Игра зеркал - Агата Кристи

— Ну так вот, мы неплохо расчистили площадку!

Сержант Лэйк думал так же.

— Слуги здесь не замешаны, — произнес он. — Все, кто ночует в доме, в момент убийства были вместе. А остальные разошлись по домам раньше.

Карри утвердительно кивнул. Он порядком устал, допрашивая психиатров, преподавателей и тех трех «молодых каторжников» (как он их мысленно называл), которым в день убийства подошла очередь ужинать в семейном кругу. Все показания сходились и лишь дополняли друг друга. Под конец был оставлен доктор Мэйверик, который, насколько инспектор мог об этом судить, был самым главным лицом в заведении.

— Теперь мы встретимся с ним, — сказал он Лэйку.

Молодой врач вошел в кабинет с очень озабоченным видом. Он был элегантно, с иголочки, одет, пенсне придавало ему немного отсутствующий вид. Мэйверик подтвердил показания остальных сотрудников и был во всем согласен с инспектором Карри.

— А теперь, доктор, я попрошу вас дать полный отчет о том, чем вы занимались в этот день.

— Мне это будет очень просто. Специально для вас я записал все, что делал, и приблизительно указал время. Я покинул холл в 21.15 вместе с мистером Лэси и доктором Баумгартнером. Затем мы зашли к доктору Баумгартнеру, и я оставался у него до того момента, когда вбежала мисс Белевер и попросила меня вернуться в холл. Это было примерно в 21.30. Я тотчас отправился туда и нашел Эдгара в состоянии полной прострации.

Инспектор Карри шевельнулся.

— Одну минутку, доктор. Этот молодой человек в самом деле душевнобольной?

Доктор Мэйверик обескураживающе улыбнулся и произнес с оттенком некоторого превосходства:

— Каждый из нас душевнобольной, инспектор!

«Очень глупо», — подумал инспектор. Он-то нисколько не сомневался, что сам он вовсе не болен. Чего однако не мог сказать определенно о докторе Мэйверике.

— Таким образом, он отвечает за свои поступки?

— Полностью.

— Значит, стреляя в мистера Серроколда, он совершил попытку умышленного убийства?

— Да нет же, инспектор. Об этом и речи не может быть. Лоусон не имел желания причинить ему ни малейшего вреда. Он очень любит мистера Серроколда.

— И нашел весьма странный способ это ему доказать.

Мэйверик снова улыбнулся. Инспектор с трудом выдержал эту улыбку.

— Я хотел бы побеседовать с этим юношей, — заявил он.

— Нет ничего проще. После вчерашнего приступа он, похоже, успокоился. Сегодня ему гораздо лучше. Мистер Серроколд будет доволен.

Карри пристально взглянул на доктора, но тот был все так же непроницаемо серьезен.

— У вас есть мышьяк? — неожиданно спросил инспектор.

Было видно, что Мэйверик не ожидал такого вопроса.

— Мышьяк? При чем тут мышьяк?

— Отвечайте только на мой вопрос!

— Нет. У меня нет мышьяка. Ни в каком виде.

— Но у вас же есть лекарства?

— Разумеется. Успокоительное, снотворное, морфий… — в общем, самые обычные средства.

— А миссис Серроколд лечите вы?

— Нет. Она пациентка доктора Гантера из Маркет-Кэмбл, он их домашний врач. У меня, естественно, медицинское образование, но я работаю исключительно как психиатр.

— Понимаю. Ну что ж, спасибо, доктор!

Мэйверик закрыл за собой дверь, и инспектор сразу же сказал сержанту Лэйку, что от психиатров у него уже начинается приступ ревматизма.

— Теперь возьмемся за семейку, — объявил он. — Прежде всего, я хочу видеть молодого Уолтера Хадда.

Уолтер Хадд держался настороженно. Он с некоторым недоверием посмотрел на полицейского офицера, но выразил полную готовность к сотрудничеству.

Он объяснил, что электропроводка в Стоунгейтсе очень старая, многие провода уже истлели, и что у них, в Соединенных Штатах, такую проводку давно бы уже заменили. Пробки, с которыми были связаны почти все лампы в холле, перегорели, и он пошел посмотреть, что случилось. Заменив предохранитель, он вернулся в холл.

— Сколько времени у вас это заняло?

— Точно сказать не могу. Пробки расположены в таком неудобном месте. Пришлось искать стремянку, свечи… Пожалуй, мне понадобилось минут десять… или пятнадцать.

— Вы слышали выстрел?

— Нет. Ничего похожего я не слышал. Двери, выходящие в коридор и кухню, обиты войлоком.

— Хорошо. А что происходило в холле, когда вы туда вернулись?

— Они все столпились перед дверью в кабинет мистера, Серроколда. Миссис Смит кричала, что мистер Серроколд убит, но это ведь была неправда. Этот псих промахнулся!

— Вы узнали револьвер?

— Да, это был мой револьвер.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Два или три дня назад.

— Где вы его обычно храните?

— В ящике стола у меня в спальне.

— Кто еще знал, что он там находился? — спросил инспектор.

— В этом доме никогда не знаешь, что о тебе известно окружающим, а что неизвестно.

— Что вы имеете в виду, мистер Хадд?

— Они все здесь чокнутые.

— Да, возможно. Но кто, по-вашему, мог убить мистера Гэлбрандсена?

— На вашем месте я бы поставил на Алекса Рестарика.

— Что заставляет вас так думать?

— У него была хорошая возможность убить. Он был в парке, в своей машине, совсем один.

— А зачем ему убивать Кристиана Гэлбрандсена?

Уолтер пожал плечами.

— Я иностранец. И мне трудно понять все здешние семейные истории и проблемы. Может, старик что-то узнал об Алексе и хотел раскрыть все это Серроколдам.

— И к чему это могло бы привести?

— Они бы лишили его своих денег. А уж тратить-то денежки он умеет!

— Вы имеете в виду его театральные постановки?

— Так он это называет.

— Вы считаете, что он их тратит на что-то другое?

Уолтер снова пожал плечами.

Алекс Рестарик был весьма словоохотлив. Разговаривая, он много жестикулировал.

— Знаю! Знаю! Я — идеальный подозреваемый. Приезжаю сюда один, на машине, и вдруг в парке, на аллее, меня озаряет. Я даже не прошу вас меня понять. Догадываюсь, что это невозможно.

— А может быть, мне и повезет, — иронически заметил Карри.

Но Алекс продолжал:

— Иногда бывает бесполезно пытаться понять, как и почему… Правда! Приходит мысль, идея… и все остальное меркнет, исчезает, как облака. На следующей неделе я ставлю в театре «Ночи в Лаймхаузе». И вот вчера вечером я вдруг увидел удивительную декорацию… Освещение, о котором я мог только мечтать. Казалось, туман отбрасывал свет фар. И, отраженный туманом, этот свет впыхивал на стенах построек. Тут было все: выстрелы, быстрые шаги, шум мотора…

Инспектор перебил его:

— Вы слышали выстрелы? Где?

Алекс небрежно махнул своими гладкими ухоженными руками.

— Где-то в тумане, инспектор. Это и впрямь было великолепно!

— А… вам не пришло в голову, что происходит нечто серьезное?

— Серьезное? Почему?

— Разве вы так уж часто слышите револьверные выстрелы?

— Я так и знал, что вы не поймете. Эти выстрелы! Они же так подходили к сцене, которую я себе в тот момент представлял. Мне нужны были выстрелы… опасность… истории с наркотиками… подозрительные сделки… И абсолютно было наплевать на то, что эти выстрелы означали на самом деле!

— Сколько выстрелов вы слышали?

— Не знаю! — выкрикнул Алекс, которого безумно раздражало это грубое вмешательство в ход его мыслей. — Два или три!.. Два подряд, это я хорошо помню.

Инспектор Карри покачал головой.

— А быстрые шаги, о которых вы упоминали — с какой стороны вы их слышали?

— Они слышались сквозь туман. Где-то около дома.

— Это наводит на мысль, — тихо сказал инспектор — что убийца Кристиана Гэлбрандсена шел по улице.

— Ну конечно! Почему вы в этом сомневаетесь? Надеюсь, вы, по крайней мере, не думаете, что он шел из дома?

Не замечая этого вопроса, инспектор спокойно сказал:

— Интересуют ли вас яды, мистер Рестарик?

— Яды? Но Кристиана ведь не отравили, прежде чем в него выстрелить! Это уж совсем походило бы на полицейские романы!

— Нет, его не отравили. Но вы не ответили на мой вопрос.

— В ядах есть нечто соблазнительное. Яд — менее грубое средство, чем пуля, и более изощренное, чем кинжал. Ничего другого я вам, пожалуй, сказать не могу. Вы именно это хотели узнать?

— У вас когда-нибудь был мышьяк?

— Мне это никогда не приходило в голову. Если не ошибаюсь, мышьяк входит в состав препаратов, применяемых против мух и сорняков.

— Вы часто бываете в Стоунгейтсе, мистер Рестарик?

— Когда как, инспектор. Иногда не бываю неделями. Но всякий раз, когда есть возможность, я приезжаю сюда на выходные. Я всегда считал Стоунгейтс своим родным домом.

— Это заслуга миссис Серроколд?

— Я никогда не смогу отплатить миссис Серроколд за все, что она сумела дать мне: свою симпатию, понимание, привязанность…