Петр I. Предания, легенды, сказки и анекдоты - Ирина Райкова

— А вот, что она поймает, Петр Алексеич, отдашь мне?

— Да, отдам, не жалко, что твоя ворона поймает.

— Ну, так дайте мне бумажку.

Государь ему дал бумажку. Подъезжает вот к такому городу, как Петрозаводск, большой. Он ворону пускает… Ворона с кареты скочила на дом. Тут бегают ребята. Они кричат:

— Ловите, ребята, эту ворону, это царская ворона!

Ну, вот ребята за этой вороной, а она с этого дома на другой прилетит. А он все едет и кричит:

— Ловите, ловите царскую ворону!

И она весь город проскакала до конца. Шут Балакирь и говорит:

— Вот видите, Петр Алексеич, что моя ворона поймала?

Государь и говорит ему:

— Верно, шут Балакирь! Ну не жалко этого города отдать тебе за твою мудрость. Ну, дак оставайся же в этом городе. Город твой. Будем ездить друг к другу. Что случится — так и я к тебе подъеду.

Шут Балакирь и остался в этом городе проживать.

71. Старухи наши разговаривают

Вот шут Балакирь прожил несколько время в своем городе, приезжает в гости к Петру Алексеичу. Приехал он, и гостят они. Царица и сказывает:

— Что ж ты один приехал? Почему ты своей жены не привез сюда в гости?

Он и говорит:

— Знаете, государыня, я бы привез свою жену к вам, да она очень глухая, так что ей надо кричать да кричать.

Государыня сказывает:

— Так если глухая, так что ж такое? Я покрепче буду кричать.

— Ну, я в следующий раз привезу ее, дня через два.

Шут Балакирь приезжает домой и говорит жене своей:

— Знаешь ты что? Царица хочет, чтоб ты приехала к ей в гости со мной. Да она очень глухая, царица, ей надо кричать да кричать.

Тая отвечает:

— Дак что ж, — я покрепчей покричу.

— Ну, так поедем.

Шут Балакирь приезжает со своей женой и ведет ее к царице и говорит:

— Вот, государыня, и жена моя! Так вы покалякайте с ей, а я пойду к государю.

Они стали калякать.

Царица громко кричит ей:

— Что ж ты раньше не приезжала?

А тая еще кричит, чтоб царица слухала. Даже по всем комнатам пошел гул. Петр Великий спрашивает:

— Что это, шут Балакирь, там крик такой?

А он отвечает ему:

— Это, наверно, Петр Алексеич, наши старухи разговаривают так.

— Да что они — тихо не могут говорить?

— А не знаю, Петр Алексеич.

— Так вот, сходи узнай, чего они там кричат.

И вот они пошли оба к своим старухам. Приходят, Петр Алексеич спрашивает:

— Чего вы так кричите?

Царица сказывает;

— Так поневоле надо говорить громко: шут Балакирь сказывал, что у его женка глухая.

А шута Балакиря женка отвечает:

— А мне сказал, что государыня глухая.

Они все засмеялись и стали тихо говорить…

Ну, и вот, сказка кончается, время к полночи подвигается, рассказчик спать захотел…

«Безумие одно оценяет столь дорого сии блестящие безделки (алмазы); а суетность, спутница безумия, возбуждает желание украшать себя оными; сие безумие и сия суетность столь далеко простираются, что ежели бы нашелся алмаз с ручной жернов, то, кажется мне, что, невзирая на его тяжесть, повесили бы и оный на шею».

И. И. Голиков. «Деяния Петра Великого» 72. Петр I и Василий Кессарийский

Петр Первый много выпивал, много гулял и много работал. Он все-все сам делал и после каждой работы любил пойти поохотиться. Любил он русский народ, а солдат и странников особенно. К нему раз приходит странник, Василий Кессарийский. Это было дело в Петербурге. Пришел Василий Кессарийский к Петру Первому, он налил ему чару вина и сказал:

— Василий Кессарийский, за ваше здоровье.

— За ваше счастье.

Василий выплеснул чару за окно. Петр налил другую.

Он также поздравил царя и выплеснул за окно. Петру это не понравилось. Он говорит:

— Василий, я тебе наливаю, чтоб ты выпил, зачем ты выплескиваешь?

А Василий отвечает:

— Ваше сиятельство, Москве жарко, город надо залить, вот видите, я выплеснул две чарочки, все и потухло.

Петр налил третью чару, он его поздравил и выпил. Поговорили кой о чем, закусили, и Василий ушел.

Петр I взял гусиное перо и книгу, в которой он все отмечал и записывал, правда или нет, что Москва горела такого-то числа, и послал гонца узнать. Когда гонец в Москву приехал и доложил, что приехал от царя узнать, горела ли Москва, ему сказали: горела очень жарко, дружина работала очень хорошо, и потухло сразу. Когда возвратился гонец и доложил, что правда горела Москва, Петр взял гусиное перо и записывал все это в свой дневник. И еще пуще полюбил Василия.

Приходит раз Василий, а жена Петра говорит:

— Покажи Василию мою брошку (а она золотая, большая, с бриллиантами) — пусть он оценит.

Они как раз в ту пору обедали. Петр взял брошку, подозвал Василия:

— Василий, оцени Катину брошку, сколько она приблизительно стоит.

Василий поглядел брошку, взял хлеба с полфунта:

— Вот этот кусочек хлеба стоит, а то и вряд.

Екатерина приподнялась из-за стола и ушла. Она обиделась, что она царица и носит такие дешевые брошки. А Петр сказал Василию и моргнул на жену:

— Неправильно ты оценил.

А Василий говорит:

— Нет, правильно, Петр Алексеевич, я вот живу девятый десяток без золота, а если не дать вам три дня хлеба, и вы эту брошку за него отдадите. Вы люди зажиточные, ничему не верите, а мы люди бедные, всему верим, ведь может так случиться. Вот, например, вы богатый царь и можете обеднеть, ничего не иметь и умереть без куска хлеба.

73. Петр Первый и Фаддей Блаженный в церкви

Петр I был у литургии в Петропавловской церкви. По окончании службы, выходя из храма, Петр заметил стоящего у порога старца Фаддея и обратился к нему с такими словами:

— Здравствуй, Фаддей! Как много сегодня народу в церкви!

Народ густой толпой валил из церкви за царем.

— Народу! Нет, царь! Мало сегодня народу.

— Как мало?

— Да всего полтора человека было. Я был, да ты, царь, до пол-обедни, а потом и твои мысли по Сионским горам ходили.

Царь ничего не возразил на слова Фаддея, но только признал его за истинного проницателя.

74. Предсказание кончины Петра Первого

В последний раз Петр Первый имел разъезд на заводы. Уезжает и говорит на прощанье:

— Прощай, Фаддей, в молитвах поминай и на путь благослови.

Фаддей отвечал:

— Господь Бог благословит вхождение и исхождение твое отныне и до века.

Сам плачет и слезы ронит:

— Не бывать, — скаже, — не бывать, надежа-государь, не бывать в живых.

Царь заметил последнее слово и велел арестовать юродивого.

На другой год, как пришла к нему смертная немощь, он вспомнил о блаженном Фаддее. Послал гонца на Петровские заводы, приказал освободить от ареста и производить ему до смерти пенсион.

На иной год умер и сам блаженный Фаддей.

VI раздел

Вот такое ремесло…

Петр Первый и воры, пьяницы, преступники

«За признание — прощение, за утайку нет помилования. Лучше грех явный, нежели тайный».

«Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец, и лицемер; такой безобразит человечество».

Рассказы Нартова о Петре Великом

«Когда государь повинуется закону, то да не дерзнет никто противиться оному».

Я. Штелин. «Подлинные анекдоты о Петре Великом»

«Знаю я, что меня называют жестоким и мучителем, однако, по счастию, те только чужестранцы, кои ничего не знают об обстоятельствах, в коих я сначала многие годы находился, и сколь многие из моих подданных препятствовали мне ужаснейшим образом в наилучших моих намерениях для отечества, и принудили меня поступить с ними со всякою строгостью, но не жестоко, а менее еще мучительски».

И. И. Голиков. «Деяния Петра Великого» 75. Петр наказывает ябедников

Колико юриспруденция в государстве нужна, тому не требуется доказательств. Но «юриспрудент без знания совершенного наук касательно до сей части есть невежа в науках, а мудрец в ябедах», — говорит славный Ришелье. Таковых-то ябедников великий государь ненавидя, издал закон: кто на правого бьет челом и то сыщется, то поступить с челобитчиком так, как следовало бы с ответчиком, ежели бы оказался он виновным. Бессовестнейшие же из ябедников еще строжайше чего были наказываемы от него.

Один московский купец бил челом на соседа, что корова его, ворвавшись к нему в огород, поела его капусту и причинила ему убытку на 300 рублей. И просит убыток сей взыскать с него. Так как его высочество в сие время находился в Москве, то и не сокрылась от него таковая ябеда. Он приказал суду свидетельствовать в огороде его, сколько поедено капусты и причинено ему убытку. И поскольку не могло уже быть пристрастное свидетельство, то найдено, что капусты поедено (в чем и весь убыток тот состоял) не больше как рубля на три. Донесено о сем государю, и монарх повелел с бессовестного сего просителя взыскать триста рублей и отдать оные ответчику, соседу его.