед домом. Он был напуган. Многие дома пылали в селе, был только вопрос времени, когда придет его черед. Он сказал, что семья его бежала, а он остался стеречь дом.

– От кого ты стережешь его, Влайко? – спросил я.

– От этих палачей, отец Йован, – ответил он мне.

– И как ты справишься с разъяренными убийцами и поджигателями?

– Поговорю с ними по-людски. Должна же была в них остаться хоть крупинка человечности.

– Если бы было так, они бы не творили то, что творят. Деяния их лежат вне понимания людского разума.

– И что же мне делать? Что ты предлагаешь, отец Йован? Укажи мне, что делать.

– Мудр лишь Тот, что смотрит на нас с небес. Могу тебе сказать только, что живой человек может все преодолеть, а мертвый – ничего.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Вучја Пољана.

2

Деспот – титул средневекового монарха в Сербии.

3

Милош Обилич – персонаж сербского фольклора, заколовший турецкого султана Мурата.

4

Катун – постройка на летнем горном пастбище.

5

Бадняк – ветки дуба, которые, по религиозному обряду, православные сербы сжигали в Сочельник.

6

Джурджевдан – праздник святого Джорджа (Георгия).

7

Опленац – место захоронения членов династии Карагеоргиевичей.

8

Прангия – мортира для стрельбы холостыми зарядами во время празднества.

9

Димитрие Лётич – возглавлял профашистскую православную партию.