Цацики и его семья - Мони Нильсон-Брэнстрем

— Ну ты даешь, Цацики, готов продать собственную мать! — засмеялся Йоран. — Мой переезд вообще никак с тобой не связан. Оставить тебе книгу про могикан?

Цацики пожал плечами.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал!

— Мы будем видеться. Обещаю тебе.

— Тоббе ни разу не видел своего папу с тех пор, как он от них уехал. У него родились новые дети, которых он любит больше.

— Такие папы не имеют права на существование, — сказал Йоран. — Я всегда буду рад тебя видеть. Хотя я не твой папа.

— Но я так привык к тебе, — Цацики чуть не плакал. — Я привык к тебе больше, чем к своему родному папе.

— Ну иди сюда, — сказал Йоран и притянул Цацики к себе. — Пойми, я тоже хочу иметь семью и своего собственного ребенка.

— Но у тебя есть я, — всхлипывал Цацики.

— Ты у меня, к сожалению, не навсегда, — сказал Йоран. — Представь, что Мамаша познакомится с каким-нибудь красавчиком. Тогда мне придется сматывать удочки. Ну и к тому же мне и вправду очень нравится Будиль.

— Но она же дура! — возмутился Цацики. — Если тебе так уж приспичило жениться, женись на Мамаше.

— Так не делают.

— А если бы Мамаша захотела, ты бы женился на ней?

— Это невозможно, — улыбнувшись, сказал Йоран.

— Ну а если бы было возможно? — настаивал Цацики.

— Я всегда буду любить тебя и твою маму, — серьезно сказал Йоран.

— Я тоже тебя люблю, — сказал Цацики и обнял Йорана. — Я очень сильно тебя люблю.

Когда Йоран окончательно уехал от них, в квартире стало совсем пусто.

— Тут слишком просторно, — мрачно сказала Мамаша. — Может, и нам с тобой переехать?

— Ничего тут не просторно, — ответил Цацики. — Тут просто не хватает Йорана. Мы потеряли лучшее, что у нас было.

— Мы можем попробовать поискать другого жильца, — предложила Мамаша.

— Ни за что, — сказал Цацики. — Кстати, это ты виновата, что он уехал.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты не хотела выходить за него замуж, а ведь ему тоже кто-то нужен.

— Да он и сам бы не женился на мне, — засмеялась Мамаша.

— А вот и ошибаешься, — сказал Цацики. — Он тебя любит.

— Ты что-то неправильно понял, — ответила Мамаша.

— Ну уж нет, я все понял правильно.

— Он так и сказал? — Мамаша покраснела. Такого Цацики никогда не видел. Он даже не предполагал, что Мамаша умеет краснеть.

— Ты покраснела, — сказал он.

— Еще чего.

— Покраснела! — не отставал Цацики.

— Он правда так сказал? — спросила Мамаша и покраснела еще сильнее.

— Да, только я обещал тебе не говорить.

— О боже мой, — проговорила Мамаша.

— Ты не веришь в Бога, — сказал Цацики.

— Ты прав, — ответила Мамаша. — Давай испечем булочек?

— Мы же не умеем, — сказал Цацики. — Только Йоран умеет.

— Придется научиться, — сказала Мамаша. — Придется научиться.

Шпионы на вечеринке

Пустоту, образовавшуюся после переезда Йорана, в течение нескольких недель заполнял Мортен. Его папа лежал в больнице, и Мамаша предложила Мортену пожить у них.

— Отец слишком много пил, — сказал Мортен. Отец Мортена был настоящий пьяница. Когда Цацики возвращался из школы, он частенько сидел на лавочке в парке вместе с другими пьяницами. Но теперь он лежал в больнице. Если он не бросит пить, его лишат родительских прав. И Мортену придется переехать в другую семью.

Мортен этого не хотел. И Цацики тоже не хотел, потому что подозревал, что этой другой семьей вполне могут стать они с Мамашей. Он видел это по Мамашиным глазам, хотя она ничего не говорила. И хотя Мортен последнее время вел себя довольно прилично, Цацики не хотел жить с ним в одной квартире.

Мортена поселили в комнату Йорана. Это Цацики тоже не нравилось. Он еще не перестал надеяться, что Йоран вернется к ним. К тому же до появления Мортена комната Йорана пахла Йораном, а теперь в ней пахло только гелем для укладки волос и дезодорантом.

Мортен использовал очень много дезодоранта и еще больше геля для укладки волос. По утрам он подолгу торчал в ванной, и Цацики едва успевал чистить зубы. Вообще Мортен так хорошо заполнял пустоту, что Цацики почти не оставалось места. Дело в том, что приятели Мортена тоже, можно сказать, поселились у них. Они приходили, пили чай и мусорили. Они ели гамбургеры, не угощая Цацики, и включали музыку еще громче, чем Мамаша.

— Мы с тобой как на вокзале живем, — смеялась Мамаша. — Люди приходят и уходят.

Цацики больше нравилось, когда люди уходили. Он раздумывал, не написать ли письмо папе Мортена и попросить его побыстрее вернуться. Ведь все, что от него требовалось, — это всего лишь бросить пить.

Однажды в пятницу Мамашу пригласили в гости, и она разрешила Мортену устроить вечеринку.

— Но чтобы никакого спиртного, — строго сказала она.

— Обещаю, — ответил Мортен. — Я теперь ни за что не притронусь к алкоголю.

Цацики ждал к себе Пера Хаммара, но они дали слово сидеть в детской и не мешать подросткам. Задолго до прихода гостей они спрятались в домике под потолком. У них и в мыслях не было никому мешать — они просто хотели немного пошпионить.

Мортен выключил свет, оставив только две красные лампочки, романтично мерцавшие на подоконнике. Эти лампочки ему дала Мамаша, так как свечи зажигать она запретила. Цацики и Перу Хаммару было не так-то просто разглядеть то, что происходило внизу.

— Хорошо, что мы не подростки и нам пока еще не надо так обжиматься с девчонками, — хихикнул Пер Хаммар.

Цацики как раз казалось, что со стороны это выглядит довольно приятно. Ему даже почти хотелось стать подростком и танцевать с девчонками вот так — близко-близко. Но он не осмеливался признаться в этом. Пока что он был женоненавистником, и только в шестом классе, когда он будет как Мортен, он станет соблазнителем.

Он будет соблазнять Нинни. Нинни — добрая и симпатичная, и тайком Цацики был немного влюблен в нее. Но ведь женоненавистник не может признаться в этом. Даже Перу Хаммару.

Когда Мортен танцевал с Карин, старшей сестрой Пера Хаммара, он положил руки на ее зад и поцеловал ее. Тут уж Пер Хаммар не мог больше сдерживаться и расхохотался:

— Фу-у-у! — подвывал он. — Сеструха обжимается!

Мортен тут же выпустил Карин. Он зажег яркий верхний свет, и от неожиданности все заморгали.

— Какого черта! — выругался Мортен.

— Иди отсюда! — сказала Карин — она думала, что может командовать Пером.

— Валите! — крикнул Мортен.

— Ты мне не брат, — сказал Цацики. — Не смей мне приказывать. Но мы и сами уйдем, уж очень противно видеть, как вы идиотничаете.

— Везука же тебе, Цацики, — сказал Пер Хаммар. — Лучше бы у меня вообще не было братьев и сестер, и одного родителя мне бы вполне хватило. У меня дома все только и делают, что ссорятся. Не одни — так другие, если у нас с Хеленой и Карин мир, то обязательно ссорятся мама с папой.

— Правда? — сказал Цацики. Он полагал, что родители всегда во всем согласны друг с другом. — Из-за чего они ссорятся?

— Из-за телевизора и воспитания. В основном из-за воспитания, из-за того, кому мыть посуду и когда Карин следует возвращаться домой.

Цацики подумал, что ему повезло: у него нет старших братьев и сестер, которые могли бы им командовать, и папа его живет в Греции. Они с Мамашей никогда не смогут поссориться — Греция слишком далеко. Правда, вот по Йорану он ужасно соскучился.

Свадьба

Когда Мортен вернулся домой к своему отцу, в доме у Цацики и Мамаши стало совсем тихо и пусто. Они ходили в кино, в театр и уже четыре раза посмотрели «Лебединое озеро». Мамаша считала, что Цацики надо отдать в балетную школу. Сам Цацики считал, что футбол куда веселее, во всяком случае, больше подходит для мальчика.

Они с Пером Хаммаром ходили на футбольные тренировки. Пер Хаммар мечтал стать профессиональным игроком. Цацики становиться профессиональным футболистом не собирался, потому что играл слишком плохо.

— Может, поиграем в умирающего лебедя? — вздохнув, предложила Мамаша и выключила радио, где крутили песню Элвиса.

— Нет, — сказал Цацики. — Давай лучше в футбол.

— А я думала, что это будут мои самые счастливые деньки, — снова вздохнула Мамаша и пропустила простейший гол. — Диск продается, у нас отличный рейтинг, почему же я так несчастна?

— Потому, что Йоран женится, — сказал Цацики и забил еще один гол.

И Цацики, и Мамаша были приглашены на свадьбу. Цацики надел свой костюм, хотя уже немного вырос из него. А еще он подстригся.

— Ты не хочешь снова сделать ирокез? — спросила его Мамаша, когда они пришли в парикмахерскую.

— Нет, — сказал Цацики. — Я не хочу больше быть могиканином. Так я буду думать только о Йоране.

В церковь пригласили не очень много народу. Это были в основном сослуживцы Йорана и Будиль.