Навстречу ветру - Анхелес Касо

Вот уже несколько лет Сократес удостаивал ее своими визитами. В одно из воскресений он внезапно появился рядом с ней, лежа на кровати. Ховита еще в полусне ощутила тепло его тела, почувствовала его дыхание у себя на затылке. Повернувшись, она увидела его, улыбающегося; его пухлые губы были приоткрыты, а глубокий взгляд наполнен радостью. Эта встреча стала одним из самых знаменательных моментов в жизни Ховиты. Кроме того, в отличие от ее матери, Сократес мог говорить. И говорил много в течение того короткого времени, что был с ней в слабом золотистом свете раннего утра до тех пор, пока не исчезал в тот момент, когда солнечные зайчики начинали стучаться в окно и все вокруг вновь обретало тень, а птицы принимались воодушевленно щебетать с первыми несмелыми лучами зари. Тогда он вмиг исчезал, оставляя тень своего запаха на простынях.

Ховита привыкла к беседам с Сократесом. Он являлся каждое воскресенье, и они тихонько шептались, чтобы не разбудить Сан, которая все еще спала. Сократес не предупреждал ее о плохом, в отличие от других духов. Однако его молчание в действительности объяснялось любовью к ней: он не хотел ее пугать. Напротив, он утешал ее в трудную минуту, успокаивал, если она нервничала, поддерживал ее в грустные дни и всегда давал мудрые советы. А еще он много шутил с ней и говорил разные пикантные слова, которые заставляли Ховиту чувствовать себя все еще желанной. Загвоздка состояла лишь в том, что они, естественно, не могли прикоснуться друг к другу.

Ховита с тревогой дождалась воскресенья. В ту ночь она не сомкнула глаз, и когда Сократес явился, она сидела на постели с покрасневшими глазами и сильной головной болью, пульсировавшей в висках. Ховита даже не дала ему полностью проявиться:

— А знаешь, что случилось с Карлиной? — сразу же спросила она, когда еще даже не вполне различала его силуэт.

— Конечно, знаю.

— Что мне делать? Если я потрачу деньги на Сан, то не смогу накопить для себя. Но если не потрачу, разрушу ее планы. Эго ужасный выбор.

Сократес глубоко вздохнул и неспешно, но очень ясно произнес так, словно боялся, что Ховита не до конца поймет его:

— Ты должна подумать о себе. Она вырастет, и у нее будет своя жизнь, лучшая или худшая. Она уедет отсюда и оставит тебя одну. Тебе понадобятся деньги, чтобы заботиться о себе. Возможно, однажды тебе придется лечь в больницу. Или переселиться в этот дом престарелых, который находится в Виле. И надо будет платить.

— Ты хочешь сказать, что я заболею?

— Нет, что ты. Я не знаю, что будет с тобой через столько времени. Я просто предполагаю, как могут сложиться события. Побудь эгоисткой. Подумай о себе. Но дай девочке закончить этот учебный год. У тебя будет время, чтобы сообщить ей плохие новости. Ты сегодня очень хорошо выглядишь…

Ховита поправила рукой волосы:

— Но я ведь совсем не спала!..

— Ты помнишь, в самом начале мы проводили ночи без сна? Тогда, когда ты недосыпала, тебе это очень шло… Ты просыпалась такая красивая, как спелая гуава. И сегодня ты такая же.

— Ах ты, льстец!..

Ховита закончила готовить свою неудачную качупу. Сан уже накрыла на стол. Девочка не сняла яркую синюю ленту, которая пересекала ее желтое платье. Они сели за стол, и Сан стала раскладывать по тарелкам еду, благодаря Ховиту за то, что она приготовила такое особенное блюдо по случаю окончания начальной школы.

Старуха взглянула на нее. Милое круглое личико и огромные глаза девочки радостно и воодушевленно улыбались. Ховита не могла больше ждать:

— Ты не сможешь поступить в лицей. У меня нет денег. Твоя мать уже не работает и не может мне ничего присылать.

Ложка выпала из руки Сан в тарелку. Бульон качупы разбрызгался, испачкав ленту дюжинами жирных пятен всего за долю секунды, безвозвратно испортив яркую нейлоновую ткань. Девочка ошеломленно уставилась на них, сосредоточив все свое внимание на этих крохотных коричневатых брызгах, которые навсегда испортили самый лучший день в ее жизни и в один миг разбили все ее надежды и мечты. Так лавина в одночасье уничтожает многолетний труд, срывает дома, убивает воспоминания и вырывает с корнем сады, уносит за собой все усилия, которые вложены человеком, чтобы создать очаг, иллюзию убежища от жестокостей мира. Сан отчаянно расплакалась:

— Моя лента!.. Моя лента испорчена!..

Пробуждение ото сна

Сан провела весь последующий год, словно в стеклянном шаре. Она была в нем, робкая и застывшая, а жизнь протекала где-то над ней, со своими рассветами и закатами, играми и обязанностями, улыбками и маленькими печалями. Обычная жизнь двенадцатилетней девочки, живущей в отдаленном селе на Кабо-Верде и уже не ходящей в школу.

Но ей не удавалось поймать ее. Ниточка, связывавшая ее со всем, чем она собиралась стать, оборвалась тем июльским вечером, когда Ховита сообщила девочке, что она не будет продолжать учиться, и Сан не оставляла попытки восстановить эту связь. Она была еще слишком маленькой, чтобы понять это, но на самом деле она потеряла важную часть себя, ту, которая должна была развиваться в будущем, возникнуть из маленького кокона, в который девочка все еще была заключена, и предстать во всем своем великолепии, отбрасывая могучую и благотворную тень на этот мир.

Каждое утро Сан просыпалась, чувствуя глубокую опустошенность. Она отчаянно скучала по школе, по долгим прогулкам до Фахи в живописных лучах рассвета, по молчанию остальных ребят во время уроков и их же болтовне на переменах, по шероховатым обложкам книг, по удовольствию постепенно заполнять свою тетрадь, по сильному запаху мела, ластиков и карандашей. Сан скучала по знаниям, в которые она научилась погружаться, словно жаждущий, который ищет облегчения в прохладной воде. А также по теплому и подбадривающему присутствию доньи Натерсии.

Иногда Сан навещала ее, придя к школе ближе к вечеру, чтобы дождаться, когда учительница выйдет, закончив свои уроки. Донья Натерсия приглашала ее к себе в гости. Они садились вместе в маленьком садике, окруженные бугенвилиями и величественными стрелициями. А Омеро, пес, усаживался в ногах у Сан, жадно ожидая, пока на пол не упадет хотя бы капелька вкуснейшего мороженого из манго, которую он тут же слизывал.

Натерсии было очень жаль, что ее бывшая ученица попала в такое положение. Учительница больше, чем сама девочка, понимала масштаб ее неудачи. Она понимала драматические последствия, которые этот крах окажет на дальнейшую жизнь Сан, обрекая ее на второстепенную и плохо оплачиваемую работу, на необходимость эмигрировать в чужую страну. Возможно, чтобы терпеть, как и многие другие, присутствие мужчин, которые раз за разом, не раздумывая, будут делать ей детей, будут пьянствовать и плохо с ней обращаться, пока она будет надрываться на работе и в домашних хлопотах, а потом бросят ее, когда устанут от слишком семейного секса. Натерсия боялась, что она превратится в еще одну из многих в мире женщин, незащищенных и угнетаемых.

После того, как Сан сообщила об известии своей учительнице, Натерсия провела не одну ночь, складывая и отнимая, пытаясь сопоставить цифры, чтобы взять на себя образование девочки. Но это было невозможно: ее учительская зарплата была маленькой. Кроме того, уже несколько лет подряд она вынуждена была отправлять половину своего заработка родителям. Мать Натерсии пережила инсульт, и ее парализовало. Так как она была в таком состоянии, а отец пал духом и посвятил себя каждодневному уходу за супругой, пансион постепенно пришел в упадок, пока родители Натерсии не были вынуждены закрыть его. Теперь им нужно было много средств, чтобы оплатить услуги врачей и лекарства для матери, и хотя у них были собственные накопления, им также требовалась помощь дочери. Того, что оставалось у Натерсии, хватало на оплату аренды домика и на очень скромную жизнь, без возможности путешествовать по Европе, как она всегда мечтала, без каких-либо удобств или мелких роскошеств, которые она познала в детстве и юности. Она позволяла себе всего две прихоти: поесть мяса один раз в неделю, и иногда покупать себе какую-нибудь книгу, которую она заказывала по почте на адрес библиотеки в Виле и которую получала с трепетом в сердце, как перед встречей с дорогим другом. Она бы отказалась и от этих двух трат, но сколько бы Натерсия ни считала, этого бы все равно не хватило на оплату зачисления, учебных материалов и жилья.

Итак, все, что она могла сделать для Сан, — поддержать ее и дать совет. Каждый раз, когда они встречались, Натерсия повторяла девочке, что нельзя падать духом, и, может, если ей удастся найти хорошую работу в городе, она будет учиться в вечерней школе. Учительница хотела, чтобы Сан не теряла надежду, чтобы она испытывала желание бороться за эту возможность и не позволяла отчаянию поглотить себя, опасному, словно болото, в котором на глазах у Натерсии за все время ее учительства утонуло столько девочек, удовольствовавшихся выживанием, приспособившись лишь к тому, чтобы не умереть с голоду. Рутина и моральное разложение, убеждение, что невозможно покинуть голую и удушливую клетку нищеты, принятие непреклонной судьбы, полные надежды ночные молитвы о том, чтобы обычный жар, отравленная вода или простой грипп не унес тебя в мир иной, открывая, наконец, путь к вечнозеленым лугам, неиссякаемым фонтанам и бесконечному покою.