Умри сегодня и сейчас - Сергей Донской

– Мы можем поехать вместе, – предложил Бондарь.

– Нет, – решительно возразила Ингрид. – Я хочу, чтобы у вас было время хорошенько подумать. Действительно ли вы хотите услышать от меня правду? После того как я сделаю признание, у вас не останется выбора. – Она таинственно понизила голос. – Вам придется забрать меня отсюда. Понимаете, что я имею в виду?

– Вы…

– Тс-с! Давайте ключи и приберегите остальные вопросы на потом. Я возвращусь через полчаса, даю вам слово. – Ингрид печально улыбнулась. – Биография у меня не безупречная, но угоном машин я не занимаюсь.

Бондарь сделал вид, что поправляет пальто и убедился в том, что легкий, плоский «Вальтер» находится там, где ему надлежит, с левой стороны груди, в пижонской кобуре, полученной в управлении. Риск был минимальным. Незаметно приблизиться к Бондарю не сумела бы даже змея. Не станут же его уничтожать управляемой ракетой, как проделывают это израильтяне с лидерами «Хамас». Высадки морского или воздушного десанта тоже можно было не опасаться, поскольку для такой карликовой страны, как Эстония, это приравнивалось бы к общевойсковой операции.

– Держите, – протянув Ингрид ключи, Бондарь заглянул ей в глаза. Неужели она решила открыть свои крапленые карты? Что это – мимолетный женский каприз или обдуманное решение?

Радужки ее глаз были прозрачными, как две льдинки, но заглянуть сквозь них в душу не получилось. Завладев ключами, она поспешила отвернуться. Бондарь уж решил, что не дождется от нее ни единого слова на прощание, но, пройдя несколько шагов, она остановилась и спросила, почти не поворачивая головы:

– Напомните мне вашу знаменитую поговорку. Кто не пьет шампанского, тот не рискует, так?

– Наоборот, – ответил Бондарь.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского?

– Правильно.

– Когда я вернусь, за это и выпьем, ладно?

– Договорились.

– Koike head… Vabandage…

– Что вы сказали? – переспросил Бондарь.

– По-русски: всего хорошего, – откликнулась Ингрид, возобновляя движение. – Good luck – по-английски.

– А второе слово?

– Sorry…

Ветер подхватил ответ и унес в неведомые дали, но Бондарь успел расслышать. И, оставшись один, он задумался: а за что, собственно говоря, извинилась Ингрид? Если таинственная невеста Виноградского намерена сделать какое-то чистосердечное признание, то она вправе рассчитывать на благодарность, а не на осуждение. Если же ее поездка является лишь поводом для того, чтобы улизнуть, то нужно ждать подвоха. В чем он может заключаться?

Необходимость строить догадки отпала одновременно с появлением серебристого джипа, выпрыгнувшего из-за песчаной дюны, как чертик из табакерки. Он остановился на таком расстоянии, что различить его номерной знак было невозможно. Сколько человек притаилось за тонированными стеклами и как они выглядели, Бондарь так и не узнал.

Из распахнувшейся задней дверцы выскочили отнюдь не люди.

– Ни хрена себе, – прошептал Бондарь, озираясь в поисках подходящего укрытия.

Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось только бескрайнее море и песчаный пляж, вылизанный ветром. Да еще небо, искать спасения на котором офицеров ФСБ не приучили. Так что никакого укрытия не было. Лишь стремительно надвигающаяся опасность, встретить которую предстояло лицом к лицу.

Глава 13

В любви все возрасты проворны

Хуже нет, чем ждать и догонять, решила Вера Савич, привыкшая сначала действовать, а потом уж сокрушаться по этому поводу. Прокравшись в спальню, пропитанную несвежим старческим дыханием, она постояла немного на пороге, неприязненно разглядывая похрапывающего Виноградского. Его седые патлы, разметавшиеся по подушке, напоминали лохмотья паутины, а разинутый рот вызывал непреодолимое желание плюнуть туда и стремглав броситься наутек, как если бы это была нора какого-то кошмарного паука-птицееда.

Давно уже люди не вызывали у Веры такой ненависти и такого отвращения. Профессор был противен ей, как вредоносные бактерии, которым он посвятил свою жизнь. Она бы не удивилась, если бы увидела их невооруженным глазом. Например, копошащихся во рту спящего, подобно опарышам в выгребной яме.

Передернувшись, Вера скользнула взглядом по комнате. Ее глаза остановились на круглом зеркальце, тускло мерцающем на низком пузатом комоде справа. Протянув руку, Вера смахнула его на пол и тут же отпрянула. Дверь в спальню закрылась одновременно со звоном осколков. Сделав несколько бесшумных скачков, Вера на цыпочках вернулась за кухонный стол и поднесла к губам чашку с остатками остывшего кофе.

– Ингрид! – жалобно прокричал Виноградский из спальни. – Ты где, Ингрид?

Он позвал невесту еще несколько раз, перейдя на эстонский язык, но Вера не откликнулась. Наконец, встревоженный хозяин дома вышел из спальни и, шаркая ногами, притащился на кухню.

– Разбилось, – сказал он вместо приветствия.

– Доброе утро, – просияла Вера.

– Я спал, а оно само свалилось на пол. – Виноградский продемонстрировал зеркальце, оскалившееся сверкающими зубьями. – Почему? Должна же быть какая-то причина.

В своей полосатой пижаме и шлепанцах он отдаленно походил на ребенка, огорченного поломкой игрушки. Правда, не самой любимой и не самой главной. Этот седовласый морщинистый засранец имел в запасе кое-что поинтересней. Универсальную отраву, с помощью которой можно было отправить на тот свет сразу несколько миллионов человек.

– Зеркало разбилось? – посочувствовала Вера.

– Само, – печально покивал Виноградский.

– Плохая примета, очень плохая.

– Разве?

– А вы не знали? Разбитое зеркало в доме – к смерти.

– Ингрид! – трагически завопил Виноградский. – Куда ты подевалась?

– Поехала кататься с моим ненаглядным, – небрежно сказала Вера. – Присаживайтесь, будем пить кофе, курить и ревновать вместе.

– Я не употребляю кофе и не курю.

– Но немножко ревнуете, признайтесь? – Вера одернула подол футболки, отчего ее ноги оголились еще сильнее.

– Стараюсь быть выше этого, – Виноградский осторожно опустился на скамью, пощелкивая сочленениями, как поржавевший робот. Почистить зубы или хотя бы умыться он не счел нужным. Полагал, что и без того неотразим в глазах любой женщины?

– Я тоже не любительница страдать, – сказала Вера. – От ревности одна горечь. Предпочитаю сладкую месть.

– Ну вам рано думать о супружеских изменах, – заверил девушку Виноградский, выкладывая зеркало на стол и опасливо отодвигая его подальше от края. – Как же это могло случиться? Мистика, ну просто мистика!

– Никакой мистики. Ваша невеста с самого начала положила глаз на Женю. Дело житейское.

– Бац – и вдребезги! В голове не укладывается.

– Так всегда бывает, – гнула свою линию Вера. – Ты думаешь, что тебе хранят верность, а за твоей спиной вытворяют такое…

Прекратив свой бубнеж, Виноградский подозрительно уставился на Веру:

– Что вытворяют? Кто?

– Знаем мы эти прогулки, – туманно отозвалась она.

– Прогулки, н-да… Не самая лучшая погода для утреннего моциона. – Виноградский повернулся к окну. – Ветер, тучи, похоже, дождь собирается…

– Вот-вот, – поддакнула Вера. – Кому охота в такую холодрыгу по пляжу шляться? Сидят, небось, в машине, на заднем сиденье. Печку включили, музон. Им хорошо.

– Вы так спокойно говорите об этом…

– По правде говоря, я вышла замуж не из любви, а по расчету. – Утверждение сопровождалось пренебрежительным фырканьем. – Женя – преуспевающий бизнесмен. Чем не повод для брака?

– О времена, о нравы! – Виноградский сокрушенно помотал головой, осыпая перхотью клетчатую скатерть. – А я, признаться, решил, что вы влюбленная и, гм, пылкая пара.

– Это из-за того, что я ночью волю чувствам дала? – Вера засмеялась и махнула рукой. – Не обращайте внимания, Сергей Николаевич. Жениной заслуги в этом никакой. Так уж я устроена. – Она подалась вперед и доверительно понизила голос. – Чтобы довести меня до оргазма, достаточно потрогать меня немножко, вот я уже и готова. Ничего другого не требуется.

– Феноменально! – восхитился Виноградский. – Скажите, а не существует ли какого-нибудь секрета вашей повышенной… гм, восприимчивости? Дело в том, что Ингрид обладает очень уж спокойным, гм, темпераментом.

– Секрет во мне, – скромно ответила Вера. – Сексопатолог, к которому я обращалась, сказал, что я одна такая на миллион. Еще он сказал, что это самая необычная форма нимфомании, с которой ему приходилось сталкиваться. Называется… называется… – Вера подняла взор к потолку, притворяясь, что вспоминает мудреный термин, хотя зазубрила его еще на Лубянке. – Геро… геронтофилия, вот. А что это такое, мне не объяснили. Сексопатолог только ухмыльнулся многозначительно и погрозил мне пальцем. К чему бы это?

Виноградский с хрустом распрямился:

– Извините, я на минутку. Мне нужно подняться наверх.