Вождь краснокожих - О. Генри

Я вскакиваю, хватаю руку Энди и долго трясу ее.

– Энди, – говорю, – если мне и случалось иной раз заподозрить, что у тебя жестокое сердце, теперь я убежден в обратном. В душе у тебя сохранились искры добра и любви, и это делает тебе честь. Меня тоже тревожит Мерчисон. Сущий позор для нас, если мы не помешаем ему влипнуть в эту темную историю. Он решил ехать? Последуем за ним и не дадим этим гангстерам его одурачить.

Энди во всем соглашается со мной, и я еще раз убеждаюсь, что он намерен вмешаться и положить конец этим махинациям с фиктивными долларами.

– Не скажу, чтобы я был слишком набожен, – говорю я, – пуританин из меня никакой, сам знаешь, но не могу же я безучастно наблюдать, как человек, который своим умом и энергией создал серьезный бизнес и дал работу многим горожанам, становится жертвой каких-то негодяев!

– Святая правда, Джефф, – подхватывает Энди. – И если Мерчисон заупрямится и все же двинется в Чикаго, мы не отпустим его от себя ни на шаг. Мы обязаны поломать эту аферу. Я, как и ты, терпеть не могу, когда этакие деньжищи швыряют на ветер!

И мы отправились к Мерчисону – отговаривать. Но все без толку.

– Нет, друзья мои, – говорит Мерчисон. – Решение принято. Я либо вытоплю сало из этих парней, либо прожгу дыру в сковородке. Но я до смерти рад, что вы готовы прокатиться со мной. Может, мне и в самом деле понадобится ваша помощь, чтобы утоптать в саквояже всю эту гору пятидолларовых бумажек. Это будет самый настоящий праздник!

Мерчисон распускает по Грассдейлу слух, что якобы отправляется вместе с мистером Питерсом и мистером Таккером осматривать какие-то железные рудники в Западной Виргинии. Затем отправляет телеграмму Дж. Смиту, и вот уже мы втроем мчимся в Чикаго.

В поезде Мерчисон развлекает себя, предвкушая разные забавные события и грядущие приятные воспоминания.

– В сером, значит, костюме… – ухмыляется он. – На юго-западном углу Уобаш-авеню и Лэйк-стрит… Он, понимаете, роняет газету, а я спрашиваю: теплая ли сегодня вода? Ох-хо-хо-хо!!!

И минут пять он заливается хохотом.

Временами, однако, наш спутник хмурится – словно пытается отделаться от каких-то тревожных мыслей.

– Друзья мои! – говорит он в такие минуты. – Полагаюсь на вас как на истинных джентльменов. Даже за десять тысяч я бы не согласился, чтобы об этом деле пронюхали в нашем Грассдейле. Поползут сплетни, и это меня в два счета разорит. Но ведь, по-моему, долг каждого гражданина – обуздать и проучить разбойников, которые беспощадно грабят доверчивую публику. Я покажу им, какой температуры нынче вода. За доллар – целая пятерка! Раз некто Дж. Смит это предлагает, придется ему выполнить свое обещание.

В Чикаго мы прибыли около семи вечера. А встреча с человеком в сером костюме должна была состояться в половине десятого. Мы пообедали в ресторане отеля и направились в номер Мерчисона, чтобы дожидаться условленного часа.

– Ну, друзья мои, – говорит Мерчисон, закуривая, – давайте-ка пораскинем мозгами и составим план, как нам оставить неприятеля с носом. Что, если в то время, как я стану обмениваться сигналами с тем субъектом, вы, джентльмены, будете якобы проходить мимо, совершенно случайно, и с удивлением воскликнете: «Хэлло, Билл!» – и приметесь дружески жать мне руку. Тогда я отведу этого типа в сторонку и шепну ему, что вы мои земляки Дженкинс и Браун. Один из вас владеет бакалейной лавкой, а у другого магазин готовой одежды. И добавлю, что вы отличные парни и тоже не прочь попытать счастья на чужой стороне. «Что ж, – говорит он, – если они желают приумножить свои капиталы, зовите и их». Ну, как вам такой план?

– Что скажешь об этом, Джефф? – спрашивает Энди и выразительно смотрит на меня.

– Сейчас, – говорю я, – вы узнаете мое мнение! И вот что я скажу: давайте-ка покончим с этим делом прямо здесь. Нечего тут попусту разводить канитель.

После этого я достаю из кармана никелированный «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра и со щелчком проворачиваю барабан.

– Ты, подлый, коварный, шкодливый кабан! – говорю я, беря на мушку Мерчисона. – Выкладывай-ка свои деньги. Да поживее, а не то будет поздно. Сердце у меня мягкое, но порой и оно вскипает праведным гневом. Из-за таких мерзавцев, как ты, – продолжаю я уже после того, как две тысячи лежат на столе, – на свете существуют полиция, суды и тюрьмы. Ты зачем приехал в Чикаго? Чтобы похитить у этих людей их деньги. И то, что они, в свою очередь, собирались облапошить тебя, – никакое не оправдание. Ты в десять раз хуже. Дома ты ходишь в церковь и притворяешься почтенным бизнесменом, но едва запахло деньгами – тайно пробираешься в Чикаго, чтобы раздеть до нитки людей, создавших солидную фирму для борьбы с такими же презренными мерзавцами, как ты. Откуда ты знаешь, что тот человек, который предложил тебе сделку с долларами, не обременен многочисленной семьей, пропитание которой полностью зависит от успеха в его делах? Все вы считаетесь добропорядочными гражданами, а сами только и глядите, как бы загрести побольше, не дав взамен ни цента. Не будь вас, разве существовали бы в нашей стране биржевые жуки, шантажисты, торговцы несуществующими приисками и шахтами, устроители фальшивых лотерей? Тебе не приходило в голову, что тот, кто хотел всучить тебе оберточную бумагу вместо долларов и кого ты сегодня собирался ограбить, – может, он положил годы труда на то, чтобы развить необходимую ловкость рук и овладеть профессией? Изо дня в день он рискует своими деньгами и свободой, а бывает – и жизнью. Если ему удается заполучить твои денежки, ты поднимаешь крик на весь свет: караул, полиция! – и все ищейки бросаются по его следам. Если же тебе везет, то ему приходится нести в заклад свой единственный серый костюмчик, чтобы купить еды к ужину, – и при этом он молчит и не жалуется. Мы с мистером Таккером раскусили тебя, травоядный ханжа, и приняли меры, чтобы ты получил то, чего вполне заслуживаешь!

С этими словами я перемещаю две тысячи во внутренний карман пиджака.

– А теперь клади на стол часы, – говорю я. – Нет-нет, мне они ни к чему. Положи их перед собой и сиди не двигаясь, пока они не отсчитают ровно час. После этого можешь отправляться куда угодно. Если же тебе взбредет в голову поднять шум или двинуться с места до истечения часа, Грассдейл узнает о тебе всю правду. А твоя репутация стоит побольше, чем какие-то чепуховые две тысячи.

После этого мы с Энди покидаем отель.

В вагоне поезда он долго молчит. А потом внезапно поворачивается ко мне:

– Джефф, могу я задать тебе вопрос?

– Да хоть сорок, – говорю я.

– Вся эта комбинация… она пришла тебе в голову еще до того, как мы выехали из Грассдейла вместе с Мерчисоном?