И слово это было - Россия.. «Спаси меня... Соловецким монастырем» - Петр Петрович Татауров

В Михайловском Пушкин встретился с семьей. Но радость встречи была недолгой. Отец испугался положения сына и, опасаясь, что оно может сказаться на его личном благополучии, согласился взять на себя надзор за ним («быть моим шпионом» — как сказал об этом сам поэт). Пошли ссоры. И вот после самой серьезной появились строки письма к Жуковскому от 31 октября 1824 года: «Перед тобой не оправдываюсь. Но чего же он хочет для меня с… своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем. Не говорю тебе о том, что терпят за меня брат и сестра…»

Написаны эти строки в запальчивости. И Соловки упомянуты — как символ безысходности трудного положения, в котором оказался поэт. Но вскоре все образовалось. Родители с братом и сестрой уехали на зиму в столицу… и Пушкин остался один.

Но образ Соловков не исчез. В написанной в Михайловском драме «Борис Годунов» патриарх говорит о Григории Отрепьеве: «Поймать, поймать врагоугодника, да и сослать в Соловецкий на вечное поселение».

Вероятно, не столь долгое, — но заключение в Соловки грозило и самому Пушкину весной 1820 года, когда началось преследование его вольнолюбивой лирики{1}, Эта история широко известна, и мы не будем на ней останавливаться. Заступничество приближенных ко двору Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского, И. В. Васильчикова и других спасло молодого поэта от Соловков или Сибири, но монаршей волей он оказался в долгой южной, а затем в псковской ссылке.

Неожиданное подтверждение возможного заточения Пушкина на Соловки открылось в нашем столетии.

«Глухой Сольвычегодск был удобным местом для ссылки. В зачарованном городе я нашел необычайное свидетельство о том, что департамент полиции имел намерение заточить сюда в ссылку даже величайшего русского гения — Александра Сергеевича Пушкина…» Эти строки из очерка известного советского писателя С. Н. Маркова «Зачарованные города», опубликованного в альманахе «Север» в первом номере 1936 года.

Будучи в Сольвычегодске, Сергей Николаевич пытался разобраться в этой истории, но вот что он сам пишет об этом: «Еще до революции некий Воскресенский, писец Сольвычегодского уездного полицейского управления, несколько раз заявлял, что в архиве управления хранится необычная переписка. Воскресенский называл эту переписку «делом о Пушкине». Департамент полиции якобы в особой бумаге предписывал полицейским чинам Сольвычегодска приготовиться к прибытию опального поэта. Исправнику предлагалось подыскать для Пушкина квартиру. Далее сообщался порядок надзора за будущим ссыльным.

Сольвычегодский государственный музей в особой записке по истории местной ссылки высказывается о «деле Пушкина» утвердительно. Из этой записки видно, что переписка о Пушкине действительно была. Но при возмутительном отношении к местным архивам в Сольвычегодске сейчас трудно распутать концы. Где находится или может находиться «дело о Пушкине», никто не знает». Так писал С. Н. Марков в 1935 году. С тех пор ничего не изменилось, никаких следов «дела о Пушкине» не обнаружено. И вдова писателя Галина Петровна, отвечая на наше письмо, посетовала, что Сергею Николаевичу не удалось найти концов этой истории и в архиве писателя ничего об этом больше нет.

Эта история правдоподобна, ибо Сольвычегодск и ранее и позднее бывал временным пересыльным пунктом по пути следования к заточению в Соловки. Передерживать в ожидании морского пути на остров в более глухом провинциальном городишке, нежели в крупном губернском Архангельске — было жандармам спокойнее.

Итак, Пушкин в Михайловском вспоминает Соловецкий монастырь, его застенки.

Сегодня трудно сказать, что именно он прочел из литературы своего времени о северном архипелаге.

Возможно, это были «Исторические начатки о двинском народе древних, средних, новых и новейших времен, сочиненные Василием Крестининым Архангелогородским Гражданином. Часть первая. В Санкт-Петербурге, иждивением Императорской Академии Наук 1784 года». Другим значительным источником было «Описание Архангельской губернии», изданной в Санкт-Петербурге в 1813 году, где Соловкам дано обширное описание (с. 273–319). Это издание было у Пушкина{2}.

И наконец, широко популярными в начале столетия были подробнейшие дневниковые записки «Путешествие Академика Ивана Лепехина», изданные в Петербурге в 1805 году. Пушкин не мог пройти мимо этого яркого явления словесности того времени, в четвертой части которого, отражающей путешествие ученого по Северу России в 1772 году, есть большой очерк о Соловецком архипелаге.

В собрании книг поэта было три больших тома в солидных кожаных переплетах «Записок Путешествия Академика Лепехина», изданных в Санкт-Петербурге, при Императорской Академии наук в 1821–1822 годах. Это уже было следующим изданием столь популярных «Записок» Н. И. Лепехина.

Но во всех этих источниках нет ни слова о монастырской тюрьме. Есть удивление, восхищение грандиозностью монастырских построек, есть строки, которые привлекают особое внимание— например, такие: «В сей Монастырь ежегодно из разных городов даже из внутренних собирается для моления от 2-х до 3-х тысяч человек, и всем им во время пребывания их в Монастыре готовая представляется трапеза, без всякого требования платы, и сверх того и при отправлении в обратный путь каждому дают по части хлеба». Это из описания Соловецкого монастыря в книге «Архангельская губерния в хозяйственном, коммерческом, философическом, историческом, топографическом, статистическом, физическом и нравственном обозрении. Сочинение Антона фон-Пошмана, составленное в 1802 году» (том II, с. 48).

Но — ни слова о застенке и узниках. И это понятно. Ибо не только паломники, но и официальные гражданские представители губернского управления, приезжавшие на остров, не имели возможности знакомиться с внутренними порядками монастыря. Церковь в тайне хранила очень выгодное разными милостями доверие монарха, ибо понимала, что это доверие, как и тюрьма в монастырских стенах, компрометируют ее. А