Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как тут опять не помянуть недобрым словом пресловутый матанализ и основы теоретической физики, которые нам вдалбливали несколько лет подряд. Могу абсолютно честно заявить, что мне они за восемь лет преподавательской работы не пригодились. Ни разочек! Спрашивается, зачем же нас грузили этими сверхсложными предметами, вместо того, чтоб разобрать и проанализировать каждый урок, что нам предстояло вести по своему предмету. Да, была педагогика и даже методика преподавания, но с какими-то расплывчатыми выводами и обобщениями. Нет, действительно нужных и полезных программ для педагогических вузов у нас до сих пор не выработано, и будет ли это сделано, большой вопрос. Но это лишь мое частное мнение, может быть, есть и другие. Готов выслушать.
Мой старший коллега, что вел те же самые предметы, безжалостно ставил в журнал буквально на каждом уроке двойки всем по порядку согласно списку. А потом выходил довольный и спрашивал: «Ну, как я их нынче? Хорошо прищучил?» Причем в классе при этом стояла такая гробовая тишина, ни звука! Все воспринимали свои двойки как заслуженное наказание. Естественно, я пытался перенять такой подход и тоже, грозно сдвинув брови, вопрошал: «Айтнякова, к доске. Ах не знаешь? Садись, два. Борисенко… Не знаешь? Два балла…» и так до середины списка. Всему классу ставить двойки считалось дурным тоном. Хотя бы двум-трем человекам, но следовало поставить оценки положительные.
Но вот если моему старшему коллеге такая расправа с безропотными учениками сходила с рук, то меня распинали за низкую успеваемость на каждом педсовете, профсоюзном собрании и на любом публичном сборище делали из меня изгоя и никчемного преподавателя. Особо меня невзлюбила вторая по значимости после директора дама, заведующая учебной частью. Попросту — завуч. То была тетка в годах, завзятая курильщица и знающая толк в крепких напитках, в чем любой мог убедиться во время коллективных праздничных пирушек, откуда ее буквально выносили на руках. Наверх она пробилась благодаря каким-то там родственным связям в городской партноменклатуре. Таких трогать было опасно. Да никто и так ее не трогал, зная, чем это ему грозит.
Муж ее, фронтовик, отличный мужик при всей свирепости своей супруги не мог и дня прожить без спиртного, но умудрялся как-то создавать видимость проведения занятий, оставляя вместо себя старшую девочку из группы, и она по учебнику диктовала главы с описанием устройства кинопередвижки. Директор наверняка знал об этом, но терпел. До поры до времени.
Но однажды бывший фронтовик хватил лишнего даже для его несгибаемой в боях с зеленым змием натуры и, зайдя в свою каптерку, закрылся там. Потом события развивались примерно как в мультфильме «Жил был пес», когда сидевший под столом волк от избытка съеденного заявил: «Щас спою!» И запел хриплым фальцетом «Катюшу» через училищный усилитель, который вещал на все учебное заведение перед началом занятий последние новости в стране и мире. Прерывать новоявленного певца никто не мог, поскольку он наглухо закрылся в радиорубке. И ученики, скрывая улыбки, дослушали песню до конца, пока кому-то не пришло в голову обесточить все учебное заведение.
Дверь взломали, вызвали машину и затейника благополучно увезли домой. На другой день появился приказ о его увольнении. А еще через день другим приказом меня назначили на его место. Ясное дело, что его супруга на посту завуча данный факт посчитала несправедливым, и репрессии в мой адрес возросли втрое. Мне пришлось испытать все прелести бесправного рядового педагога в лице следящей за каждым моим проступком начальницы.
Она избрала беспроигрышный вариант моего постоянного унижения и уничтожения как личности, беспардонно заявляясь на каждый мой урок к 8 утра, естественно без предупреждения. И сидела от начала и до конца. Все сорок пять минут. Что-то записывая в общей тетрадке. Потом мы шли в ее кабинет, где следовал «разбор полетов». Ни один из них не был оценен выше двух баллов. Плюс ее публичные выступления на всех собраниях с критикой о моем низком уровне как педагога. И хотя в физике или математике она ничего не понимала, то отыгрывалась на внеклассных мероприятиях, на слабом оформлении кабинета или иных не имеющих прямого отношения к обучению вещах. Ничего подобного от своих коллег мне слышать не приходилось, а по поводу нападок завуча они лишь тяжко вздыхали, констатируя: «Не повезло тебе, брат, терпи…» И я терпел, пока мог.
Даже не знаю, как я выжил все эти годы. Большей пытки и унижения мне в жизни выносить не приходилось. Видимо, природный оптимизм и заложенное с детства чувство постоянной вины перед старшими коллегами спасли от самоубийства или чего-то подобного. Но через восемь лет, понимая, что нахожусь на грани, подал заявление на увольнение. И подался, как говорится, на вольные хлеба…
Да, добавлю, с возрастом, сам испытав репрессии неумолимого завуча, как-то помягчал и к студентам стал относиться уже вполне лояльно, хорошо понимая, вряд ли им когда-нибудь пригодятся эти самые законы Ньютона в их деревенской учительской жизни. А вот девичьи бесправные горстки загнанных на поля студенточек в телогрейках и рваных куртках с руками, испачканными по локоть землей, ободранными беспощадными сорняками, так и стоят перед глазами. И никому ведь в голову не пришло заявить, мол, не наше это дело картошку копать, не для того мы учиться поступали.
Партии виднее было, куда и кого направлять, и спорить с ней было чревато. Да никто и не пытался… Потому, когда кто-то вдруг начнет вспоминать, как хорошо жили «в те времена», когда квартиры давали бесплатно, и на курорты отправляли, и зарплату вовремя платили, то хочется в ответ сказать, что при всех перечисленных благостях не было главного — уважения к человеку. Они, руководители, за людей нас не держали, полагая, им все дозволено. Потому и не выдержал народ такого. Его, народ, не обманешь любыми подачками, он свое слово пусть поздно, но скажет…
КЛАДБИЩЕНСКИЕ МОТИВЫ
Слова «клад» и «кладбище», как это легко можно заметить, происходят от одного корня — «класть». Но было в старину и другое обозначение мест погребения усопших — «погост». Неслучайное и глубокое по смыслу слово, намекающее на временное земное пристанище для всех, покинувших этот мир. Этакий постоялый двор, если хотите, гостиница перед дальней дорогой. Ни более и ни менее.
