Одинокий прохожий - Георгий Раевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из цикла «Зиглинда»
Siegmund: …ihres Blieckes Strahl streifte
mich da Warme gewann ich und Tag.
Wagner. “Walkure”
Посвящение
Как в бурный день на пажити и нивыСквозь облаков внезапные разрывыШироко хлынет целый хор лучей, —Во мрак встревоженной души моей,Так свет вошёл. И, пением охвачен,Я встретил с ликованием и плачемТот образ, что от высшего огняБыл послан сжечь и сохранить меня.
1. «Любовь моя, сестра моя…»
Любовь моя, сестра моя,О если б знала ты, с какоюПечальной бережностью яТогда склонился над тобою.
Нет, нет, дыханья твоегоЯ не обжег, не тронул страстью, —Но мне была тоска по счастьюОтрадней счастья самого.
2. «Люблю, как друга, как большого друга…»
«Люблю, как друга, как большого друга…»— Не стоить, друг: вернее, — как врага!Летит, летит неистовая вьюга,И вспять река бежит на берега.
И детским лепетом, и жалким бредомЗвучат о мирном счастии слова:Их ветер мнет и рвет, — за нами следомОни шумят, как листья, как трава.
Но этот дикий голос: в непогоду,В ночь, ветер, мрак и стужу — он поет,И кто на звук его выходит, — тотВстречает страшную свою свободу.
3. «Как снимают с руки кольцо…»
Как снимают с руки кольцо,Как бросают в глубокую воду, —Возвращаю тебе, сестра,Возвращаю тебе свободу.
Возвращаю, — но ты самаСкажешь мне: «храни ее, милый!», —Если смелости у тебя,Если веры больше, чем силы.
4. «Любовь моя! Нет, ты не умерла…»
Любовь моя! Нет, ты не умерла,Нет, — дикой, грозной птицею из пеплаВосстала ты, восстала и окрепла.И вот молниевидные крыла
Тебя несут. И страшно мне следить,И страшно мне взирать на путь твой горний.Свирели детской ты была покорней…Когда б я знал, как можешь ты парить.
«Современные записки». Париж. 1931, № 46.«Что говорить: не так уже легки…»
Что говорить: не так уже легкиВсе эти дни, и месяцы, и годы.У нас у всех по линиям рукиГадалка прочитала бы: невзгоды,
Нужда, изгнанье, — длинный список бед…Но одного она б не прочитала:Когда б могли мы ряд поспешных летВернуть назад и все начать начало, —
Что ж, разве не ушли бы мы опять,Что б средь чужой и чуждой нам породыЖить, мучиться, — но все-таки дышатьХолодным, горьким воздухом свободы…
«Меч». Варшава-Париж. 1934, № 8«Юноше — горячий конь…»
Юноше — горячий конь,Знамя, слава и огонь.Но достойней встретить мужуГрудью — ледяную стужу.
Не широкие орлыС гордым клёкотом над нами, —Ветер средь растущей мглыРезкими летит кругами.
В мире нет такой стены,Что б укрыла за собою,В мире нет такой страны,Где к прозрачному покою
Мы вернуться бы могли.Трудно вырастают всходыТой дорогой, где прошлиЭти каменные годы.
Средь тяжелых скал одна,Все сильней и непокорней,Медленно растет сосна,Укрепляя в бурю корни.
Альманах «Круг». Кн. 2. Берлин: Парабола, 1937«Все стихло на исходе дня…»
Все стихло на исходе дня,И мы с тобой притихли сами.Ты молча смотришь на меня,Четырехлетними глазами,Такими чистыми, что мнеВсе ближе хочется склонитьсяК их синеватой глубине,Чтоб снова — чудом — очутитьсяТам, где вечерняя волнаПочти сквозь сон тебя качает,Где медленная тишина,Как белый лебедь, проплывает.
«Трудолюбивые руки, которые пряли…»
Трудолюбивые руки, которые прялиТонкую пряжу, широкий кроили хитон,Смуглые женские руки не знали,Знать не могли, кому достанется он:На просторах полей, по тропам неприметнымЗвездной ночью, на утренней ранней заре,С солнцем, пылью, дождем дружил он и с ветром,Чтоб средь зеленых олив на высокой гореВдруг просиять. Вот эта простая, вот этаБедная ткань — непорочного снега белей.Что же с того, что мы не видели света,Что не могли коснуться одежды Твоей!
«Апрельский день прозрачен был и звонок…»
Апрельский день прозрачен был и звонок;Сквозь блеск, мелькание и голосаЯ быстро шел, — и встречный негритенокВнезапно поднял на меня глаза.
И вдруг, каким-то трепетом объятый,Я на одно мгновенье онемел:Как выточенный ангел из агата,Он в душу мне внимательно смотрел.
Так, где-то в Африке, в глухой деревне,Тому уж около двух тысяч лет,Вот этого ребенка предок древнийСмотрел ослу и путникам вослед.
И то, что он увидел, сохранилось,Передалось таинственно в веках,И удивленным чудом затаилосьВ его чуть влажных и больших глазах.
Как будто здесь, средь площади убогой,Из самой глубины души своейОн вновь увидел белую дорогуИ тихое сияние над ней.
«Новый Журнал». Нью-Йорк. 1964, № 75.«Проходят дни, и месяцы, и годы…»
Проходят дни, и месяцы, и годы,Все так же солнце поутру встает,И ночью звезд горящих хороводыОгромный заполняют небосвод.
И только память крыльями большимиО прутья клетки бьется и поет:«Аще забуду тя, Иерусалиме…»И снова ночь, и новый день встает.
«Современник». Торонто. 1964, № 10.«Не говори, что в пыль и прах и дым…»
Не говори, что в пыль и прах и дымВсе превратятся образы земные…Так хорошо глядеть в глаза живымИ радоваться, что они живые.
Протянутая встречная рука —Простейшее свидетельство о чуде,И бьющаяся жилка у виска,И прядь седая… И не только люди.
Взгляни кругом: вот след от колесаНа гравии, вот потемневший камень,Вот лужица воды, — но небесаВ ней синие со всеми облаками.
Я тоже знаю, знаю, как и ты,Что всё пройдет, что здесь ничто не вечно…Но вот, кружась, спокойно с высотыСлетает клена лист пятиконечный, —
И так он в длинных солнечных лучахПрозрачно и прохладно золотится,Что кажется: один беззвучный взмах —И время остановится, как птица,
На миг один… Но вся душа твоя,Затрепетав, замрет в сиянье этом,Вот в этой милой точке бытия,Наполненной молчанием и светом.
«Мосты». Мюнхен. 1965, № 11.Сосна
Научи меня слушать часами,Так же просто и тихо, как ты,Как поет тишина голосамиИ земли, и травы, и звезды.Лишь порою большими ветвямиИм в ответ ты едва прошумишь.Научи меня слушать часами,Как ты молишься, как ты молчишь.
«Мосты». Мюнхен. 1965, № 11.«Как пеликан своею кровью…»
Как пеликан своею кровьюГотов детенышей вскормить, —Живой и огненной любовьюСлова ты должен напоить.
И бросить в мир: пускай на волеЖивут… Запомни навсегда,Что опыт настоящей болиНе пропадает без следа.
Но каждое зерно и семя,Всё, что в слезах посеял ты,Когда придет и срок и время,Даст благодатные плоды.
«Мосты». Мюнхен. 1965, № 11.«Живое чудо бегало…»
