Когда ласточки кружат над домами - Игорь Надежкин

работа, молодая красивая жена и прекрасный сын, о котором никто в округе не мог сказать дурного слова. Я был здоров и в самом рассвете сил, и при этом находил повод для уныния. Но хуже всего мне было от того, что я понимал все это даже тогда.

Когда наступили праздники, я взял небольшой отпуск, в надежде, что, хорошенько отдохнув, смогу наконец-то взять себя в руки. К тому же, я запланировал поездку к моим старикам, с Павлом и моим племянником. Словом, праздники обещали быть стоящими. Жаль только Кристина не могла поехать с нами.

Никого из своих приятелей я не видел, они были слишком заняты безумием праздника, а Елинич и вовсе уехал в Тулу, чтобы встретить новый год с местными приятелями, и вернуться должен был только к середине января.

Вообще я никогда не любил праздничную кутерьму. Подарки, бесконечные обеды с родственниками, и лживый спектакль, в котором учувствовал весь мир, ждавший чуда. Словно сговорившись, все вдруг начинают делать вид, что в мире не существует зла и бедности, и смотрят комедии, от которых становится тошно, а они все твердят тебе: «Как только пробьет 12, начнется эра добра. Проблемы исчезнут и волшебство ворвется в наши серые будни», — вот только чудес не бывает. И проснувшись следующим утром, все понимают, что это был лишь новогодний обман, и становятся еще смурнее обычного до самой весны.

Но Кристина любила новый год. Ждала его месяцами. Да и для Павла все это было важно, и потому я, как и все, делал вид, что верю в это чертово чудо. И в таком настроении я встретил 2017-ый, не ожидая от него ничего хорошего.

Новогоднюю ночь мы встретили втроем. И если говорить честно — это был самый тихий новый год, из всех, что мне доводилось встречать. В полночь мы послушали бой курантов. Затем Павел прилип к окну, глядя как вдалеке резвятся огни салютов. Я тем временем выпил бокал шампанского, а после случайно опрокинул бутылку и разлил все на ковер. Затем мы включили какое-то телешоу об оптических иллюзиях, и долго считали всевозможные точки в кругу, и пытались сосчитать птиц над Трафальгарской площадью, не замечая, как по самой площади бегает парень в костюме пчелы и машет руками пытаясь привлечь наше внимание.

А я смотрел на эти иллюзии и бормотал сам себе под нос: «Подумать только, так ведь и живем… В этом причудливом мире, где нельзя верить тому, что видишь. Ведь половина того, что ты видишь — ложь. А половина того, что ты знаешь — лишь иллюзия несовершенного мозга. А все что мы ощущаем — есть восприятие несовершенного тела», — глоток из бокала, — «А ведь на самом-то деле ничего этого вовсе нет. Есть только наш разум, способный видеть, слышать и чувствовать, без которого существовала бы лишь пустота дикой природы. И некому было бы дать ей название. А раз так, стоит ли вообще волноваться о чем бы то ни было. Если вся жизнь, я и Еленич, зрелость и юность, и все что было в прошлом, есть сейчас и будет в будующем — это лишь очередная иллюзия, которую сотворил я сам. Так и что же, господин ДВЕТЫСЯЧИСЕМНАДЦАТЫЙ? Что скажешь на это? Ты только представь, на самом деле не существует ни тебя ни меня, но все же нам предстоит выяснить, кто из нас двоих окажется крепче. Так давай же сыграем в русскую рулетку беспощадного времени, в которой я каждый день, на рассвете, буду жать на спусковой крючок, лишь гадая, окажется ли он для меня роковым, или же завтра я сыграю снова».

Глава 13

После трех дней, проведенных с Кристиной я стал собираться в Старый Оскол — небольшой город, невдалеке от Воронежа, где жили мои старики. Я не видел их уже два года, и признаться честно, с каждым днем все сильнее боялся, что однажды утром мне сообщат об их смерти, а я так и не успею навестить их. Это на самом деле пугало меня. Мысль, что я уже никогда не смогу посидеть в их маленькой гостиной, где все было как в детстве. Где мой дед дремал в кресле, а телевизор гремел так громко, что порой дребезжали стекла. Он был старым работягой. Тридцать лет назад — это был коренастый мужчина с широкими плечами, руки которого намертво сжимали руль асфальтоукладчика. А в его ясных, чуть прищуренных глазах светились звезды тысяч ночей, проведенных за тяжелой работой.

А теперь он был совершенно не примечательным стариком, что просыпался с рассветом, и шел на рынок, купить молока и свежего хлеба. Один из тех странных печальных стариков, которых вы видите каждое утро, идущих куда со своими сумками, а вы все думаете: «Куда же они идут? И почему им не спится в такую рань?». А я вам вот что скажу — совершенно не важно куда они шли, и зачем. Они просто не могут усидеть на месте, ведь всю свою жизнь они просыпались рано утром и шли на работу, а теперь их гнетет чувство ненужности. Они привыкли жить своим трудом, и куска хлеба в рот не положат, зная, что он достался им задарма. И пусть звучит это очень банально, но все они часть великого поколения, прошедшие через все возможные горести, а все кто пришел вслед за ними, включая меня, лишь стенали жалостно на пуховых перинах их былой славы, которую они добивались ценой своего здоровья, выматываясь до кровавого пота.

Бабушка моя, была не менее простой женщиной, что посвятила свою жизнь заботе о своих домочадцах, следуя за моим дедом по всей необъятной стране, мотаясь от средних широт до Северного Кавказа, а потом обратно. То примеряя на себя костюм городской домохозяйки, то облачаясь в черный платок а ауле в близь Гудермеса. Она все время была рядом, с того самого момента, когда шестьдесят лет назад она согласилась стать его женой, и до самой смерти, и наверное даже после, когда мой дед будет дремать где-нибудь на задворках загробного мира, она будет где-то поблизости, тихо ворчать, что он снова уснул, оставив телевизор включенным.

В тот день мы с Павлом проснулись в десять утра. Кристина приготовила нам превосходный завтрак, а я настаивал на том, чтобы она вернулась в постель, и как следует выспалась, но она не хотела даже слушать об этом. Ей всегда было необычайно важно проявлять заботу о нас. И я был бесконечно благодарен ей за это, но