Философ, которому не хватало мудрости - Лоран Гунель

— Ты слышишь шепот ветра в его листве, там, совсем высоко? Послушай всю эту красоту.

Он оглянулся и ничего не сказал.

Она вернулась к нему и снова опустилась на колени.

— Ты чувствуешь аромат леса? Закрой глаза… Теперь дыши глубоко… потихоньку… и нюхай. Почувствуй эти тончайшие запахи… Правда, чудесно?

У нее возникло ощущение, что в нем что-то изменилось и он начал схватывать неуловимое. Она дала ему время, а потом продолжила:

— Из чего, как ты думаешь, состоит твое тело?

Он с удивленным видом открыл глаза. Он никогда не задавал себе этого вопроса.

— Ты есть то, что ты ешь… А что ты ешь? — широким жестом она указала на окружающую их растительность. — Все, что ты поглощаешь, идет от природы. Поэтому природа в тебе, ты состоишь из ее частиц. Вот почему мы связаны неразрывно. Вот почему дух природы живет в тебе.

Она выдержала его взгляд.

Он задумчиво смотрел вдаль. Послышался писк колибри, а затем и она сама мелькнула в воздухе в своем ярко-зеленом наряде. Зависла над ними, едва слышно шурша крылышками, управляя своим полетом, как только умеют птицы. И скрылась так же быстро, как и появилась.

Элианта улыбнулась. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. А когда открыла, заметила маленький цветочек канны конго, прячущийся под пальмами. Она наклонилась, чтобы рассмотреть его поближе.

— Ты видел такое совершенство?.. Все лепестки расположены в восхитительно четком порядке. Те, кто не знает леса, думают, что видят только хаос. Это потому, что они не понимают. В действительности жизнь здесь поразительно организована. Каждое растение на своем месте, а их совокупность создает ансамбль совершенной гармонии. Когда углубляешься в лес, ты чувствуешь в себе это магическое равновесие.

Она повернулась к Кракюсу.

— Вся красота мира находится в лесу и даже в каждом отдельном элементе, который его составляет. Послушай, возьми любой листик наугад. Рассмотри его вблизи.

Кракюс тоже наклонился. Она продолжала:

— Посмотри, как идут его прожилки… На каждом листе ты видишь целое дерево, не правда ли, поразительно?

У Элианты появилось ощущение, что он немного смягчился.

— Он такой красивый, — сказала она. — Потрогай, какой он нежный, бархатистый…

— Ха-ха-ха-ха!

Оба вздрогнули и обернулись.

— Ха-ха-ха-ха!

Над ними стоял Марко и разглядывал их, сотрясаясь от издевательского смеха.

— Ха-ха-ха-ха! Какая прелесть! А-а-а-а! Как трогательно! А-а-а!

Кракюс в бешенстве вскочил.

— Ха-ха-ха! Вот посмеется Альфонсо! А-а-а! Он просто не поверит! Ха-ха-ха!

— Хватит! — рявкнул Кракюс.

Но Марко, согнувшийся пополам, не мог остановиться.

Кракюс поспешно ушел. Когда он проходил мимо нее, Элианта услышала, как он прошептал:

— Ты мне за это заплатишь.

Кракюс был вне себя от ярости. Ему не удалось убедить индейцев последовать его предложению построить индивидуальные жилища и палисадники. А теперь еще над ним насмехается и соратник. Ему не хватает авторитета даже в собственной команде. Это вызывало раздражение, ощущение беспомощности и желание отомстить.

Добравшись до ограды жилища доктора, он принялся неистово стучать по консервной банке с галькой.

— Годи! Это Роберто! Открой! Открой мне!

Дверь приоткрылась, и он влетел внутрь.

Годи отступил на шаг.

— Что с тобой?

— Ты знаешь, что у Марко насморк. Если я дам тебе его платок, можешь ты найти способ заразить всю деревню?

Говоря, Кракюс размахивал руками. Потом вытащил из кармана Kleenex.

Первой реакцией Годи было… не реагировать.

— Можешь или нет?

— Могу.

Молчание.

— Ну и? — сказал Кракюс.

— Но зачем тебе заразить всю деревню?

— Затем, что я так решил.

Годи поморщился:

— Нужно подумать…

— Времени нет, думай сейчас.

Годи поднял бровь, потом отступил на несколько шагов, глядя куда-то в сторону. И начал бормотать, словно говорил сам с собой:

— Заразить всех… Посмотрим… То есть… С точки зрения профессиональной этики… Посмотрим… И даже этика… Посмотрим… Заразить…

Когда Годи входил в штопор, это могло длиться часами. Кракюс подошел к деревянному ящику и положил на него небольшую пачку долларов, которые вынул из кармана. И придавил ее камнем. Годи продолжал разговаривать сам с собой, гоняя мысли по кругу.

— Посмотрим… Заразить… Это возможно… Ответственность… Этика… Гиппократ… А… Гиппократ… Бог…

— Поторопись.

Доктор ходил теперь взад-вперед, поглаживая лысую голову.

— Конечно… в чисто научных целях… это любопытный эксперимент… Первый… Посмотрим… Исследования не запрещены… Нужно всегда проводить исследования… Посмотрим… Платок… Посмотрим-посмотрим… Когда Марко высморкался?

Кракюс протянул ему платок.

— Менее часа назад. Но если надо, он может сделать это еще раз!

Годи пошел копаться в своих вещах, бормоча:

— Один час… Жара…

Он вернулся к Кракюсу с пинцетом в руке, взял Kleenex за уголок и поднес к глазам.

— Так ты это сделаешь?

Доктор не ответил. Это означало согласие. Кракюс собрался уже уходить.

— Дай знать, как только будет готово.

Его удержал вопрос Годи, заданный спокойным, совершенно безобидным тоном. Он выговорил его, не глядя на Кракюса.

— Ты отдаешь себе отчет, что в результате будет с индейцами, а?

Кракюс обернулся и помотал головой.

— У них еще никогда, тем более у их предков, не было насморка. То есть у них нет никакого иммунитета к нему. Ты понимаешь, что это означает?

Кракюс поглядел на него с улыбкой.

— Понимаю. Насморк может их всех уничтожить.

13

Убить время.

Сандро уже не мог торчать в своей хижине, предаваясь депрессии. Не мог ходить по маленькому клочку обработанной земли длиной в три шага.

Оставаться наедине с собой — хуже не придумаешь. Нечем занять сознание, ничем отвлечься от абсурдности жизни. Месть — его единственное дело. Единственное развлечение, сказал бы Блез Паскаль, который знал: человеку необходимо отдаваться любым занятиям — физическим, интеллектуальным, эмоциональным, — чтобы любой ценой избежать вопросов о самом себе, о жизни, смысле своего существования, а также не столкнуться с невыносимым отсутствием ответов — и со смертью… Погружаясь в профессиональные задачи, отдаваясь удовольствиям, пробуя все формы развлечений, человек делал все, чтобы забыть и забыться…

Этим проклятым индейцам неизвестны вещи такого рода… Они ощущают себя как часть всего, что охватывает и соединяет их в одно целое, они принимают даже смерть, убежденные, что их душа всегда будет частью вселенной.

Отсюда и их спокойствие, непринужденность, их вера в жизнь…

Сандро решил, что с помощью Кракюса ему удастся оторвать их от Всего Большого, изолировать, разрушить их веру в невидимые связи, соединяющие все живые существа: людей, животных, растения. Он собирался дать им жизнь чистых индивидуалистов, чтобы перед пропастью абсурдности они почувствовали бы головокружение от существования без смысла. Тогда бы и возник в них страх смерти. И достаточно было бы наполнить их существование развлечениями, чтобы они прошли мимо своей жизни.

Убить время.

Если бы он привез книги… Конечно, он не хочет читать ни строчки по философии, он больше не мог выносить этих заумных слов, которые невозможно применить в жизни. Отныне это были лишь тщетные уроки морали, наполненные призывами простить, отказаться от мести, начать с чистого листа. Сколько немых образов отражалось в зеркале, из которого хлынул поток, знаменующий крах его жизни.

Его жизнь разбили дважды: отняв у него жену и лишив душевного равновесия. Конечно, он с большой легкостью оперировал идеями, заумными понятиями, но стал ли он от этого мудрее? Нет… От этого возмутительного парадокса его мучил стыд. После долгих лет работы над собой ему едва удавалось хоть немного управлять событиями своей жизни и не придавать значения житейским проблемам.

Ах, повседневная жизнь… Насколько же легче рассуждать о высоких материях, чем день за днем противостоять заботам, встречающимся у тебя на пути… Но все же с годами он добился ничтожных побед над собой, начав постепенно работать над своим образом, ему захотелось стать известным, появилась необходимость быть правым. Он научился не обращать внимания на несправедливую критику и злобные нападки, научился медленно переворачивать страницу сожалений, не ностальгировать по минувшему счастью, отказался от этих зыбучих песков меланхолии, которой часто с удовольствием предавался. Ему удалось освободиться немного, совсем чуть-чуть, из объятий желаний, учась больше радоваться каждому моменту жизни, отношений, работы, не желая ничего другого, того, что уже с ним было…