Теннисные мячи для профессионалов - Леонид Словин

— Его не замечала. — Тон официантки изменился. — Вы меня отпустите? Клиенты ждут… — Администраторша отошла еще раньше.

Денисову осталось откланяться. Тем не менее у входа он нашел швейцара — плотного, с покатым лбом, с жирными складками на шее.

— Случай этот при мне был. — Он тоже говорил в основном о потерпевшей. — Хороша птичка!

«Принципиально другое мнение… — подумал Денисов. — А уж представления о тех, кого следует опасаться в действительности, никакого…»

Из зала ожидания кто-то постучал в дверь, швейцар сделал вид, что не слышит.

— Девицу я сразу заприметил. Плащ, должно, сто лет не был в чистке… Извините!

Он подал очередному клиенту сетку, зонт, привычно опустил в карман чаевые, открыл и тут же снова закрыл дверь. Походка у него была быстрая, шаркающая.

— Верите? — Он вернулся к Денисову. — Я сам никогда себе этого не позволял и от других не переношу. Нет денег на ресторан — не ходи. Вообще-то сюда редко такие ходят. Меня уже знают! Боятся! Глаз-ватерпас…

Приметы парня, приходившего вместе с Инессой, одежду он, впрочем, не запомнил.

Дождь не был виден, только в черных, на черной платформе, лужах, там, где падал свет, поверхность воды рябила и подергивалась. Вдалеке виднелась площадь Трех вокзалов -за пеленой она казалась вымершей, плохо освещенной. Движение пригородных поездов прекратилось, кроме Денисова, на платформе никого не было.

«Пока я все только удаляюсь от цели: девчонка, сбежавшая из дома, теперь еще сумасброд — жених… Задержим ли мы его в гостинице? Если да, высветится ли происшествие с новой, неизвестной пока стороны?»

Грибов появился около двух:

— Задержался по твоему делу. — У него была характерная рязанская скороговорка, некоторые жаловались, что не все понимают. Но Денисову она нравилась.

— Порядок?

— Да. «Нет конца у дел». Едем, нас уже ждут.

Приближавшийся к платформе состав замедлил ход, потом и вовсе остановился перед светофором, он направлялся в парк отстоя.

— Давай сюда. — Грибов еще на ходу открыл дверь одного из тамбуров. — Аккуратнее.

Состав шел с юга, он показался Денисову ободранным, темным; к концу летних перевозок поезда уставали, болели. Как люди. На полу тамбура хрустнула под ногами стеклянная мелкая крошка, окно с нерабочей стороны было выбито.

— Свои. — Грибов успокоил выглянувшую из коридора проводницу.

В соседнем вагоне дверь тоже была открыта — слышался стук бутылок, нерусская речь, проводники начинали уборку вагонов.

— Не задержат надолго, сейчас потянут… — Грибов был ниже Денисова, но устойчив и кряжист — им уже приходилось участвовать вдвоем в задержаниях.

Вагоны действительно напряглись, сходя с мертвой точки, скрипнули тормоза.

Ехать было недалеко.

Поезд еще шел. По обеим сторонам тянулись поставленные на прикол составы. Сквозь освещенные окна их ночная жизнь в парке отстоя была хорошо видна: поднятые полки, чей-то одинокий ужин или завтрак, дружеская неторопливая беседа проводников.

— Сюда, — сказал Грибов. Они спрыгнули на нерабочую сторону, здесь было темнее. — Значит, так… — предупредил он. — Иди прямо. До резерва проводников. Тут недалеко. Я догоню.

Сотни вагонов, пропахших странствиями, людьми, нехитрой снедью — иначе, Железной Дорогой, — стояли неподвижно-тяжело. Совсем близко, по ленинградскому ходу, прогрохотал дальний.

У резерва проводников догнал Грибов:

— Все в порядке. — Он был не один. Поодаль шли двое постовых, рядом на коротком поводке бежала овчарка.

Метрах в двухстах остановились.

— Пришли, — Грибов показал постовым на вагон; тот, кто был с собакой, пригнувшись, перебрался на другую сторону, умный пес неслышно пролез впереди него. — Если будет спокойно, по сигналу присоединишься к нам, — передал Грибов дополнительно по рации.

Второй милиционер встал поодаль.

— Подождем, — ночной оперуполномоченный настроен был благодушно. — «Когда бы ни умирать, все равно день терять…»

За шумом дождя кто-то невидимый постукивал металлическим молоточком бандажи, пробовал буксы. Несколько проводниц с сумками молча прошли по своим вагонам.

Сила дождя быстро менялась: минут пять было тихо, потом снова застучало по крышам.

Денисов поднял голову, прожектора на вышке казались огромными холодными светляками.

Ждать пришлось недолго. Послышались шаги, кто-то прошел рядом, едва не задев. Пахнуло пивом. Потом раздался стук в стенку вагона, еще через минуту — звук поворачиваемого в двери ригеля.

— Кто? — спросил невидимый в темноте проводник.

— Поспать. Утром уйду…

За самовольное превращение находившихся в отстое вагонов в гостиницу наказывали, но часть проводников продолжала рисковать.

— Заходи… — Проводник подал дверь на себя; увидев метнувшиеся к вагону тени, ничего сначала не понял: — Сколько вас? Трое?!

— Ну! — Денисов уже входил в тамбур. — Транспортная милиция. Никого не предупреждайте. В каком купе ночуют?

Проводник растерялся:

— Во втором. И в третьем.

Из служебки лил неяркий свет, пахло разваренным картофелем, овощами. Денисов прошел в коридор. Женщина в форменной сорочке, с галстуком-регатой резала хлеб — проводники готовились ужинать.

— Когда откроем двери, включите свет, — Грибов, поднявшийся следом, говорил неразборчиво, но проводник понял. -Ключ с собой? — спросил он у Денисова.

— С собой.

Двери открыли служебными ключами. Вспыхнул свет.

По коридору побежала овчарка.

— Милиция! Документы… — Оперуполномоченные почти одновременно вошли каждый в свое купе.

Был самый сон. В купе у Денисова оказалось трое, ни один из них не пошевелился. Не убирая руки с пистолета под мышкой, Денисов стал будить их по одному. Все трое спали в одежде: «гостиница» предоставляла минимум удобств -подушки, матрасы.

Первым поднял голову пожилой, похожий на снабженца, протянул с верхней полки командировочное удостоверение, паспорт. Документы были в порядке.

Денисов больше им не интересовался. Он пристально вгляделся в парня внизу. Тот лежал лицом к стенке. Из-под матраса высовывалась куртка, похожая на ветровку…

Вошел Грибов с обычной скороговорочкой, Денисов ничего у него не понял.

— Удачливый я, — пришлось повторить. — В купе один мужик. И тот, наверное, в розыске: справка на Николая, а татуировка «Витя», паспорта нет. Бывает, конечно. «Акулина пирог ставила — все ворота в тесте…» — Грибов показал на нижнюю полку.

— Сейчас убедимся, — Денисов потянул высовывающуюся из-под матраса ветровку. Грибов в это время принялся будить третьего:

— Эй, дядя!

Парень внизу повернулся. Из-под матраса показался вывернутый наизнанку рукав, шнурок, пущенный по поясу. Денисов нагнулся. Спящему было не больше двадцати, черты лица казались небольшими, аккуратными. Денисов перевернул куртку — с лицевой стороны от плеча к манжету тянулись неширокие белые полосы.

«Он!…»

— Милиция! — предупредил Денисов. — Документы. И никаких глупостей! Спокойно! Степанов? Олег? С днем рождения…

Разговор повели в соседнем купе, пока ждали машину. В ящике под полкой, где спал Степанов, нашлась и женская сумка с вещами.

— Инессы? — Денисов показал на вещи.

— Думаете, мне деньги ее нужны?! — Голосом и выражением лица Степанов показал, что оценивает логические способности Денисова невысоко. — Я бы все равно вернул. Вы же ничего не знаете! Она приехала ко мне, чтобы остаться! А сейчас колеблется…

Денисов отнес грубость за счет его незнакомства с принятым в милиции этикетом.

— Что дальше?

— Мы любим. Не можем друг без друга! Понимаете?

Степанов поднялся, сделал пару шагов к двери. Денисов -за столиком — следил за ним. По ту сторону окна текло с крыши, влага проникала в купе.

— Вы прописаны в Москве?

— В Нахабине.

— С родителями?

— Я ушел из дома. Понимаете? Отец и мать против. Особенно мать.

— Когда ушли?

— Перед тем как ей приехать. Неделю назад.

— Работаете?

— Устраиваюсь. Уже договорился. Должны дать общежитие. Мне и ей… — Он остановился. Овчарка пробежала по коридору, замерла у двери.

— Койот, место! — крикнул постовой.

Денисов слушал. Это была другая история. История Олега и Инны, их любви. Обстоятельства ночного происшествия на платформе оставались такими же загадочными, как и утром. Время уходило.

«Что за человек следил за погибшим из темноты за элеватором? — Денисов мысленно повторил главный вопрос. Только Степанов сейчас мог помочь. — Через несколько часов, я не говорю — «через день…» — не будет ни одного свидетеля, кто хоть что-нибудь видел!»

Но вести разговор об этом было еще рано.

— Что у вас получилось в ресторане? — спросил он.

— На Курском? Так, дурь… — Степанов покраснел. — Поругались. Подумал: сделать такое, чтоб уже не подойти! Чтоб нельзя вместе. Сжечь мосты…» Ушел, взял вещи. Вижу — не могу! Снова поехал на вокзал.