Меньшее зло - Юлий Дубов

Похоже было, что к генералу возвращается уверенность в себе. Он расправил плечи, в глазах мелькнуло снисходительное презрение к выжившему из ума строителю империи.

— Вы мне глазки не стройте, молодой человек, — немедленно отреагировал Старик. — Образование — вещь полезная и явно недооценённая вами и вашим окружением. Учиться бы вам надо, как завещал великий Ленин, учиться и ещё раз учиться. Почитать что-нибудь, к примеру, про Меттерниха. Про Талейрана. Про светлейшего князя Горчакова. Тогда вам, вероятно, стало бы ясно, что я знаю, о чём говорю, и что ваша проблема единственно и может быть решена при одновременном задействовании классической александрийской схемы и теории флорентийской петли с привлечением отдельных геополитических положений, изложенных в «Великой шахматной доске» Збигнева Бжезинского. Слыхали про такого?

— Простите, пожалуйста, — генерал явно начал злиться. — Я ведь за этим и пришёл…

— Не за этим! Не за этим! Вы пришли, чтобы я научил вас, как сделать вредную глупость. Я не даю подобных советов. Я ведь даже не спросил, обратите внимание, зачем вы все это затеваете. А это важно. Я прожил много лет, молодой человек, я верую в государство Российское, но нисколько не доверяю сладким басням про деяния, якобы направленные ему во благо. Ибо подобные басни обычно скрывают совокупность корыстных интересов. Если вы все это затеваете для того, чтобы самим усидеть у кормушки, — а я сильно подозреваю, что так оно и есть, — разговор окончен. Немедленно. Есть непременное условие, при выполнении которого мы можем хоть что-то обсуждать. Это моя гарантия, что я использую свои способности и — что немаловажно — сохранившиеся связи во имя государства, а не кучки оголтелых хапуг и паркетных генералов. Не говоря уже об их прихвостнях. Не извиняюсь. Такова моя позиция.

— А что за условие? — спросил генерал, стараясь не выглядеть обиженным.

— Я знаю всех кандидатов. И вашего, и тех, кого толкают всякие группы и группочки. Они мне не интересны. Потому что ни один из них не соответствует сложившейся ситуации. Ни один! Я назову своего кандидата, и вы его поддержите.

— А он откуда? Если не секрет…

— Почему же секрет. Не тревожьтесь. Он от вас. Более того, вы с ним знакомы лично. Подойдите.

Генерал перегнулся через стол, услышал произнесённое шёпотом имя и отскочил, как ужаленный.

— Это невозможно! Вы же знаете, с кем он работал! С этими…

Старик раздвинул синие губы в невесёлой улыбке.

— Напомню вам, генерал, что однажды сотрудник — сотрудник навсегда. Кроме того. Если вам доведётся при случае ознакомиться с основными положениями александрийской схемы, вы убедитесь, что это единственно верный выбор.

Улыбка не исчезла с пергаментного лица и после того, как за посетителем закрылась дверь. Старик явственно представлял себе, как генерал, отгородившись от водителя звуконепроницаемым стеклом, орёт в телефонную трубку, требуя немедленно поднять и доставить к нему все материалы по — как её, черт! — по флорентийской петле. И по этой… По александрийской схеме. И ещё книгу Бжезинского.

Пусть поищут. Это невредно. Никакой александрийской схемы не существует. Зато есть любопытная интрига, использованная впервые незадолго до битвы при Гастингсе и ещё несколько раз впоследствии, причём она постоянно совершенствовалась. Некоторые элементы её вполне возможно применить и сегодня.

Интерлюдия

Паоло-неудачник

Написано в книге пророка Иезекииля:

«И поднимут плач о тебе и скажут тебе: „Как погиб ты, населённый мореходцами, город знаменитый, который был силён на море, сам и жители его…“.

Паоло был румяным пузатым человечком с весёлыми чёрными глазками. Его истинное положение в английской церковной иерархии нам доподлинно не известно, да и современникам тоже было понятно не вполне. Он состоял при архиепископе Кентерберийском и очень не любил епископа Лондонского, отвечавшего ему тем же.

Епископ считал итальянца ни к чему не пригодным бездельником, о чём говорил в открытую, нимало не заботясь о том, чтобы хоть чуточку понизить голос. Паоло же, в свою очередь, нашёптывал кому надо, что одну из высших церковных должностей никак не пристало занимать мужлану, коему впору свиней пасти.

Архиепископ держал нейтралитет, не желая ввязываться в склоку. Дел хватало и без этого. Он был нормандцем, посаженным на место самим великим герцогом Вильгельмом, и интересы Нормандии считал превыше всего.

— Огнём и мечом! — вопил епископ Лондонский, наливаясь дурной кровью. — Огнём и мечом! Только так государь сможет отстоять принадлежащее ему по праву!

— Сила государя в мудрости, а не в мече, — вкрадчиво улыбался Паоло. — Военная фортуна переменчива, разум же, дарованный человеку Господом, всемогущ. Единственно разумом и благоволением Господним куётся победа.

Архиепископ помалкивал.

В то далёкое время сын Кнута-датчанина уже уступил трон нормандскому выкормышу принцу Эдуарду, прозванному Исповедником. Королём его сделал могущественный граф Годвин, от имени герцога Нормандского державший в страхе всю Англию.

Некоторое время граф размышлял, кого короновать — Эдуарда или его брата Альфреда. Потом выбрал Эдуарда. А чтобы расчистить Эдуарду дорогу, граф заманил подложным письмом Альфреда в город Гилфорд, напоил его гвардию и удалился в опочивальню, отдав перед сном кое-какие распоряжения. К утру шестьсот солдат Альфреда со связанными руками были выстроены на городской стене. Там их пытали огнём и железом, а затем прикончили, пощадив лишь каждого десятого. Оставленных жить продали в рабство, а несчастного Альфреда раздели донага, привязали к лошади и в таком виде отправили в городок Или, где, повинуясь очередному указанию графа Годвина, палач вырвал принцу глаза.

Так умер принц Альфред, а его брат Эдуард стал королём Англии.

Нормандский герцог Вильгельм был доволен. Ещё бы! Эдуард начал менять старые английские законы на новые нормандские и даже стал скреплять государственные документы печатью наподобие нормандской вместо того, чтобы, по варварской саксонской традиции, ставить на них крест. И он пообещал герцогу, что назначит его своим наследником и отдаст всю Англию.

А вот графу Годвину, делателю королей, пришлось несладко. Слишком силён был граф. Настолько силён, что мог вполне и сам претендовать на трон. Это многих беспокоило.

— Захватить замок Годвина! — неистовствовал епископ Лондонский. — Сжечь дотла! Вместе с ним и его выродками! Огнём и мечом!

— Не надо, — мягко настаивал монах Паоло. — Не надо войны. Я пойду к королю Эдуарду. Если он примет мой совет, мы никогда не услышим о графе Годвине, да упокоит Господь его душу.

Прозвище «Исповедник» король Эдуард заслужил за то, что любой данный монахами совет принимал к исполнению, считая его прямым Божьим указанием. Да и благодарность вовсе не была ему свойственна.

Выслушав Паоло, король вызвал графа в Лондон, приказал арестовать, заковать в цепи и судить за убийство своего любимого брата Альфреда. За подобное преступление в то время полагалось повесить человека за шею, ещё живого и дёргающего ногами выпотрошить, как цыплёнка, после чего разрубить на четыре части всё, что останется.

Паоло торжествовал. Он обеспечил герцогу вечную и безоблачную власть над Англией. Отныне от английского трона герцога отделяют лишь день казни графа, да несколько капель из заветного флакона, незаметно добавленные в кубок Эдуарда. А ещё он унизил хама-епископа, доказав, насколько тонкая итальянская интрига выше тупого размахивания мечом.

Но получилось по-другому.

Король Эдуард оказался более жаден, нежели жесток, и согласился отпустить пленника в изгнание, получив взамен боевой корабль с сотней матросов и носовой статуей, отлитой из чистого золота. Назвали корабль «Принц Альфред».

Граф и шестеро его сыновей, изгнанные из Англии, предательство короля и нормандцев не простили. Долой короля-изменника! Долой нормандцев! Смерть чужакам! Англия — для англичан.

Великую армаду, приведённую графом Годвином и его любимым сыном, благородным и храбрым Гаральдом, к острову Уайт, англичане встречали приветственными криками: «Да здравствуют английский граф и английский Гаральд! Смерть нормандцам!»

Заполонившие королевский двор нормандцы с огромным трудом пробились сквозь окружившие Лондон толпы и на рыбацких шаландах отплыли из Эссекса во Францию, потеряв в шторме чуть не половину людей. Однако советника архиепископа Паоло не обнаружилось ни среди живых, ни среди мёртвых.

Епископ Лондонский, удирая за городские стены, поклялся Пресвятой Девой Марией и Крестом Господним, что, увидев итальянца, тут же переломает ему все кости. А архиепископ прямо запретил Паоло сопровождать его в Нормандию.

— Останься здесь, сын мой, — буркнул архиепископ, взлетая в седло. — При дворе герцога не жалуют неудачников. Особо тех, кто не исполнил обещанного. Молись Господу нашему. Он есть единственное твоё упование.