2012 - Александр Лекаренко

Он тихо рассмеялся. О, как притягательны, словно расковыривать болячку, были эти рассуждения о всемирном заговоре - жидов, масонов, гомосексуалистов, коммунистов и олигархов! А самая сладостность момента содержалась в том, что ни жиды, ни масоны, ни гомосексуалисты, ни коммунисты, ни олигархи никогда не отрицали наличия заговора, но всегда перенаправляли его вектор в сторону соседа по ветке. Воистину, в этом древе можно было спрятать хоть Дьявола - под презрительный смех над его существованием.

- Бранка, - сказал он, - ты веришь в Бога?

- Да, - ответила она после некоторого молчания.

“Вот, - подумал он, внутренне усмехнувшись, - она верит в Бога”.

Каким образом среднестатистический человек может не видеть прутьев клетки, в которой его содержат, как курицу? Он верит в Демократию, которая состоит из множества таких же, как он, а потому - не оставляет места для маневра злоумышляющим на Демократию. Прутья клетки он полагает столпами Демократии и не видит за ними лиц тех, кто прикидывает, а достаточно ли он нагулял жиру? Каким образом здравомыслящий человек может полагать, что такое существо, как Бранка и такое существо, как мать Тереза могут сосуществовать на планете - в рамках одного вида? Или что Будда и президент Буш - оба люди? Ни один научно достоверный факт из всего спектра наук о человеке не позволяет утверждать, что систематическое, практикуемое вопреки всем законам  природы взаимоумерщвление внутри рода человеческого не имеет под собой никакого биологического основания. Ни один научно достоверный факт не позволяет утверждать, что дивергенция человеческих видов закончилась, или что ее никогда не было, или что она не могла практиковаться целенаправленно. Ничего, кроме слепой веры, не стоит за слепой верой в однородность человечества. Ты веришь в Бога, Бранка? В чьего Бога ты веришь, Бранка? Христианство, присвоив себе иудаизм, изъяло из него главное - постулат о неравенстве людей перед Богом, заменив его прямо противоположным. Иегова есть Бог Израиля - и никого больше. Израиль есть народ избранный - и никакой другой. Такая вера делает народ сильным. А слабый Бог сделал из Европы манную кашу для беззубых, но длинноруких мира сего. От веры в равенство всех перед Богом до Демократии - один шаг, и Европа сделала этот шаг, опередив четыре пятых человечества на пути в теплый хлев. Азия, колыбель сильных рас, сохранившая первородство, не приняла от “золотого миллиарда” ни чечевичной похлебки христианства, ни сребреников демократии, а потому и сегодня любой нищий кули считает себя выше белого варвара - и правильно делает.

Андрей усмехнулся, взглянув на эсэсовское кольцо на своем пальце - похоже, эта штука далеко завела извилистую нить его мысли. Он попытался дать ей новое направление, покрутив настройку приемника, но не услышал ничего, кроме треска и полез в спальный мешок, оставив Бранку бодрствовать над чашкой кофе, созерцая огонь оплывающей свечи.

Глава 18

Наутро его разбудил сигнал радиотелефона.

- Алло!

- Здорово, Андрей. Как дела?

- Нормально. А у вас как?

- Не знаю. Говорят, войска НАТО входят в страну.

- Кто говорит?

- Друзья есть на таможне. Телевизор молчит. Фигню всякую показывают.

- А кто их звал?

- Говорят, Рада позвала.

- И что они делают?

- Идут себе потихоньку, машины танками раздвигают. Говорят, уже спалили пару штук.

- И что?

- Что – “что”?

- Ну, никто не сопротивляется?

- А кто будет сопротивляться? У меня есть сведения, что в городе уже печатают газеты с приветствиями. Они же здесь будут, может, уже этой ночью.

- Говно это все, Данила. Война будет.

- Будет, Андрюха.

- А что Россия?

- Не могу поймать Россию, и никто не может, тарелка не берет.

- А Польша? Венгрия? Австрия?

- Молчат, суки. Музычку передают, как, вроде, ничего и не происходит.

- Что делать будем?

- Мы? Ничего. Они на Киев идут, надо полагать, и дальше - на Восток. У нас есть шанс отсидеться по-тихому.

- Нет у нас такого шанса. Россия вступит. А сюда полезут поляки и румыны.

- Поляки уже полезли. На натовских машинах - польские гербы. Хреново это, лучше бы - американцы или немцы хотя бы.

- Лучше бы они все сдохли.

- Полностью согласен. Но нам-то как-то жить надо. У тебя с провизией все нормально?

- Есть пока.

- Ну, значится так. Я выжду несколько дней, сейчас опасно рыпаться, сам понимаешь, да и ты не рыпайся, а то подстрелят где-нибудь. А когда более-менее устаканится, они начнут давать какие-нибудь аусвайсы. Тогда я приеду, привезу тебе моральную поддержку. Но это - если дороги будут нормальные, ты же понимаешь?

- Понимаю.

- Ты телефон не забывай подпитывать. Пока есть связь - все нормально. Мобильную они уже вырубили, ты знаешь?

- Догадываюсь.

- Ну, пока, держись там.

- Будь здоров.

Бранка уже проснулась и, приготавливая кофе, слышала разговор.

- Что, война началась? - буднично спросила она.

- Началась.

- Это хорошо. А я думала, чем заработать на кусок хлеба. Теперь думать не надо. Теперь мы сами все возьмем.

- У кого?

- У НАТО. У них все есть - консервы, водка, патроны. У них есть даже героин в аптечках и амфетамин - у каждого солдата.

- Если мы будем грабить на дорогах, нас быстро вычислят и пристукнут.

- Нас все равно пристукнут, - ответила Бранка. - Ты что, собрался жить вечно?

Это была простая и очень действенная логика войны. Так же рассуждали и ее предки - голодранцы и “князья”, когда резали турок на дорогах, потому что турки имели обыкновение таскать на себе много золота. Ну, и по ходу дела родину защищали.

- Ты хорошо знаешь горы? - спросила Бранка.

- Плохо. Совсем не ориентируюсь.

- Ничего, у них есть карты, очень подробные. А если удастся сбить вертолет, то у нас будет карта всего района, отличная карта. Они обязательно будут патрулировать и с воздуха, и по земле. А на патрульном вертолете всегда есть карта, на которой они отмечают передвижение своих машин и своих солдат, чтобы не стрелять по ним.

- Тебе приходилось сбивать вертолеты?

- Нет. Но я видела, как это делают.

- Я тоже видел. Но это не значит, что я смогу повторить такую вещь.

- Сможешь. Я никогда не думала, что смогу сосать х… Однако же, смогла. И повторила это много раз.

- Ты издеваешься надо мной, соплячка?

- Да, издеваюсь. Чтобы воевать, надо разозлиться. А ты разжирел. Обоих рейнджеров убила я, а не ты.

- А зачем тебе понадобилось грызть их зубами?

- Затем, что твой сраный пистолет перекосил патрон. Если бы патрон перекосило у тебя, тот парень оторвал бы тебе яйца. А я злая, я блядь, мне терять нечего, когда у меня нет пистолета - я грызу зубами. Если у меня нет ракеты - я собью вертолет из винтовки.

- Как? Я не понимаю, зачем это вообще делать, но если делать, то как? Они используют “Чинуки”, “Чинук” - это бронированный вертолет.

- А я не понимаю, почему тебя не убили на войне. Ты же дурак. Ты не понимаешь, что если ввязался - нельзя останавливаться, иначе сдохнешь, вот для чего надо сбивать вертолеты. Патрульные вертолеты стреляют по всему, что движется. Если ты услышал патрульный вертолет, надо сразу прятаться, пока он тебя не увидел, даже если ты идешь в магазин за хлебом, а если увидел - то стрелять ему в зад, пока он не развернулся. В патрульных вертолетах сидят не генералы - в них сидят пацаны под амфетамином, они тебя застрелят, просто для кайфа, понимаешь? Особенно в лесу, где можно убить человека и ни перед кем не отчитываться.

- Как ты собираешься сбить вертолет?

- Как глупую ворону. Надо разжечь костер, и они обязательно прилетят посмотреть. “Чинуки” есть только у американцев, а в патрули американцы гоняют своих собак. И в патрулях используются легкие вертолеты, а не штурмовые. Собаки могут прилететь на чем угодно, даже на гражданском вертолете, но если он и будет бронированный - мы его все равно собьем. У нас есть девятимиллиметровые винтовки со специальным боеприпасом, там бронебойная пуля, тяжелая, она пробьет броню.

- Может и не пробить.

- Если вертолет снизится до ста метров и если ты будешь целиться в основание винта - то пробьет. А такой выстрел со ста метров и через оптический прицел - даже ты сможешь сделать, - она расхохоталась, и он ухмыльнулся ей в ответ. - А пока нас еще не атакуют, надо перекусить, пока есть чем, и выпить, пока живы - не оставлять же бухло врагу?

Велико было искушение сделать и съесть шашлык на свежем, лесном воздухе, но учитывая рассуждения Бранки и соглашаясь с ними, он решил не дразнить перелетных гусей и поджарил его в камине.

Перед тем, как приступить к жаркому, выбивающем слюну, мясу, Бранка расстегнула комбинезон, под которым ничего не было, и спустила его до пояса.

- Зачем ты это делаешь? - спросил он, стараясь не тереться взглядом о ее алые соски.