Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней - Стефан Газел

– Они, вероятно, хотят сделать нам предложение и таким способом пытаются оказать на нас давление, – предположил он.

– Какое предложение?

– Работать на них. Вероятно, они уже подумывают о формировании польской армии, армии польских коммунистов. Если все так, как я думаю, то я первым приму их предложение, – заявил майор.

– Вы, пан майор? – удивленно вскричал один из нас.

– Ну да, я, – спокойно ответил майор. – Оттуда будет намного проще сбежать, чем отсюда, где нас стерегут день и ночь.

Однако никаких предложений не поступило. Допросы, последовавшие на седьмой и восьмой день, проходили по новой схеме. Когда меня привели к комиссару, он резко спросил:

– Признаете себя виновным?

– Нет, не признаю, – так же резко ответил я. Повернувшись к охранникам, которые привели меня на допрос, он сказал:

– Попытайтесь убедить его, – и повернулся ко мне спиной.

Один из солдат ударил меня в грудь прикладом. Когда от удара я откинулся назад, второй сильным пинком вернул мне равновесие. Затем опять удар и пинок.

– Вы признаете себя виновным? – спросил комиссар, не повернув головы.

– Нет, не признаю. Вы чертовы сукины дети! Вы больше...

От удара прикладом в зубы я упал и потерял сознание. Когда я пришел в себя, комиссар, с отвращением глядя на мое окровавленное лицо, приказал охране отвести меня обратно в свинарник.

– Не выношу вида крови, – сказал он мне вслед.

Закрывая за мной дверь сарая, солдат, ударивший меня в лицо, дал мне папиросу.

– Чего ж ты такой глупый, – дружелюбно проговорил он. – Почему не сказал, что виноват? Мне бы тогда не пришлось тебя бить. Мы все равно вас расстреляем, так зачем мучиться?

– Расстреляете нас, но почему? – пробормотал я разбитыми в кровь губами.

– Приказ, дурачок. Ничего не поделаешь, приказы надо выполнять, – улыбаясь, ответил он.

В этот день после допросов все вернулись в свинарник избитыми. На девятый день нас избили так жестоко, что некоторых принесли после допроса: сами они не могли идти. В тот вечер, когда комиссар уехал, дружески настроенный ко мне охранник протолкнул через щель в свинарнике несколько папирос. Мы были поражены. Он был одним из тех, кто особенно жестоко избивал нас во время допросов.

– К чему бы такое великодушие? – задал вопрос один из нас.

– Хочу, чтоб вы побаловались напоследок. Сегодня ваша последняя ночь, – ответил солдат.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что утром нас выпустят?

Солдат расхохотался.

– Да, да! Вы будете абсолютно свободны. Свободны от волнений и допросов, свободны «вернуться к своему Богу», – процитировал он и, ударив себя в грудь, с гордостью добавил: – Видите, я все знаю о вас, реакционерах, и о ваших богах. Советские солдаты люди культурные. Вы будете молиться? – Все это он проговорил нам в щель между бревнами.

В свинарнике повисла тишина.

– Давайте! Молитесь! – вдруг заорал он. – Молитесь, потому что завтра вас расстреляют!

Он с любопытством смотрел на нас в щель, ожидая увидеть реакцию на свои слова.

Мы молчали.

Мы были ошеломлены. Мы были не в состоянии ни двигаться, ни говорить. С разочарованным видом он отошел от сарая.

Какое-то время мы просидели не проронив ни звука.

– Я не собираюсь ждать, пока меня зарежут, словно свинью! Я хочу рискнуть! – вскричал капитан, нарушив нависшее молчание.

– Заткнись, дурак! Хочешь, чтобы они тебя услышали? – прикрикнули на него.

– Думаете, они действительно собираются расстрелять нас, пан майор? – спросил я.

– Боюсь, что да, – ответил он. – Я не испытываю желания молиться. А вы?

– Так давайте действовать, – подключился к разговору капитан, – причем срочно. У нас слишком мало времени.

– Давайте, давайте. Пробейте головой бревна, – посоветовал голос из темноты. – Может, вы пробьете для нас отверстие в стене, и мы сможем убежать.

– Правильно! – вскричал капитан. – Вот что мы должны делать!

К тому времени стемнело. Мы собрались в углу свинарника и стали обсуждать варианты спасения. В этой кромешной тьме мы не видели друг друга и различали говоривших только по голосам.

– Мы – голоса, звучащие в темноте, – довольно точно заметил кто-то.

– Кто нас услышит?

– Ублюдки за стенкой, если будем говорить слишком громко, – последовал ответ.

Мы уже десять дней провели в свинарнике, в течение которых нас ежедневно водили на допрос, а потому знали, что нас охраняет один солдат с винтовкой. Порой их было двое. Они сменялись каждые шесть часов. Сменившиеся охранники находились в доме. Иногда кто-нибудь из них выходил из дома, чтобы поболтать с охранником, стоявшим у дверей свинарника.

Свинарник являлся пристройкой большого сарая и был сделан из крепких бревен, в том числе и пол. Это была своеобразная защита от свиней, имевших дурную привычку рыть землю. Ферма находилась недалеко от дороги. За ней было поле, засаженное капустой, а дальше небольшой лес.

После недолгого совещания мы пришли к выводу, что у нас есть две реальные возможности вырваться на волю. Для этого надо выворотить бревно из пола, протаранить им дверь и стремглав выскочить на волю или сделать подкоп и, дождавшись момента, когда охранник потеряет бдительность, выбраться из свинарника. Мы уже заметили, что охранники частенько сидели у стенки сарая, положив винтовку на колени, а иногда и на землю рядом с собой.

Решили делать подкоп. В этом случае, как мы считали, появлялось больше шансов на успех.

Очистив пол от соломы, мы нашли два относительно тонких бревна, между которыми было довольно большое пространство, в которое можно было достаточно глубоко просунуть руку. Первая попытка окончилась неудачей. Когда мы стали вытаскивать бревно, то раздавшийся скрип от трения бревен заставил насторожиться охранника, расхаживавшего вдоль свинарника. Он остановился у двери и прислушался.

– Пусть кто-нибудь споет. Давайте, начинайте, – быстро проговорил кто-то.

– Кто умеет петь? Ну, скорее, – поддержал его другой.

– Лучше всего спеть гимн, он заглушит шум, – стал убеждать первый.

Кто-то запел, и постепенно его поддержали остальные. Мы пропели весь гимн до конца.

– А теперь литанию. Поют все! – послышался новый приказ.

Из свинарника в ночь полетели слова литании, спетой многими из нас страстно и, без сомнения, искренне.

На звуки пения из дома вышли несколько советских солдат. Постояв какое-то время, они вернулись в дом.

– О, реакционеры молятся, – услышали мы знакомый голос. – Вот дураки!

Наконец нам удалось сдвинуть бревна, и мы начали копать землю голыми руками. Продолжая петь, мы быстро сняли верхний слой земли, пропитанный не только мочой свиней, но и нашей (ведь мы прожили в свинарнике уже десять дней!), углубившись примерно на полметра.