Развод - Майк Гейл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет… в общем, нет… — отвечает он, — по-настоящему нет.
Внезапно до нас доходит, что мы все еще держимся за один и тот же футляр видеокассеты. Не зная, что делать и о чем говорить дальше, мы стоим, не двигаясь с места. Мне это напоминает детскую игру «Замри-отомри».
— Ты решила взять эту кассету или просто смотришь, что бы выбрать? — спрашиваю я, чтобы нарушить молчание.
— Решил взять, — отвечает он и тянет футляр к себе.
— Вообще-то, мне казалось, ты видел, что первой кассету взяла я, — решительно говорю я и тяну футляр назад.
Каждый тянет его в свою сторону, мы смеемся, но в то же время чувствуем, что за этой игрой и смехом кроется что-то серьезное. Мы снова флиртуем друг с другом, заводим друг друга.
Джим хватает футляр, расстегивает ремень и засовывает футляр в джинсы.
— Ты как дитя малое, — говорю я, глядя на выпуклость, образовавшуюся в его джинсах. — Точь-в-точь…
— Малолетний правонарушитель? — подсказывает Джим и изображает на лице улыбку идиота. — Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.
— Я дам тебе вдвое больше того, что стоит прокат, если ты дашь мне футляр, — заявляю я решительно.
— Послушай. А может быть, придем к компромиссному решению? Я дам тебе посмотреть фильм у меня дома. Но при одном условии: ты не будешь давать волю рукам. — Он протягивает мне руку для пожатая. — Согласна?
Я пожимаю его руку. Я чувствую тепло его ладони. Я уже знаю, чем все кончится, но не хочу больше сопротивляться и противиться этому.
— Согласна.
20.25
Я не могу в это поверить, мысленно представлял себе, что это произойдет так же спонтанно, как и тот поцелуй. Но вот сейчас я выхожу из «Блокбастера» с девушкой, перед которой преклоняюсь, которую обожаю больше всех на свете, хотя менее часа назад я зашел сюда с другой девушкой, к которой испытывал совсем не такие чувства… Луиз!
Господи боже мой.
Луиз.
Что я делаю?
Луиз.
Что будет, если она застукает меня?
Луиз.
Что будет, если Элисон увидит ее?
Луиз.
Что я делаю?
А что мне остается делать.
Я достаю футляр видеокассеты из джинсов и протягиваю его Элисон.
— Ты можешь заплатить за него?
— Еще раз убеждаюсь в том, что ты в совершенстве владеешь искусством обольщения девушек, — говорит Элисон, принимая футляр и морща носик. — А сам ты заплатить не в состоянии?
— Мне еще надо кое-что здесь сделать.
Элисон смотрит на меня, понимая, что я намерен чего-то избежать.
— Что именно?
— Проверить, правда ли, что у одного из вновь поступивших фильмов счастливый конец.
Она и рта не успевает раскрыть, как я срываюсь с места и лечу на поиски Луиз.
— Ты выбрал фильм? — спрашивает Луиз, увидев меня. — Я снова просмотрела «ДФК» и не поняла, действительно ли в нем играет Кевин Костнер. Мне так правится Кевин Костнер.
— Ничего не выйдет, — решительно заявляю я.
— Что не выйдет?
— Ты… я. Все это… мы. У нас ничего не выйдет.
— Ты больше не хочешь со мной встречаться?
— Дело не в тебе. Ты здесь ни при чем. Дело во мне. Мы совершенно разные. Мне нравятся французские фильмы с субтитрами, а тебе нравятся… ну, я даже и не знаю, что тебе вообще нравится. Взглянем правде в глаза, у нас никогда ничего не могло получиться, верно? Давай просто разойдемся и попытаемся вспоминать только то, что было между нами хорошего, согласна?
— Я не могу в это поверить, — говорит Луиз со слезами на глазах. — Это что, все потому, что я не хочу смотреть фильм со Шварценеггером?
— Нет, конечно нет. Видео здесь ни при чем. Просто мы не созданы друг для друга. Я чувствую себя сейчас ужасно. Но поверь мне, эти слова ранят меня намного сильнее, чем тебя.
Не помня себя от гнева, Луиз с ловкостью, которой позавидовал бы метатель диска, швыряет кассету «ДФК» мне в голову. С быстротой молнии я отклоняюсь от летящего в меня снаряда, который несется дальше через весь торговый зал, пока не попадает в идущего по другой стороне зала малыша, который мгновенно оказывается лежащим на полу. Малыш заливается слезами; Луиз как ошпаренная выскакивает из магазина; я издаю вздох облегчения.
— Ты видел, что произошло? — спрашивает Элисон, через мгновение вырастая около меня. В руках у нее предмет, поразивший ребенка. — Какая-то ненормальная девица только что метнула эту кассету в беззащитного ребенка.
— Да, видел, — отвечаю я. — К чему катится мир?!
20.45
Мы с Джимом идем по многолюдной Кингс-Хит под проливным дождем. Все пабы и кафе переполнены людьми, уже начавшими отмечать уикенд, а мне кажется несколько странным, что нас в этот пятничный вечер не ожидает ничего, кроме просмотра французского фильма с субтитрами.
— Так все-таки скажи, — говорит он, когда я останавливаюсь, чтобы зажечь сигарету, — почему ты так и не переехала в Лондон?
— Я никогда и не соглашалась на это, — отвечаю я, делая глубокую затяжку. — Деймон постоянно просит меня об этом, а я постоянно отвечаю ему, что хочу жить в Бирмингеме. Конечно, не всю жизнь, но по крайней мере сейчас не хочу никуда уезжать отсюда. Я не знаю, что он намерен делать. Правда не знаю. Поэтому я и не вижу смысла в том, чтобы переезжать туда и там делать то же самое, что делаю здесь, — это все равно что просто плыть по течению. Тем не менее в течение тех нескольких недель, перед тем как ему уехать, меня внезапно осенило: ведь если бы я любила его, по-настоящему любила, я поехала бы с ним, не раздумывая ни секунды. Ведь если ты любишь по-настоящему, то именно так и поступаешь, ты согласен?
— Да, — говорит он. — Я думаю, что, если чувство настоящее, тут и раздумывать не о чем.
— Что ты говоришь?! — восклицаю я с улыбкой. — Ты попал в самую точку. Ты понял, что я имею в виду. Настоящая любовь — это не только всякая там романтическая дребедень, когда все легко, а самое трудное заключается в том, чтобы придумать ласковые имена друг другу…
— Вы придумали ласковые имена друг для друга? — спрашивает Джим. — И какие же?
— Он называет меня Ворчунья, потому что временами бываю сварливой и брюзгливой. Сперва я обижалась, хотя старалась не показывать вида, но спустя три года мне это стало даже нравиться.
— А как ты его называешь?
— Домушник. Ты помнишь, что его фамилия Гест[30]. Конечно, не слишком остроумно, согласен?
Джим смеется:
— Да, не слишком.
— Ладно, — продолжаю я, — мы незаметно отошли от темы. Я пыталась объяснить тебе, что в любви есть не только привлекательные аспекты…
— Как, например, придумывание дурацких ласковых имен друг другу?
— Да, как придумывание дурацких ласковых имен друг другу, — отвечаю я. — Ведь бывают еще и тяжелые времена, когда все становится трудным. Когда, кроме цветов и радостно бьющихся сердец, появляется кое-что еще. Когда это касается только двух людей, живущих вместе, а таких аспектов немало. Если мне и хочется от жизни чего-то, так это настоящей любви. Такой любви, которая может выдержать все, что бы ни случилось. Я уверена, что только такой любовью и стоит дорожить.
Воскресенье, 27 февраля 1993 года
13.05
Самое начало дня. Мы с Ником в «Кувшине эля» в Мосли, едим и болтаем. Мы сидим друг против друга за столом, между нами две наполовину опорожненные кружки светлого пива, и я рассказываю Нику о моей встрече с Элисон.
— Так удалось вам посмотреть «Бетти Блу»?
— Да мы даже из футляра его не вынули.
— А что так?
— Понимаешь, когда пришли домой, я решил, что мы оба думаем только о том, как бы посмотреть фильм. И… ну, я не хочу рассказывать подробности, но еще в прихожей начали целоваться, а еще до того, как до нас дошло, что мы находимся в моей комнате, все, о чем ты можешь догадаться, произошло. Ну а когда проснулся сегодня утром и увидел ее, лежащую рядом в моей постели, я сказал: «С добрым утром, незнакомка», потому что искренне верил в то, что такое приветствие ее развеселит. Она не ответила, ее буквально ветром сдуло с кровати, она поспешно собрала все свои вещи, разбросанные по полу в спальне, и выбежала из комнаты.
— Да, получилось, надо сказать, не совсем так, как надо, — качает головой Ник. — Ну и что ты?
— Ну а что я, просто лежал в постели, уставившись на плакат, висящий на стене напротив.
— Тот самый, на котором изображен Боб Марли с огромной сигаретой-самокруткой?
— Тот самый. Ну, я спросил у этого легендарного красавца — а он наблюдал за всем, что происходило в спальне в течение последних двенадцати часов, — что, по его мнению, было не так. Он, конечно же, не ответил, потому что в этом и нужды-то не было. И так ясно, что произошло. Элисон гнетет чувство вины перед Деймоном. Я встал, оделся, вышел из спальни и сел на ступеньку лестницы как раз в тот момент, когда она пыталась надеть левую кроссовку на правую ногу. Ей пришлось прилично повозиться, но в конце концов она разобралась с ногами и с кроссовками и с независимым видом небрежно объявила, что уходит. Я промолчал. Я просто не знал, что говорить и что делать. Поэтому я предоставил ей возможность делать то, что она хочет.