Когда ласточки кружат над домами - Игорь Надежкин

и скрылся в гостиной, откуда напоследок послышалось. — Вечно все третируют того бедного деда, — а дальше его ворчания было уже не разобрать из-за шума телевизора.

Бабушка тем временем подошла поцеловать меня, и мне пришлось согнуться вдвое, ведь она еле дотягивала мне до груди. Она коснулась рукой моей и бороды, и тихо, с грустью сказала: «Когда же вы все успели вырасти?».

Остаток вечера мы провели дома, расположившись в гостиной, пока за окнами выла вьюга, которая застала нас еще в дороге. Бабушка тихо читала газету, я и дед расположились в креслах и смотрели боксерский матч, а дети возились со своими игрушками и мобильными телефонами, то смеясь, то ссорясь, разбегаясь по разным комнатам, а затем снова собираясь ради новой игры.

И в этом тихом зимнем вечере было что-то волшебное и уютное, и мне так хотелось, чтобы Елинич сейчас был здесь, и смог увидеть, как прелестны могут быть зимние деньки, в окружение тех, кто тебя любит и ждет, и разделить с ним спокойствие семейного круга, которого он уже давно был лишен. Я позвонил ему тем же вечером, в надежде, что смогу заманить его в Старый Оскол, но Елинич был пьян, и, кажется, даже не сразу понял, зачем я ему звоню. А я все твердил ему:

— Да бросай ты там все, и приезжай сюда. Проспишься как следует. Наешься домашней еды. Прочистишь голову, а потом мы вместе вернемся в город.

— Нет. Я лучше здесь, — и уже назойливым пьяным крикам. — Да потише вы там! — и снова мне. — Руслан, ты не обижайся, но все эти семейные посиделки не для меня. Ну ладно, мне пора. У нас тут вечер в самом разгаре, — и он бросил трубку.

Когда я вернулся в гостиную, все были на своих местах, но я так и не смог расслабиться.

Глава 15

На следующий день я проснулся около девяти. За окном резвилось прекрасное зимнее утро, что тихо гуляло над крышами домов, и спускалось вниз редкими снежинками, что опадали с карнизов. Старый район стоял погруженный в тишину будней, и лишь доносились откуда-то из далека гудки поездов.

К тому моменту никто уже не спал, и все сидели на кухне, доедая блины, которые испекла бабушка. Илья и Павел перебивая друг друга хвастали своими отметками. Дед молча сидел у окна наблюдая за ними. Заметив меня, он сказал:

— Мы уж думали ты проспишь до обеда, — он провел ладонью по своей мощной челюсти. — Тут шум и гам все утро, а тебе ни по чем.

— Ну надо же когда-то и отоспаться.

— Мальки-то, — дед кивнул в сторону Павла и Ильи, — еще в семь утра подорвались, — я ничего не ответил, лишь похлопал его по спине и пошел принять душ.

До обеда мы снова просидели в гостиной — разговаривали, играли в карты и смотрели старые фильмы, от которых моя бабушка была без ума. В полдень мы плотно пообедали и вышли прогуляться по городу, оставив моих стариков в покое.

Сперва мы пошли на общественную елку к дому культуры, но придя туда обнаружили лишь подобие ели сваренную из металлических листов, и две детских горки, существование которых унижало сам смысл любых норм безопасности. Покрутившись там с пол часа, мы поехали в центр в надежде найти уютное кафе, где можно будет посидеть с детьми, но так ничего и не нашли, и потому пошли в старый кинотеатр, где смотрели какой-то фильм про машины и монстров. Если честно, мне было чертовски скучно, но Илья и Павел были в восторге. Хрустели попкорном надев огромные очки, и сидели так, обратив себя в слух и зрение, переживая за меленького монстра, который все никак не мог найти монстров родителей. Словом, несусветная чушь, со второсортным юморком, но как я говорил, дети были довольны, а это было самое главное.

Потом мы отправились в небольшой парк, где они то и дело застревали у магазинчиков с игрушками, и в итоге купили два игрушечных револьвера, и хлопали ими носясь взад-вперед, пугая несчастных старушек. Я никогда не был одним из тех родителей, что исполняют любые капризы чада, и с ранних лет приучал Павла ценить то, что он имеет, но в конце концов, мы были на отдыхе, и этим сорванцам удалось вытянуть из меня мой двухдневный заработок.

Детям были ни по чем ни мороз, ни усталость, и они резвились до самых сумерек, выдыхая огромные клубы пара, словно паровозы, и таскали меня за собой. А я, порядком уставший и промерзший до костного мозга, лишь стоял в стороне и курил каждые пол часа похлопывая себя по бокам, пытаясь хоть немного согреться. Но возвращаться домой я не хотел. И тот, кто видел искрений детский восторг на маленьких пунцовых лицах, поймет, как сложно прервать его. Ведь в нашем безумном мире так сложно найти чистую радость, и лицезрея ее ты просто забываешь обо всем.

Домой мы вернулись уже затемно. Там нас ждал ужин, и горячий чай, который мы пили, рассевшись на полу, а после играли в шарады, и только мой дед, держался чуть в стороне. В своем кресле, с важным рассудительным видом главы большого семейства, о котором он заботился, хотя правда была в том, что в последние годы, все чаще семейству приходилось заботиться о нем, но все ему подыгрывали, зная, как важно для столь гордого человека быть нужным. Знаете, я всегда восхищался им, и тем спокойствием и твердостью, с которыми он принимал любые невзгоды. Тем добродушием, с которым он помогал своим друзьям, которым в отличии от него не посчастливилось встретить старость на своих ногах. И хоть я давно уже не нуждался в его помощи, я то и дело спрашивал его совета в делах, в которых мог бы справиться и сам. А когда он не смог починить дверцу холодильника, от того что руки его тряслись толи от Паркинсона, толи от того что он сорок лет подряд сжимал ими руль дребезжавшей машины, я дождался пока он уйдет и сделал все тихо, наказав бабушке ни в коем случае не говорить, что дверцу починил я, ведь для него было важно оставаться хозяином в доме, и содержать его в порядке, как делал он это всю свою жизнь. Мой дед не был глуп, и прекрасно понимал этот спектакль, но никогда не противился, и принимал его с молчаливой благодарностью.

Уже ночью, когда дети давно уже были уложены, а бабушка тихо дремала на диване, мы