По поводу майского снега - Цырлин

Приморили, гады, приморили,

Загубили молодость мою!

Рядом с гауптической, ближе к казарме находится небольшой домик с вывеской: "Солдатская чайная Огонек". Обжорка. Кормилица народная. Сейчас на двери засов, открывают только после ужина, да и то не каждый день. Колька обычно берет себе сразу две полулитровые бутылки можайского молока с кексами. А как выкушает - так даже косеет. Абсолютно натурально косеет, как от алкоголя, честное слово. Идет потом в казарму, как пьяный - куртка расстегнута до пупа, ремень - в одной руке, пилотка в другой, а сам аж шатается… А то от кормежки в ихней столовой просто подохнуть можно. На первое - капустная баланда, а на второе - дристня из разварившихся макарон. Поваров всех надо гнать с кухни под жопу пинками: даже макарон сварить не могут. Это у них называется "полное государственное обеспечение". Обеспечат они тут тебя кровавым поносом и больше ничем; вот уж действительно - приморили, гады, так приморили…

Встали перед казармой, замкомвзвода скомандовал разойдись. В казарму почти никто не пошел, уселись возле входа. Кто успел - на лавочках в курилке, а остальные - на вытоптанном газоне. На газоне даже приятнее. Курилка там замечательная - образец армейской тупости. Бетонная чаша, заполненная гнусной жижей с плавающим в ней толстым слоем окурков. Чаша окружена бетонным пятиугольником, причем на его поверхности отчетливо заметны трещины, образующие пятиконечную звезду. Несомненно, сперва так и соорудили - в форме звезды. Но потом, видимо, некто идейно более грамотный счел аполитичным изображение звезды в таком непарадном месте и велел все залить бетоном. И все стало весьма политично и патриотично: сидят советские солдаты и похаркивают на Пентагон.

Потом Колька и вовсе растянулся на травке, сняв сапоги и подложив под голову пилотку; вскоре он уснул и проспал, наверное, минут двадцать, даже сны снились, не запомнил, какие. А проснулся он от матерных воплей какого-то майора, кажется, дежурного по части, которому почему-то не понравилось, что человек десять растянулись на газоне. А такая вроде бы вполне батальная картина получилась: бойцы после боя на привале. Хоть сейчас на выставку. Колька вызывающе медленно встал и поглядел этому майоришке прямо в глаза: да откуда он, подлец такой, взялся? Потом сунул ноги в сапоги, повесив портянки на голенища, и пошел в казарму. Через десять минут все равно построение на ужин, так что - спасибо, гражданин майор, что вовремя разбудили. Вы бы еще в столовую слетали, жратву нам прямо сюда принесли - совсем было бы здорово…

Колька вошел в казарму, вдохнул едкий, по-осеннему унылый и смертный казарменный запах. Непередаваемый букет: сапожный крем, хлорка и моча из туалета. И еще мастика для пола. Каждую неделю по субботам пол заставляют натирать мастикой и вонь потом несколько дней стоит нестерпимая. Умышленно громко топая сапогами, Колька двинул в спальное помещение и лихо прошелся по особым участкам пола, ходить по которым строго воспрещалось. (Полагается делать крюк по центральной дорожке до дальней стены и потом вдоль боковой стены обратно.) Помимо еженедельной натирки мастикой, дневальные по утрам педорасят пол справа и слева от двери с помощью устройства, именуемого "машка" - обрубка бревна с прибитыми к нему щетками. Чтобы еще на входе начальству было видно, что пол блестит. Надо же додуматься до такого идиотизма.

Колька сел на табуретке в проходе между спинкой своей кровати и стеной и стал читать газету. Лежать на кровати днем в армии возбраняется. Правда теперь, к концу сборов, это стали понемногу игнорировать, но пока лежащих никого нет, так что лучше не рисковать. Хотя сидя - что за чтение? Мимо люди постоянно проходят туда и сюда, за ноги цепляют. Все равно как на улице сидишь. Поставить, к примеру, на Горькой улице табуретку посреди тротуара и сидеть - газетку почитывать. А рядом еще поставить кровать с тумбочкой. И так и жить целый месяц - на улице.

3.8. Свобода

21.VII.81

Сегодня после подъема вместо зарядки скомандовали вытаскивать из казармы кровати и тумбочки и уносить их на склад. Работа весьма радостная. С утра было уже очень жарко. Затем пошли на завтрак - не строем уже, а, скорее, табуном. Каши-параши, я, конечно, есть не стал. Параши ихней я вообще не ел весь месяц, за исключением разве что перловой. Все ее почему-то ненавидели и называли "шрапнель", а мне она единственная казалась съедобной. Перловая крупа разваривается медленно и каша из нее несколько напоминала кашу, а не клей. Но, как и обычно за завтраком, выпил жидкость, именуемую чаем и скушал хлеб с маслом. А Олег даже чая не пил; сахар и масло отдал мне. Масло я съел сразу, намазав на хлеб вместе со своим, а сахар - в автобусе по дороге в Москву.

Один человек вынул из кармана аптечные пузырьки и наполнил их чаем и кашей. Вчера за обедом и ужином тоже этим занимался. Собирается произвести в Москве химический анализ: были слухи, что в пищу здесь добавляют "бром" - успокоительные и снижающие половую энергию средства.

Вернувшись в казарму, мы уже переоделись в свою одежду. Прапор долго пересчитывал сапоги и ремни. Затем в течение трех часов - до прихода автобусов - шатались без дела. Поболтался немного по части - на прощание. Только тут в каком направлении ни пойдешь - вскоре натыкаешься на забор. Вернулся в казарму, сидел на полу, прислонившись к рюкзаку, пытаясь уснуть, но так и не уснул. Вышел на улицу, пересек плац и сел на газоне перед штабом. В тени под деревьями. Потом и рюкзак туда перенес, чтобы больше в казарму не возвращаться. На газоне там сидело много народу; рассуждали на вредные темы. Обычно люди хоть как-то уединяются при этом, а теперь все, как говорят в армии, "обурели" - устроились прямо у них под окнами.

Олег рассказал о расстреле Николая II: отвезли в Екатеринбург и расстреляли вместе с женой и детьми. А Екатеринбург переименовали в Свердловск. (Свердлов, вроде, и заправлял этим делом.) Кто-то возразил, что "Ленин был против". (Об этом слышал на истории КПСС на первом курсе; не поленился даже просмотреть сочинения Ленина за 1918 год, но ничего на эту тему не обнаружил.) Нашелся человек, по прозвищу Барабан, который все это дело начал оправдывать, включая убийство царских детей: "А ты представляешь, какое мощное движение могло возникнуть вокруг этих девочек?"

Сука он, конечно, идейная, Барабан. Дней десять назад, в воскресенье, случилась "самоволка": незадолго до обеда исчез С.. Он просил прапора отпустить его к приехавшей к нему знакомой, прапор не позволил и С. смотался без спросу. У него не было часов и он одолжил у меня. По воскресеньям после обеда дозволяется лежать в кроватях, но в этот раз через полчаса приперся прапор: "Вы ко мне жопой - и я к вам тоже буду жопой!" Построил всех, пересчитал и повел прочесывать окрестности части. Водил по каким-то просекам, заросшим крапивой и заваленным мусором. Явно с целью наказания, а не поисков: кто ж тут будет гулять, тем более с девушками. (Мусор несомненно военного происхождения: много рваных сапог и формы. Весь лес загадили, козлы вонючие! Но зато теперь нас никакой враг не завоюет. Побрезгует.)

В тот день С. пришел в казарму около 6 вечера. Обычно, как известно, в таких случаях "коллективу" полагается набрасываться на виновника: лишил "коллектив" законного отдыха. Как будто это он, С., лишил нас отдыха - своим командирским приказом. Но у нас ему никто даже слова не сказал. Только Барабанище, коллективист гнойный, начал на С. залупаться, как в детском саду: "Из-за тебя мы все!..", но Олег что-то сказал ему на ушко и Барабан сразу отошел с удивленной и обиженной мордой. И больше уже не выступал. Сцена была красивая, как в театре, особенно - какая у Барабана сделалась унылая харя. С. вернул мне часы, поблагодарил и я сказал: "Когда в следующий раз будут нужны - обращайся, пожалуйста." И тут уже припиздовал прапор и с ним какие-то офицеры. Увели С. в каптерку на растерзание.

Нет, граждане, только на нашем факультете и имеются еще приличные люди, а везде осталось только дерьмо свиное. Признаюсь, не ожидал, что люди способны так культурно отреагировать в данной ситуации - даже у нас на факультете. Начальнички, небось, не сомневались в нашей ответной реакции - что мы на него накинемся, на С.. Ишь, разбежались! Может, вам еще и рожу вареньем намазать для полного счастья? А? Рожу вам не намазать ли вареньем, я вас спрашиваю?

Часов в 12 приехали автобусы. Нас построили на плацу и зачитали положенные в таких случаях приказы. Построили, против обыкновения, не против казармы, а на другой стороне плаца, в тени. Хоть за это спасибо им на прощанье. Вспомнил, как месяц назад, когда нас сюда только что привезли, мы тоже стояли на этом же месте. И тоже в своей одежде. Появилось странное и чудесное ощущение: будто бы я проторчал здесь не месяц, а лишь несколько часов, как когда нас возили из университета на однодневные занятия в воинские части.