Меня зовут Феликс - Марина Брутян

— Может тебе картошечки с лучком?

Ничего ужаснее этой фразы я себе не мог представить в детстве. Сейчас меня уже, слава богу, некому этим соблазнять, но до сих пор не могу понять неудержимую тягу людей во все блюда добавить лучок.

Обычно в еде я не привередлив, могу не есть, если мне что-то не нравится. Это у меня от отца. Помню, он приходил с работы, мать накрывала на стол, а отец ел только сыр с хлебом, потому что всё остальное, что было приготовлено на ужин, он не любил, и мать это прекрасно знала. Тогда в знак протеста он объявлял тотальную голодовку. На пятый-шестой день ходил заторможенный, к десятому дню все его реакции становились еще более медленными и странными и он практически весь день спал. Выходил из голодания аккуратно, поначалу пил воду с сахаром, а потом фруктовые соки.

В последнее время я что-то часто вспоминаю отца. Даже чаще, чем звоню матери. Не могу понять с чем это связано. И женщину — ту, другую — я начал вспоминать вне зависимости от ночных пробуждений. Я даже мысленно вступал с ней в диалог. Вспоминал какие-то отрывки наших непродолжительных встреч.

Я снова отошел от компьютера, чтобы дать глазам отдохнуть, и включил телефон. Было два сообщения: из банка и от НЕЕ.

— Приходи двадцатого на выставку в «Меркурий». Буду рада повидаться.

Двадцатого чего? Какой сейчас месяц? Май. Двадцатого мая. Послезавтра. Какая выставка, она рисует? Может, она вообще не мне писала? А может это вообще не ОНА?

Ответить на сообщение или нет? Что ответить? Пока я думал, прошло достаточно времени и отвечать было уже ни к чему. Я часто так делаю, но мысленно стал готовиться к выставке.

Двадцатого мая с утра доделал работу, сдал заказ, даже спустился в магазин за сигаретами, пиво брать не стал, оно у меня еще было. Но время не двигалось. Я почему-то решил, что выставка обязательно должна открываться вечером, а так как уточнять время я не стал, то ориентировался на 19.00.

Стрелки часов предательски медленно двигались к вечеру. Я не мог ничем занять себя и решил поспать. Но и это не было спасением, так как перед глазами кружились миллионы вопросов. Как она сейчас выглядит? Постарела ли? Узнаю ли ее? На последний вопрос среагировал мой внутренний зверь, пытаясь вырваться на свободу. Разговоры с ним у меня всегда короткие, без лишней романтики. Иногда даже задумываюсь, а мог ли бы я жить вовсе без женщины? Если бы не моя страсть к поцелуям, то смог.

Дома стало очень душно, захотелось выйти пораньше. Потом передумал, так как не хотел оказаться на месте первым. Я представил, как иду к «Меркурию», курю одну за другой, потом оказываюсь внутри и мне становится некомфортно, потому что я не так одет.

Потом замечаю ее. Мои инстинкты реагируют раньше, чем мозг, я пытаюсь справиться с физиологией, но тут подходит она. Я прокручиваю в уме слова приветствия: что правильнее будет сказать? Добрый вечер или привет?

— Привет, — опережает она меня. Вручает мне бокал шампанского и стукается своим о мой.

Дзынь. Звучит самый длинный и звонкий дзынь в моей жизни.

— Я так рада, что ты пришел, — наверное, так должна она сказать.

А я просто киваю в ответ, даже не смотрю на экспонаты, я даже не вижу, что там выставлено: картины или скульптуры. Я просто смотрю на женщину, которую вот уже столько лет вспоминаю время от времени и не могу понять почему. Она не сногсшибательна, не обладает идеальной фигурой, лицо покрыли мелкие морщины, но мне нравится в ней всё. Она вся какая-то другая.

— Я утром улетаю. Не знаю, когда еще увидимся. Спасибо, что пришел, — и она обнимает меня, задев правым бедром то место, в котором в этот момент сосредоточилась вся моя мужская сущность.

Я, наверное, не удержусь и спрошу:

— У тебя есть время?

— У нас есть пять часов.

— Пять часов лучше, чем ничего.

Впервые я не пойду на поводу у своего безудержного желания овладеть женщиной, которую так хочу. У нас пять часов, и мы потратим их на май.

— Иногда наши решения не делают нас счастливыми. Мне долгое время казалось, что все звезды сразу развернулись и ушли. Но там, где заканчивается любовь, начинается борьба. Я начала бороться, и жизнь стала подстраиваться под меня. Именно так представлял я нашу встречу, и такими должны были быть ее слова, потому что я был уверен, что она меня любит. Потом я скорее всего захочу убежать, потому что эти откровения напрямую были связаны со мной. Но мне жаль будет упустить эти пять часов.

— И я решила, что тебе конец.

— Почему конец? — спрошу я, а она ответит: — Чтобы в аду мне не было скучно. Ведь я думала, что мы оба отправимся туда.

Она засмеется, и ее смех смешается с запахом запоздалой сирени, которым пропитано всё вокруг.

— Мне было страшно: казалось, что всё плохо, что ничего не изменится. Но одно я знала точно, что всё равно останусь человеком, который любит и ждет тебя. Может, ты этого пока не знаешь, но поймешь со временем. Спустя некоторое время я стала осознавать, что моё отношение к тебе и мои мечты не зависят от твоего отношения ко мне. Ты не имеешь права вмешиваться в мои мечты. Мои мечты связаны не с тобой, а с чувствами, которые я испытываю. Ну вот, это всё, что я хотела тебе сказать. Можно считать, что сегодня исторический день. А вообще история полна искажений. Иногда то, что мы видим, отличается от реальности. — Она это, кстати уже говорила как-то. — Поэтому часто слова очень важны. Просто знай, что ты у меня в мыслях и я на это не жалуюсь.

— Страх всегда подавляет любовь… — Я всегда нахожу, что ответить на такие откровения.

Потом мы помолчим немного, и первым, скорее всего, не выдержу я.

— Говорят, что влюбиться никогда не поздно. Но ты улетаешь, и мне поздно.

Она не ответит.

Я представил этот наш диалог и в тот же момент осознал, что очень хочу… нет, я ДОЛЖЕН быть с ней, даже если следующий шаг — неизвестность. Наверное, я впервые был готов на неизвестность и впервые так отчетливо видел свое будущее даже в этой неизвестности. Обычно ведь как: мы держимся за прошлое, потому что знаем, что и как там было. Хотя, когда оно