В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

– Господи, тихо-то как! – вырвалось невольно из груди Нелюбина, и он, освободив от автоматного ремня правую руку, забыв и о ротном, и о том, где он и кто он, украдкой перекрестился.

Артиллерийская колонна все шла и шла, занимая дорогу и поднимая легкую пахучую пыль, которая тут же оседала, поглощалась росой.

Конь ротного шел рядом.

– Товарищ капитан, – сказал Воронцов, – у Кондратия Герасимовича сын нашелся. Командиром взвода тяжелых танков воюет. Где-то рядом с нами. Может, поддерживать нас будет.

Ротный не ответил. Его тоже переполняли чувства. Но служба требовала от них одного – исполнения долга. От солдата – солдатского. От сержанта – сержантского. От лейтенанта – лейтенантского. От командира роты… Он отвечал за всю роту.

Капитан оперся о луку седла, нагнулся поближе к шедшим рядом лейтенантам и сказал:

– Эх, Воронцов, Воронцов… И что ты за человек такой? Вроде строевой офицер, училище окончил. А весь устав в любой момент готов на прозу жизни перевести. Сейчас, хвать ее за душу, надо всю волю в кулак сжать и одному подчинить. Мы все же не простое войско. Рота прорыва! А значит, что? Это значит, что не последние мы у бога сукины сыны!

Солодовников любил своих взводных. А этих двоих, с кем воевал с самой Зайцевой горы, особенно.

– Товарищ капитан, долго еще чапать? Ноги уже дороги не чуют! – спросил ротного пожилой штрафник, шедший впереди и немного отставший от своей шеренги.

– Это ты, Мальцев? – окликнул его Солодовников.

– Я, товарищ капитан.

– А вон, Мальцев, наш привал, уже виднеется. – И капитан Солодовников указал плетью на восток, где зарделась первой радостью ранняя июльская заря, отделяя узкой полосой границу неба и земли и разрушая ту мимолетную сказку, которую они минуту назад наблюдали и которую несли теперь в своих глазах и душах, надеясь сохранить ее надолго.

– Вот дойдем дотуда и – привал.

Все, слышавшие слова ротного, сдержанно засмеялись. Все поняли, что и он не знает, не ведает конечного пункта следования, но что изнурительный марш все же закончится на рассвете. И не потому, что они действительно достигнут некоего намеченного рубежа, а потому, что может легко засечь воздушная разведка.

Ротный тронул коня и поскакал к дороге. Там тоже стояли трое верховых, видать, командиры. К ним и направился капитан.

Когда взводные остались одни, Нелюбин спросил:

– Что это Иванок вчерась нахохленный такой вернулся?

– Немца я ему не дал стрельнуть. – Воронцов махнул рукой назад, поправил ремень автомата. – Там, возле родника. Мы только позицию заняли, начали наблюдение, а с той стороны – немец. С фляжками на весь свой колхоз. А Иванок сразу за винтовку…

– Беда с ним. Спичку не подноси…

– Злобу в самое сердце запустил. Вот она им и владеет.

– Сам с воробья, а сердце с кошку. Сестра в неволе. По ней он убивается. Только сердцем копья не переломишь. – И, чтобы прикончить трудный разговор, Нелюбин крякнул: – Эх, ектыть, как покурить охота! Ажно скулы стягивает. И скоро ж мы придем?

Приказ остановиться поступил неожиданно, как почти и все на фронте. Еще и рассветать не начало и звезды не потускнели, когда ротный показался из березняка, где тоже гремели ломы и шаркали по сухой плотной земле лопаты, поднял руку перед направляющим первым взводом и негромко сказал, зная, что дальше его команду передадут в хвост ротной колонны:

– Все, ребята, пришли. Правее принять! Рассредоточиться на опушке. Командиры взводов – ко мне.

В редеющую темень, в глубину взводных колонн, растянувшихся вдоль дороги, тут же унеслось:

– Правее принять!

– Правее!..

– Взводных!..

Рядом с Солодовниковым стоял офицер из оперативного отдела штаба дивизии. Его Воронцов видел несколько раз в полку. Был он и в землянке в тот памятный для Воронцова день, когда полковник Колчин зачитывал приказ о присвоении ему, Саньке Воронцову, первого офицерского звания.

– Приказ на ближайшие девять часов. Дальнейшие распоряжения получите после подудня. – Офицер рубил короткие, отчетливые фразы. И похоже, что такой же приказ он отдавал в эту ночь уже не первому подразделению. – Ваша рота занимает рубеж обороны по обрезу поля. Позади вас дивизион ПТО, расположен уступами. Пулеметы расположить соответственно. Окопаться и ждать. Время вам на все про все – два часа. Через час прибудут тыловики. Доставят сухой паек. Но к сухпаю до особого распоряжения не притрагиваться. Кормить людей из полевых кухонь. После завтрака – два часа на отдых. Далее сразу же приступить к земляным работам. Траншею в полный профиль закончить к полудню. Команды отдавать вполголоса. Курить только в окопах. Пока ячейки не отрыты, никакого курения. Приступайте немедленно.

Трассировка будущей траншеи была уже сделана. Из примятой травы торчали березовые колышки с затесами, на которых, если нагнуться, виднелись надписи химическим карандашом: «1 взв», «2 взв»…

Воронцов тут же развел бойцов по отделениям. Отыскал колышки с трассировкой для отделения ПТР и пулеметчиков. Минометному расчету приказал окапываться прямо в линии траншеи, расширив свой окоп немного в тыл.

– В оборону ставят.

– Ну и дела, братва!

– Дела как сажа бела. Видать, тут такая оборона намечается, что похуже наступления…

– Нет, ребята, оборона есть оборона.

– Хуже атаки что может быть? Только смерть.

– А ты в окружении бывал?

– Кто там побывал, тот об этом помалкивает.

– Неужто и правда – в оборону?

– Лейтенанта бы спросить…

– Он не больше нашего знает.

В голосах слышалась зыбкая надежда, в которую и хотелось бы поверить, да только не случалось пока такого на фронте, чтобы штрафную роту да в оборону.

Протяженность фронта, занятого взводом, не превышала ста метров. Такая плотность удивила бойцов и обрадовала – меньше копать! Чтобы не толкаться попусту, Воронцов одно отделение тут же отправил в лес. Позади роты устраивались артиллеристы. Прибыли они, как видно, еще вечером. Расчеты успели закопать «сорокапятки». Теперь сводили березняк, валили деревья, расчищали секторы. Воронцов обратил внимание на то, что все орудия в противотанковых расчетах были новые, улучшенной конструкции, с удлиненными стволами, с приземистыми наклонными щитами.

Артиллеристы – народ ушлый. Тут же припрягли пехоту, увидев, что те появились с пилами и топорами, явно озабоченные, где бы найти подходящий материал для перекрытий и укрепления траншеи и ходов сообщения. Отвели им делянку, предупредив, между прочим, что пеньки нужно оставлять покороче, чтобы издали нельзя было понять, что лес здесь сведен.

– Поживей, поживей, – торопил Воронцов бойцов. – А то сейчас набегут из других взводов. За жердями придется за полкилометра ходить.

Воронцов расчехлил лопату и принялся отбрасывать землю. Рядом работали минометчики Сороковетова. Левее, в глубине, шагах в тридцати от траншеи, окапывался расчет «максима». Барышев, Грачевский и Усов бегом таскали куски дерна, вырезанные ровными прямоугольниками, тут же выкладывали ими бруствер. Получалось так, как он и приказывал: надежно, ладно, а главное, такой бруствер хорошо маскировал окопы.

Штрафники работали молча. Хакали, рубя березовые коренья, выгребали песчаную землю касками, прихлопывали отвалы, формируя бруствер. Отрыли ячейки и тут же начали соединять их сплошным ходом сообщения. Земляные работы не угнетали. Наоборот, привыкшие к тому, что воевать приходилось в основном в поле и уповать лишь на случайную воронку или рытвину, они теперь охотно закапывались в землю. Ячейки обрезали по всем правилам и благодарили судьбу за то, что ближайший бой, видимо, примут здесь, в обороне. Хотя старики мало в это верили. Но помалкивали, словно боялись спугнуть возможное: готовится что-то небывалое и непонятное, так что, может, и правда самое страшное время удастся пережить в окопах.

Когда рассвело, южнее, за полем и лесом загремело, завыло. Спустя полчаса туда на большой высоте прошли несколько косяков бомбардировщиков. Их сопровождали истребители. Старшина уже прибыл, и штрафники, поотделенно, взвод за взводом, наполнили котелки густой наваристой кашей, хорошенько заправленной американской тушенкой, когда самолеты потянули назад. Они возвращались тем же маршрутом, но летели теперь не так организованно. Некоторые отстали и, опасаясь истребителей, тянули низко над землей.

– Сейчас, если налетят, трепки им дадут…

– Тут уже наша территория.

– Небо фронтом не делится. Там, брат, везде передовая.

– Растянулись… Это – плохо.

– Вот, помню, в сорок первом под Барановичами…

Народ во взводе, как и во всей роте, подобрался разный. Некоторые еще и пороху не нюхали и немцев видели только издали, и то одни каски над бруствером, а другие уже успели повоевать и повидать всякого. Человек десять воевали с сорок первого. Самые опытные солдаты, расчетливые в любом деле, они и в обороне отличались своей основательностью и сноровкой. Ничего им не надо подсказывать. Если приказано закапываться в полный профиль, то ячейка будет отрыта ни мельче, ни глубже, а до подбородка. Гранат не боялись. Ни своих, ни чужих. Неисправности оружия во время боя не возникало. Винтовки всегда вычищены, смазаны. А если и случалась какая заминка, тут же, без лишней суеты быстро ее устраняли и продолжали вести бой.