Затянутость во времени. Документальная повесть о событиях второй чеченской кампании - Николай Селиванов

Теперь они кружили в стройном хороводе в небе над Гойским, и слышался многочисленный непонятный треск. «Пулеметы!» – догадался Святой. Они напоминали скорее скорострельные многочисленные пушки. Темп стрельбы у них был настолько высок, что звук напоминал не треск, а злобное урчание. Пули крупного калибра шли с дистанцией пару метров друг за другом, со скоростью 2000 метров в секунду. Эта сплошная «струя» свинца крушила камень стен и бетон перекрытый, взрывала землю над блиндажами, ДОТами и ходами сообщений, превращая все в руины и крошево.

Исчерпав боеприпас, пятерка боевых вертолетов уступала место следующей, которая гирляндой висела в стороне. Все повторялось сначала.

Вертушки, сменяя друг друга, вели огонь уже около часа. Колонна пехоты, ведомая разведчиками, двигалась к цели, огибая селение.

Идущий впереди Макс, поднял руку – команда «стоп». Разведчики мгновенно залегли через одного вправо-влево, изготовка «к бою».

– Что? – к Максу подобрался взводный.

Макс молча указал чуть левее. Сквозь ветки виднелась какая-то непонятная конструкция на крохотной полянке.

– Не пойму, взводный. Вроде крест какой-то, – прошептал Гардин.

– Интересно, что это может быть? Давай Макс и Прист с Пашей, заходите правее его. Святой, – он взмахом подозвал Николаева, – бери Леху и Серегу Снайпера, левее заходите. Я с Костей и Связью – посередине. Вперед продвигаемся одновременно по команде, перебежками. Пошли!

Разведчики бесшумно разошлись.

– Вперед!

Двое в укрытии, готовые огнем прикрыть передвижение товарища. Один стремительным рывком – вперед на 3—5 метров к ближайшему укрытию, пню или ложбинке. Залег. Следующий перебирается на несколько метров впереди первого. Затем третий, еще дальше. И снова первый.

Все это слажено, молча, с минимальным шумом. Перебежал, залег, перекатился через спину в сторону на 1,5—2 метра, для того чтобы если кто вздумал обстрелять, то место, где залег боец, то он выдал бы скорее себя и не зацепил разведчика.

Фигуры солдат в камуфлированной форме мелькали среди листвы и исчезали. Они приближались к поляне справа и слева. И нервы у пулеметчика-чеченца не выдержали.

Чеченец, которого звали Руслан, открыл беспорядочный огонь из пулемета по мелькающим фигуркам. Ему казалось, что сами кусты и деревья надвигаются на него. Его брат Исламбек, младше его на десять лет, которому только исполнилось 15, тоже испугался и начал стрелять из автомата, бестолково вскочив на ноги. Их командир-араб, которого все звали Эль-Джабр, поручил им остаться здесь в засаде. Он сказал, что русские обязательно наткнутся на них. Но им нечего бояться, так как русские солдаты постоянно пьяные. Они будут с шумом пробираться сквозь заросли пьяно материться и кричать. Тогда мужественные воины ислама в упор смогут расстрелять не один десяток неверных, чтобы отомстить за разрушенный дом и погибшего отца. И пока русские собаки будут в панике, они, благородные чеченские волки, спокойно уйдут в безопасное место по знакомым с детства тропинкам.

Разведчики ответный огонь не открывали, залегли и затаились. Высоко над их головами, сбивая ветки, летели пули. Взводный по рации отдал команду.

– Снайпер! Автоматчика.

Грохнул тупой, как удар молотка по сухому дереву, выстрел СВДешки.

Исламбек взмахнул автоматом и упал.

– Прист! Огонь!

Пулемет Прибылова заработал в ту же секунду. Длинная очередь нитью протянулась к фигуре чеченца. Вражеский пулемет захлебнулся и замолчал.

Разведвзвод вышел на небольшую полянку. Бойцы подавленно смотрели на картину, которая им открылась.

За спиной боевиков стояли вкопанные в землю два сколоченных из бревен креста. На них висели останки двух распятых солдат. Лохмотьями висела форма, руки и ноги прибиты гвоздями, лица изуродованы. Клочьями вырваны еще при жизни волосы, кровавые ссадины и содранная кожа на груди.

Костя первым вскочил в окоп пулеметчиков и вытащил за шиворот боевика.

– Командир! Один на повал, а этому Прист ухо отбил, – доложил он.

Руслан корчился на земле в крови, прижимал руку к потерянному уху и жалобно скулил.

– Связь, доложи Байкалу.

– Уже доложил. Он запрашивал, что за шум.

– Передай все чисто.

– Так уже передал, – приподнял брови, извиняясь, Связь. Смагленко внимательно посмотрел на него – да, дело свое знает, хорошему солдату напоминать не надо.

– И про кресты передал?

– Нет. Про кресты не знаю, как. Открытым текстом что ли?

– Валяй открытым.

– Товарищ лейтенант, надо наших снять, – обратился Николаев, – не бросать же их так.

– Надо. Да здесь хоть пила нужна, чтобы кресты свалить. Не взрывать же их.

– Давай рванем, взводный, – всполошился Макс, – Вон саперы же есть!

– Нет, – возразил Святой, – от ребят и так почти ничего не осталось.

Вмешался Связь и доложил:

– Приказ – «Вперед»! Не задерживаться. Все оставить «Плоту».

– Приказ ясен? – лейтенант сверкнул глазами в сторону своего зама. – Святой! Приказ вперед!

– Есть вперед.

– Костя. Оружие, пленного, труп – все это берешь и ждешь здесь пехоту. Передашь им и за нами. С тобой Леха.

Разведгруппа двинулась дальше.

Вертушки тем временем закончили свою работу. К делу приступила артиллерия.

Снаряды шуршащими и шелестящими стаями проносились у них над головами, чтобы взорваться дальше и поднять над домами тучи пыли и тонны осколков кирпича, камня, шифера.

Над селением явственно висел тяжелый купол из черного дыма и бурой пыли. И по этому куполу, колышущемуся, сверкающему отблесками взрывов и пожаров, разведчикам без карты и компаса было видно направление их движения.

Дошли без приключений. Недалеко от окраины дождались подхода основных сил. Канонада прекратилась разом – по команде.

Пехота, ежесекундно ожидая нападения, с разных сторон вошла в Гойское. По центральной улице двигались разведчики. Вплотную к крайнему дому стояла самая обычная автобусная остановка, бетонная, побеленная мелом. Внутри лежали два деревянных ящика, перевернутые вверх дном. Один из них застелен газетой «Красная звезда». На ней разложены лаваши и початая банка тушенки. Скорее всего, был наблюдательный пункт, следили за дорогой.

Ребята из пехоты успели слазить на ретранслятор, хотя было видно, что никого там нет и негде спрятаться. Рассказали, что на искаженной смотровой площадке кого-то разорвало. Они сбросили вниз то, что осталось – окровавленные ботинки с остатками ног. Летчики стрелять умеют.

Село представляло жалкое зрелище. Разруха. Но некоторые дома уцелели, хотя живого места на них от осколков не осталось. Нигде ни одной живой души. Никаких следов бегства или отступления, никаких трупов и даже пятен крови. Нет даже ни одной дохлой курицы.

Медленно ступая, с оглядками и опасками, дошли примерно до центра. Повстречали разведку с соседней части, которая шла им на встречу. Кое-кто был знаком. Посидели, перекурили. Получили приказ возвращаться назад, проверяя дворы и подвалы.

– Да-а, – протянул Макс, – слушай, Святой, ни одной живой души вокруг. Они что, все испарились? Каким же оружием их тут обстреляли? Наверное, каким-нибудь испарительным.

– Нет. Вон глянь, – пара местных жителей, – Николаев кивнул на двух собак. Покрытые пылью, с очумевшими от ужаса глазами. Они выбрались из подвала разрушенного дома, – Небось, теперь вспоминают, что сказать, то ли «гав», то ли «мяу».

– После такого и «иго-го» могут закричать.

Все это было странно и непонятно, но размышлять пока некогда.

– Николаев, ты с половиной взвода пройди по правой стороне улицы. Я с другой половиной – по левой. Осторожно проверить подвалы, погреба, сараи. Если найдете оружие, снаряжение, трогать внимательно – может быть заминировано. Обо всем докладывать, – приказал Смагленко. Потом добавил, – Поменьше самодеятельности!

– Понял. Есть…

Ничего интересного не было. То есть совсем ничего. В домах не было даже мебели, только брошенный хлам, который бывает в каждом хозяйстве.

В одном доме разведчики задержались дольше. Все стены внутри были размалеваны. Кто-то писал, мешая русские и чеченские слов и путая русские буквы. Автор высказывался, как он ненавидит русских и Россию. Рядом черной краской по стенам – восхваление аллаха и чеченцев. Явно этот грамотей не был хозяином дома – хозяин не стал бы портить стены. Да и возраст писак определялся сразу – мальчишки-подростки. Несколько лет не знающие занятий в школе, живущие только войной и ненавистью, которые им навязывали взрослые.

Мораль проста: хочешь хорошо жить – укради.