Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов

пришел конец, зацепился за совсем сногсшибательную тему: восприятие людьми времени. Ни я сам, ни мой руководитель не могли ответить на простой вопрос: каким органом чувств человек воспринимает время. А мне хотелось выяснить именно этот сокрытый от науки факт. В институте мне дали небольшую комнатку для экспериментов, а потом знакомый директор пустил-таки меня в свою школу и разрешил проводить испытания на всех учениках. Методику разработал сам, сделал даже небольшой стенд и, что называется, прогнал через него сотни две учеников самых разных классов. Данные опять же заносил в таблицу, и их набралось две толстенных папки по 200 или 300 листов, сплошь покрытых цифрами. Но что с ними делать дальше и как обрабатывать, обобщать, на это моего опыта не хватило.

Тем временем мой престарелый руководитель заболел и срочно уехал обратно в столицу, а на его место прибыл другой молодой психолог. Показал ему свои труды, он заинтересовался и подкинул мне несколько формул, до которых без его помощи вряд ли когда докопался. Кроме того, он выделил мне в помощь несколько студентов, и мы сообща просчитали собранные данные по предложенным формулам, вывели графики, начертили таблицы, и работа наша предстала совсем в ином виде. На сей раз меня уже пригласили на конференцию психологов Урала и Сибири в Екатеринбург. Там несколько солидных ученых заинтересовались моими исследованиями, предложили поступать к ним в аспирантуру и продолжить обучение, работая по начатой мной теме. Но… к тому времени мои интересы были далеки от научных изысканий, и вновь садиться за парту мне не хотелось ни под каким предлогом.

Дело в том, что в те самые годы в Тобольск проложили железную дорогу. В аккурат, когда учился на третьем курсе. В день прихода первого поезда нас с еще одним сокурсником вызвал с лекций преподаватель, занимавшийся вполне профессионально фотографией и даже умеющий снимать фильмы на любительскую кинокамеру. Он видел, что я не расстаюсь с отцовским фотоаппаратом, и решил подключить меня к фиксации исторического момента прибытия в город первого поезда. И хотя я тогда понятия не имел, как этой самой кинокамерой пользоваться, но тут же согласился. За пять минут нам объяснили, куда нужно нажимать, как наводить резкость, и мы были отправлены заряжать кассеты кинопленкой. Процесс зарядки первых отечественных кинокамер оказался не столь легким, как может показаться на первый момент. Нужно было в полной темноте вставить киноленту в разные барабаны, зажимы и пропустить через несколько роликов. Но, несмотря ни на что, мы справились.

Потом на попутках доехали до места, куда должен прибыть по новому железнодорожному мосту через Иртыш первый поезд, и смешались с толпой горожан и чиновников самых разных рангов. Показался поезд, нажал на нужную кнопку, и через несколько секунд кассету заело. Вставил другую, вроде снял, помчался к ораторам, что толпились возле трибуны. Тоже щелкнул несколько раз и довольный собой стал ждать приятеля, который где-то задержался.

После проявки пленки выяснилось, что я снимал, как обычно, фотоаппаратом. И на пленке сохранились кадры длительностью в несколько секунд. Этакое моментальное кино. Меня высмеяли. Но на этом не успокоился, выпросил кинокамеру домой и начал снимать все, что видел вокруг. Научился составлять растворы и проявлять кинопленку, после чего процесс киносъемки, как вирус вошел в меня и не покидал почти два десятка лет. Вот почему перспектива стать кинооператором вытеснила из меня робкий силуэт научного работника. Но, как оказалось, не навсегда.

А еще время нашего обучения совпало с эпохой зарождения КВН. На маленьких мутных экранах с черно-белым изображением мы все наблюдали каждое выступление команд. Дошло это поветрие и до нашего скромного вуза. В группу пришел декан и шутя пообещал, что тем, кто будет участвовать в выступлении на конкурсе местного КВН, стипендию будут выдавать на день раньше. И уже серьезно добавил: «Надо, ребята».

Староста составила список и объявила себя капитаном. Меня тоже записали. Но староста не умела сочинять что-то похожее на стихи и рассказывать смешные истории. А у меня хоть и не очень, но что-то получалось. Потому наш куратор, присутствующий на репетициях, поставил меня во главе команды. И этот факт наша староста припомнила мне на последнем курсе перед самыми госэкзаменами. А так мы четыре года подряд выходили на сцену веселить зрителей. Ко мне даже обращались студенты старших курсов, чтоб помог им для выступления переделать какую-нибудь песенку или сочинил шуточные куплеты. Тогда я еще не понимал свое предназначение и даже стеснялся своего сочинительства.

А вот четвертый, последний курс стал для меня серьезным испытанием. Среди преподавателей нашего факультета появилась единственная женщина, отвечавшая за практику в школе. Уроки мы давали еще год назад, и никаких особых проблем с этим у меня не было. Бабушкина школа и ее постоянные советы, наставления давали себя знать, и с вверенным мне классом сошелся достаточно легко, вел себя, как заправский учитель. Но новой методистке что-то не понравилось в моих уроках. Может, моя манера ведения урока, может, какие другие мои качества, а может, и староста чего нашептала. Буквально каждый мой урок она разносила в пух и прах, сколько я ни старался изложить все как положено. У моих сокурсников уроки проходили ничуть не лучше, некоторые вообще убегали из класса и ни под каким предлогом не хотели идти обратно. Но все они были допущены до госэкзаменов, а меня в списках не оказалось. Декан, знавший меня чуть ли не с детства, отправил меня к другому методисту, и я дал положенные уроки под его приглядом без сучка и без задоринки. Но непримиримая дама стояла на своем, не желая допускать меня до экзаменов, и уж как ее уломали, даже не знаю. Но и на экзаменах она комментировала каждый мой ответ с брезгливым выражением на лице. Но, слава богу, диплом мне, как и всем, вручили.

А еще за месяц до госов меня вызвал к себе в кабинет не кто-нибудь, а сам ректор и показал письмо от нашей старосты, где подписались еще несколько человек, но, что радовало, далеко не все. Там меня обвиняли едва ли не во всех смертных грехах: откалываюсь от коллектива, заискиваю перед преподавателями, не участвую в общих мероприятиях и так далее и тому подобное. Растерянность моя была полной и передать, что я тогда испытал, просто не могу. Даже не ожидал, что едва ли не полгруппы, как это сформулировал один из героев фильма «Мимино»: «испытывают ко мне личную неприязнь». Ведь все они были у меня в гостях, ели бабушкины нехитрые