Теннисные мячи для профессионалов - Леонид Словин

Денисов свернул на боковую аллею. С расположенного поблизости теннисного корта все время, пока он двигался от входа, доносились короткие тугие удары, о которых писал Ланц.

У корта Денисов остановился.

«Ланц полюбил все, связанное с Анастасией, — подумал он, — и от этого взгляд его становился иногда необыкновенно острым и изобретательным…»

Кроме игроков, за сеткой было немало наблюдавших. Скамью занимали несколько молодых женщин, здесь тоже все были знакомы между собой, весело перешучивались.

Среди игравших Денисов увидел Мацея, поэт играл в паре с худощавым, в очках, блондином, занимавшимся йогой на пляже. Игра у Мацея не ладилась, партнер делал вид, что его это не трогает, бесстрастность, однако, давалась ему с трудом.

Денисов подождал, пока Мацей и его партнер проиграли, -это не заняло много времени.

— А-а, сосед… — Мацей был расстроен, даже не пытался это скрыть. Он направлялся домой. Шли рядом. — Данные у меня неплохие. И реакция. Я знаю. Практики мало! Восемь лет вообще не брал в руки ракетку. А до этого — от случая к случаю. Правда, в детстве занимался. Юношеский разряд… -Мацей достал трубку. — Спички с собой?

— Нет.

— Потерплю. — Огромный живот колыхнулся, Мацей предпочел его не заметить. Надвинул шапку на глаза.

Мимо двухэтажных корпусов, бильярдной они двигались в направлении столовой, к финским домикам.

— Теннисные мячи… — спросил Денисов, помолчав. — Всегда белые?

— Наши всегда. Других я в продаже не видел.

— А зеленые? Точнее, нежно-зеленые? — Он процитировал Ланца.

— Пушистые… — Мацей кивнул. — По-моему, их привозят.

— Видели?

— Только раз. У игрока экстра-класса.

— Здесь? В Коктебеле?

— Веда играла, мастер спорта. Приезжала на несколько дней.

— В этом году?

— Весной.

— Вы знакомы?

Они прошли мимо плаката: «ТИШЕ! ПИСАТЕЛИ РАБОТАЮТ!» Впереди была узкая тропинка к дому Мацея, идти вдвоем по ней было невозможно. Денисов успевал задать три — максимум четыре вопроса, при условии, что Мацей ответит сразу и коротко.

— С Ведой? Она из Харькова, но живет в Минске. — Поэт, как назло, тянул, был не в меру обстоятелен. — Режиссер на «Беларусьфильме». Да вы тоже знаете наверняка, видели по телевизору. Собственно, она и сейчас здесь. Позавчера прилетела. С мужем. Но играть не приходит. Не с кем и неинтересно.

— А весной? Партнеры были? — Денисов загнул палец: «Раз!»

Поэт оказался снова многословным:

— Партнеры? Нет. Просто ее просили дать нагрузку, погонять по площадке. А мы стояли вокруг. Любовались.

— Кого погонять? Мужчину, женщину? — Денисов перебил его: тропинка была совсем рядом: «Два!»

— Подругу. Она, собственно, и просила.

— Вы и ее знаете?!

— Я всех знаю.

— Кто у нее подруга, интересно?

— Из Харькова тоже. Завсегдатай. Ширяева Наташа, переводчица. Со мной обычно сидит. На Ларискиных столах… — Дойдя до столовой, он повернул. — До вечера! Чава-какава!

Дверь в столовую со стороны набережной была закрыта. Денисов прошел к служебному входу, вошел в коридор. В душевой из непривернутого крана капала вода.

— Ларису позовите, — попросил он женщину, показавшуюся из кухни.

— Лариса, тебя! — крикнула та.

«Двинулось… — подумал Денисов. Он вспомнил ночного оперуполномоченного с Курского. — «Не надо только круглое тащить, а плоское катать…»

— Лариса! — снова послышалось в коридоре. — Молодой человек ждет.

— Иду.

Официантка оказалась рыжеватой, крепенькой, в войлочных тапках, в байковом платье, несмотря на жару.

— Слушаю… — Официантки здесь отличались терпением и покладистостью.

Денисов представился:

— Я интересуюсь одним человеком. Где бы могли переговорить?

— Давайте за мои столы…

Они прошли к одному из столов, он стоял ближе к кухне. Денисов сел. Отсюда была видна большая часть помещения, прилегающая к веранде, и дверь в вестибюль -входившие в столовую словно попадали в мрачноватый зрительный зал.

— Этого человека вы знаете? — Он показал фотографию. Официантка отошла ближе к свету, вернулась, неся снимок в руке:

— Среди постоянных не было. А так разве запомнишь? Каждый день меняются.

— Он был в цветной сорочке, очень заметной. Красное, белое, синее. Лоскутами.

— Тут насмотришься… Только поспевай, гляди! Какие только люди не ездят!

— Значит, не знаете?

— Нет.

— Он сидел где-то поблизости от Ширяевой…

— Наташи? Она как раз за этим столом всегда сидит… -официантка обрадовалась.

— Вы знаете ее?

— Как же?!

— Какая она из себя?

— Блондинка. Сероглазая. В очках. Плотненькая… — Она, не глядя, провела рукой над бедрами. — Ходит в курточке, в шортах. — Официантка и Ланц в своей рукописи, несомненно, обрисовывали одну и ту же женщину. — Симпатичная…

— Вы и семью ее знаете?

— Сынок в этом году поступил в Суриковское. Теперь одна живет.

— Приезжает часто?

— Каждый год, а то еще и дважды в год. В Планерском у нее родственница — Сусанна Ильинична. Наверное, слышали?

—Нет.

— Известная художница… Ну, сейчас-то какая она художница?! Под девяносто, считай. Но все равно!

— Она живет в Доме творчества?

— Дача у нее.

— Ширяева обычно с ней, на даче?

— У нас. Там, у Сусанны, всегда люди. Как на вокзале… А у нас и удобства: горячая вода, душ. Все под рукой.

— Обычно она отдыхает одна?

— Все годы. У них тут компания. Веда…

— Кто еще?

— Никита. — Официантка знала всех. — Журналист. Еще и экстрасенс. Водит рукой вдоль одежды и ставит диагноз. Я, правда, к нему не обращалась.

— Весной все сидели за этим же столом?

— Веда с мужем раньше приехали, заняли в первом ряду. И Никита с ними.

— А кто тут, с Ширяевой?

Она начала с угла:

— Поэт, Петр Григорьевич.

— Мацей?

— Да. В шапочке, с животом… В Коктебеле хорошие поэты отдыхают. Юлия Друнина недавно была. Скоро опять приедет. Татьяна Кузовлева.

Денисов показал на стул рядом с собой:

— Все было занято?

— Тут — Игорь. Искусствовед, профессор. Интересный мужчина, еще молодой, — не ожидая вопросов, она указала на следующий стул. — Из Архангельска, жена главного редактора. Дальше Марковская. Тоже искусствовед. Люба — актриса из театра Леси Украинки… Еще мальчик, ему стул ставили. Сын Мацея. Потом отец отправил его в Харьков, к бабушке. Шесть человек…

«В столовой сидели порознь…» — подумал Денисов про Анастасию и Ланца.

— Художница… Родственница Ширяевой… Она сейчас в Коктебеле?

— Завтра приезжает. И Наташа с ней.

— Это точно?

— Мы все тут знаем, не выходя из столовой, — веснушчатое лицо сморщилось в беззвучном смешке. Она поправила фартук. — На даче уже помыли, холодильник включили. Ждут.

Денисов вернулся к началу разговора:

— У Ширяевой есть брат?

— Одна она. Кирилл Владимирович, отец ее, был потом еще раз женат. На Кругловой-Стеценко, пианистке… — Денисов быстро утерял нить. Его интересовало главное.

— Про племянника ее вы никогда не слыхали? — «Перст судьбы, — писал Ланц, — он племянник!»

— Никогда. Нет у нее! Я бы знала.

— А вдруг?

— На всякий случай поинтересуйтесь у Веды.

— Где ее искать?

— В коттеджах. Но вряд ли… — Она глазами указала на карман, где лежала фотография Ланца, и убежденно мотнула головой.

Новые террасы коттеджей производили впечатление недостроенных — словно в последнюю минуту из них вытащили и унесли оконные переплеты. Кирпичные коробки стояли пустыми.

Денисов выждал несколько минут. Постучал, его сразу услышали.

— Прошу, — сказал женский голос.

Денисов толкнул дверь в комнату — она была не заперта. На пороге остановился. Хозяева сидели за столом, при виде чужого человека замолчали.

— Разрешите?

— Да.

Подруга Ширяевой была не только теннисисткой и режиссером, она снималась в кино, Денисов не раз видел ее по телевизору: спортивного вида, с короткой стрижкой; мужа ее — сухощавого, с замкнутым скуластым лицом — видел впервые.

Муж посмотрел на Денисова, потом на жену. Денисову показалось, супруги чем-то расстроены. Спросил:

— Может, мне лучше выйти? А вы тут посекретничайте…

Денисов решил, что они женаты недавно.

— Я из уголовного розыска.

— Как вы сказали?

— Милиция. Уголовный розыск.

Денисов услышал похожее на всхлип. Это оказался смех. Нервный, почти судорожный.

— Слышишь, Веда? Уголовный розыск.

Обоим стало сразу легко. Женщина положила руку на плечо мужа:

— Я же говорю, Георгий, ты — бандит. Урка. Все знают.

— Но подозревают-то тебя! Я думаю, тебе лучше сразу признаться…

— Я не должна была связываться с тобой.