НЕПУГАНОЕ ПОКОЛЕНИЕ - Александр Лапин

Динамический удар. Парашют раскрылся. И она сама не ожидала, как прорвалось ликование, облегчение в диком крике:

– Ура! А-а-а!

Не верится, что именно она сейчас над землею летит на парашюте. А внизу – игрушечные домики, аэродром, самолетики, трава.

Она запевает «Катюшу». Вспоминаются все ребята. Дубравин: «Любимый мой! Родной! Как же хорошо, Господи! Чудно!».

А земля уже стремительно приближается, набегает навстречу. Она, как учили, ставит ноги вместе, падает на бочок на травку. Бегут навстречу мальчишки.

Она подняла палец кверху:

– Мальчишки! Во запомню как! Здорово! – и что-то еще лепечет от радости.

И только к вечеру, когда радость улеглась, она задумалась: «А если бы я прыгнула на пятьдесят третьем, забракованном? Что бы было? Он не раскрылся бы? Не растерялась бы я? Сумела бы открыть запасной? Не знаю! Прыгали ведь с высоты восьмисот метров. А может быть, я бы сейчас уже и неживая была бы?».

От такой перспективы холодеют руки и ноги. «А впрочем, я могу собою гордиться. Ведь не струсила же. Не испугалась же! Молодец я! А он приедет и скажет: «Молодец, Людочка!».

Вечером они встречались с Галинкой Озеровой. Если Людка жила в общежитии финансового техникума, то Галка жила на съемной квартире у одной старушки в частном домике.

В последнее время с Озеровой происходило что-то непонятное. Если раньше она жила легко, свободно и как-то светло и спокойно, то ныне словно кто-то непонятный как будто взял и закрыл эту страницу ее жизни.

Сегодня она встала в пять утра, чтобы попасть в бассейн. Бассейн находился за городом на территории санатория, в сосновом бору, где огромные вековые сосны смыкались в голубом небе. И вот они с подругой идут вместе по улице. А кругом еще темно-темно. Только за горою чуть-чуть светится. Пришли. Гулкий, пустой зал. И вот она – прозрачная голубая вода. Она ощущает себя целиком. Каждую клеточку тела омывает прохлада. Она пробуждает, будоражит и опьяняет. Ах, это пьянящее ощущение! С него и началось. Она почувствовала себя не просто маленьким человечком, девчонкой. Она вдруг ощутила, что ее тело живет своей особенной и непонятной ей самой жизнью. Как будто вдруг ни с того ни с сего она округлилась, налилась, словно яблочко наливное. Расцвела. И тело, безраздельно принадлежавшее ей, молчаливое доселе, покорно исполнявшее любую работу, вдруг стало жить какой-то непонятной своей жизнью.

Уже не раз она просыпалась по ночам от горячечных, безжалостных снов, чувствуя в себе томительное желание. Тепла, ласки. Желание прижаться к такому же горячему, ждущему телу, ощутить на себе ищущие, добрые руки. И где-то, где-то глубоко внутри, в сознании, в подкорке, о чем она и не подозревала никогда, забилось, запульсировало желание. Иметь ребенка. Заработала генетическая, наработанная сотнями миллионов лет эволюции программа. Продолжение рода. Программа, которую женщина должна выполнить и выполняет, рискуя собственной жизнью, здоровьем. Основная программа, ради которой, собственно, они и приходят в этот мир.

Но чтобы выполнить ее, нужен еще один человек. Мужчина. Реализовать ее без ущерба можно только с ним. Любящим и любимым. И вот теперь, когда все это происходит с нею, когда эта бесконечная разлука вот-вот должна была кончиться, на нее напала какая-то дикая тоска и депрессия. Ей вдруг ни с того ни с сего становилось грустно и печально. Какое-нибудь незначительное происшествие или событие служило поводом для слез и долгих-долгих охов и вздохов.

Она уже забыла его. Только ощущала, что где-то там, далеко-далеко, есть человек, с которым ей тепло и уютно. Что вот откуда-то издалека к ней попадают на стол белые листочки, напитанные теплом его сердца и души. И только эти белые листочки иногда, изредка развеивают тот сумрак, который расставание и неизведанное будущее накладывали на душу. Бывало так, что письма от него все шли и шли. Накапливалось их два-три, четыре-пять. А она все никак не могла собраться с духом, чтобы ответить. Потому что эта любовь стала для нее каким-то наваждением, мечтой. И она уже не могла отделаться от ощущения и мысли, что он едет рядом с нею в автобусе, опаздывает на занятия. Он был рядом с нею во сне и наяву. Иногда ей казалось, что она сходит с ума. А иногда просто чудилось, что это все весна, самовнушение. И тогда она думала про себя: «Ну и пусть. Я счастлива от того, что не могу спать по ночам и думать, что мне грустно. Что хочется плакать. Ведь ты все равно придешь ко мне. Я люблю. Остальное все чепуха и выдумка. Мне бы только увидеть его, хоть мельком. И опять буду ждать. Я сильная».

А на улице пахнет небом и лесом. Ночь. Печальная тишина. Грустная песня. Все слилось воедино. В какую-то щемящую мелодию жизни.

«Господи, какая я была глупая девчонка. Тогда, когда он ждал меня вот на этом самом месте. Нашем месте».

Пришедшая Людка оторвала ее от печальных и одновременно волнующих душу размышлений.

Как всегда, с ее приходом будто что-то изменилось в самом воздухе ее комнаты. Как будто он вдруг ни с того ни с сего напитался каким-то напряжением, каким-то статическим электричеством. И запах. Запах духов. Восточный, пряный. Сама Галка пользовалась прозрачными, цветочными духами. «Ландыш серебристый». А здесь от Людки тянуло чем-то таинственным, возбуждающим, женским. Галинка, глядя на нее, такую красивую, пахнущую, сияющую, даже позавидовала: «Да, Люду ни один парень не обойдет стороной. Такую не обойдешь. И какая она все-таки независимая, яркая». А Людка уже деятельно возилась с чайником, встряхивая кудряшками, доставала привезенный с собою торт.

– Галка, пировать будем!

За сладким чаем сладкий разговор. О любви. Женские маленькие тайны. Кто в кого влюбился. Кто с кем встречается.

– Сасин Толик женится. И Коля Рябуха тоже.

Девчонки влюбляются, гуляют, рассказывают, счастливые и смущенные. И почти шепотом о сладком, о женском:

– Знаешь, у нас в техникуме Лебедева на прошлой неделе вышла замуж. Они в соседней комнате ночевали после свадьбы. Она так кричала, так кричала! Мы с девчонками перепугались до смерти.

– Ой, это ж, наверное, больно.

– Утром она вышла в душевую. Вся так и светится. Понимаешь?

– Счастливая…

– А Саша что пишет?

– Вот-вот должен прийти. Я уже все ночи не сплю. Каждый стук сторожу.

Через несколько минут в комнату неожиданно постучали. И еще через секунду на пороге показался (кто бы вы думали?) нежданный, негаданный Андрей Франк. И как всегда, с цветами. И с тортиком. Вот уж они смеялись, когда увидели его треугольное личико в проеме двери.

Обрадованная Людка даже непроизвольно вскрикнула, увидев его:

– Ну, ты, Андрей, даешь! Ты что, мысли читаешь, что ли?

– Просто шел с собрания из одной компании и решил заскочить.

– С какого собрания? – заинтересованная Людка подбоченилась, стала в позу. – Так ты, значит, не стремился к нам? Не вздыхал, не томился? А так, по пути решил зайти. Да? Между делом?

Ей ясно было, ради кого Андрей ходит сюда, но хотелось подурачиться, пошутить, поиграть, как кошка играет с мышкой.

Андрей игры не принял. Ему как-то не хотелось заниматься словесной пикировкой с Людкой, потому что он только что вернулся с такого важного и значимого собрания, на которое его пригласили новые немецкие друзья. Это были те люди, которые ему нужны. А потому обсуждать это важное в его жизни событие даже с Людкой он не хотел. Еще бы! Уже год, как он перевелся из целиноградского пединститута сюда, в Усть-Каменогорск. Причин этому он нашел немало. Во-первых, поближе к родителям, к дому. Во-вторых, здесь, в Усть-Каменогорске, он стал нештатным фотокорреспондентом газеты «Freundschaft». Тогда в Целинограде их отношения с фотокором Лео Вайдманом были просто прекрасными. Они встретились в пивной на окраине города, выпили пивка, и Лео взял его под свое покровительство. Первый год они сотрудничали таким образом. Если Лео не успевал где-то что-то снять, какое-либо важное событие, местную сенсацию (праздник первого урожая или пуск нового элеватора), то он перепоручал это задание Андрею. И тот его делал. Толстопузый Лео только нахваливал своего студента-ученика. И все вроде бы было хорошо до поры до времени. Но потом на редакционных планерках раз за разом стали отмечать, что снимки Андрея Франка более живые, более качественные, чем снимки штатного фотокора Лео Вайдмана. Лео обиделся. Заказы от него прекратились. А с ними и гонорары. Но шила в мешке не утаишь. В такой ситуации Андрей сам пришел в редакцию к ответственному секретарю. Тот страшно обрадовался, напоил его чаем и дал задание напрямую, минуя Лео. Ох, какой тут был скандал! Ах, какой тут был скандал!

Ну, в общем, завязалась длительная, изнурительная борьба за место под солнцем и за неплохие гонорары газеты «Freundschaft», что в переводе с немецкого значит «дружба». В итоге «дружбаны» не разговаривали пять месяцев. И тогда тот же самый ответственный секретарь Виктор Онгемах предложил Андрею: