Дело о пропавшем боге - Юлия Латынина

А то еще был случай – Келли все жаловался на то, что комната его дрожит. Все входят – не дрожит, он один остается – вибрирует. Мистика! Ир! А что оказалось? Рендолл, гонорис кауза, понимаете, взял две r-матрицы, подсоединил их к следящей системе, да и запаял получившееся изделие в потолок комнаты Келли. Как только Келли входит один – система его распознает и начинается низкочастотная вибрация. Как несколько человек – матрицы отдыхают.

– А как это выяснилось?

– А выяснилось очень просто. Бьернссон хакерствовал в компьютере Рендолла да и нашел там эту программу.

Улыбнулся и добавил:

– Вот вы и полковник Келли считаете, что Ира похитили, чтобы переделать мир. А я так уверен, что если Ира похитили, и что это сделал землянин, то землянин этот теперь потирает руки и думает: «Ой, кайф! Вот стану сыном Ира – пожелаю, чтобы у Меллерта всегда был пересоленный суп, а Роджерсу прикажу покрыться зеленой коростой!»

– Ну хорошо. Значит, в человеческих неполадках виноваты сами люди. А в машинных?

– Что?

– У вас отключались системы слежения. Вы можете поручиться, что это были шуточки Ира, а не Меллерта или Барнса? Кто у вас в монастыре успешно освоил смежную профессию хакера?

Ллевелин некоторое время растерянно смотрел на инспектора.

– Нет, – сказал он, – не могу.

– Ладно, – произнес Нан, – пойдемте посмотрим ваши записи. То есть то, что от них оставил Ир.

На полпути к главному зданию Нан обернулся.

– А кстати, – спросил он, – где держали арестованных? Ну, тот народ, который стражника замели в Иров день? Они же захомутали человек двадцать?

Ллевелин молча и со вздохом показал на приземистый каменный погреб метрах в стах от гостевого дома.

Записей было действительно немного. Обрывались они в самом начале, с появлением в монастыре первых стражников, расчищавших дорогу важному начальству. А наружное наблюдение захватило и первую толпу. Показали телекамеры и лица незваных гостей-горцев.

– Слишком гордые лица для простых дружинников, – сказал Нан.

– По сравнению с крестьянином империи даже курица горца выглядит гордо, – заметил Келли.

– Запись-то шла до самого убийства, – сказал Ллевелин. – Это ее потом как языком слизнуло. И телекамеры работали.

– Не все время, – поправил Келли.

– Не все. Но работали. Я вот с этого самого места слышал разговор аравана Нарая и судьи! Судья стоял рядом с той старой оливкой, видели, ее еще заборчиком огородили?

– И о чем был разговор? – спросил Нан.

– Они встретились случайно. Судья любовался на дерево, только вдруг ему навстречу араван. Араван спрашивает: господин судья, откуда это в городе слухи, что смутьянов приказал арестовать наместник? Тот этак шаркнул ножкой: «Мол, ничего страшного, господин араван, просто если бы я арестовал мятежников и объявил бы, что это ваш приказ, господин наместник сразу же бы забил тревогу. Вот я подкатился к нему и наплел басен, что если арестовать мятежников, то можно будет найти следы их сношений с араваном, – и наместник легкомысленно согласился».

– А араван?

– Араван помолчал, а потом говорит: «Отныне все допросы будут проходить в присутствии моих людей». Судья: «К чему такое неверие?». «Потому что мятежники должны говорить не о близости своей с араваном провинции, а о бесчинствах наместника, толкнувших народ на мятеж».

Келли удивленно поднял голову. Видимо, Ллевелин этого ему не говорил.

– И что было дальше? – с нескрываемым интересом спросил Нан.

– Судья тогда: «Ах, господин араван, эта история с двумястами тысячами держит меня за горло! Разве волен в своих действиях человек без двухсот тысяч?» Араван поглядел на него этаким тараканьим глазом и говорит: «Хорошо. Я заплачу за вас двести тысяч, но преступников будут допрашивать мои люди!»

Нан усмехнулся.

– А вы мне не сочинили этот разговор?

Ллевелин всплеснул руками.

– Да чтобы я сочинил такой разговор? – вскричал он, – чтобы я сочинил разговор, в котором двое мерзавцев торгуются из-за будущих показаний десятка несчастных, да еще какие-то тут двести тысяч? Что я о них знаю? На хрен они мне нужны?

– А Ир мог такой разговор сочинить? – вдруг спросил Нан.

– Что?

– А помните, вы мне только что рассказывали, что бывает так: аппаратура что-то показывает, а на самом деле ничего этого нет?

Ллевелин раскрыл рот, закрыл его, потом опять раскрыл и мрачно изрек:

– Ир еще и не то может!

После этого инспектор прошел на скотный двор. Там, закончив чистить нужник, Меллерт тащил в свинарник ведро с помоями, как это у него было заведено каждый день. Разговора с ним у Нана не получилось. Меллерт сказал, что отчет в своих делах он даст только богу, а инспектор на бога похож мало. Впрочем, если инспектор хочет с ним поговорить, пусть подойдет поближе, чтобы Меллерт смыл из этого вот ведра чиновничью гордыню. Из-за таких слов инспектор, не желая смывать гордыню, отступил подальше и пошел прочь.

Когда Нан вернулся в подземелье, Келли был там уже один. Полковник занимался нехорошим делом: разорив заднюю крышку золотых часов, он впаивал под крышку небольшой рениевый жучок. Нан спросил его, как поживают остальные подарки, и полковник заверил его, что все готово.

Полковник спросил, не хочет ли Нан докончить за него работу, а сам Келли тем временем пойдет к человеку по имени Барнс и спросит насчет яда, которым был смазан шарик самострела.

Нан, который с трудом опознал штуку, бывшую в руках у Келли, как молекулярный паяльник, вежливо отказался. Через пять минут Келли докончил свои труды и пошел искать Барнса.

Нан сел в кресло и стал его ждать, время от времени посматривая на экраны и то и дело задерживая взгляд на высоком колодце с длинным, выкрашенным красною краской журавлем.

У колодца стояли два монаха в позах ссорящихся голубей и выясняли, кому вечером чистить репу.

Это был тот самый колодец, в который в ночь преступления кинули самострел.

Трое гостей могли это сделать: араван Нарай, наместник и господин Айцар. Только они выходили из отведенных им покоев. Стало быть, один вышел, чтобы избавиться от орудия убийства, а двое остальных либо имели дела с кем-то в монастыре, либо в чем-то монахов подозревали… Нан еще раз вынул трубочку: щербленая кость засверкала в электрическом свете. Словно нарочно сделано, чтобы не оставлять отпечатков пальцев.

А что веец знает об отпечатках пальцев?

Если самострел принадлежал землянину, то понятно, почему его выкинули в ту же ночь, стремясь избавиться от улики, но непонятно, почему его бросили в Змеиный Колодец, слухи о бездонности которого несколько преувеличены.

С другой стороны, если самострел принадлежал вейцу, то понятно, почему его бросили в такую дырку, которая доходит до самого ада, однако непонятно, почему его просто-напросто не вывезли наутро из монастыря. Боялись ареста по дороге? Однако несомненно одно – если преступление совершил веец, то это был человек суеверный. Редко кто из высшего начальства Веи верит в бездонные колодцы, ведущие в ад, – это все басни для простонародья…