Навстречу ветру - Анхелес Касо

Поначалу в это свободное время Сан оставалась дома, лежа в постели и читая какую-нибудь из газет, купленных хозяевами в предыдущие дни. Она выходила только, чтобы послушать мессу рано утром, а потом недолго погулять по улицам, пахнущим кофе и кукурузными лепешками. Но вскоре, познакомившись с другими служанками из этого района, она стала использовать выходной, чтобы немного развеяться. Эти девушки, все без семьи, заполняли пустоту воскресными групповыми развлечениями: пляж, обед на одной из городских площадей, где они разводили костер и садились на землю вокруг котлов, без конца рассказывая про свою жизнь, и смеялись до слез над любым пустяком. Потом они друг друга прихорашивали, красили губы и подкручивали ресницы. А потом в приподнятом настроении отправлялись на танцы, где обычно танцевали друг с другом, отвечая отказом на приглашения парней из страха, что кто-то из них чересчур приблизится, и возможно, по чистой случайности кто-то из хозяек будет проходить мимо, и тогда осмелевшая девушка потеряет работу. Конечно, это продолжалось лишь до тех пор, пока не темнело. Тогда, когда наступала непроглядная ночь и становилась защитницей, тела постепенно соединялись, и сразу же за углами домов так же сплетались языки, а горячие и жаждущие руки скользили под одеждой. В это время Сан, еще слишком юная, чтобы позволить настигнуть себя желанию прикоснуться к мужчине, возвращалась домой, немного смущенная и обеспокоенная, задаваясь вопросом, почувствует ли она когда-нибудь желание обниматься, целоваться и вот так тереться, потому что тогда все это казалось ей отвратительным. Что касается хозяев, с ними Сан была ни в хороших, ни в плохих отношениях. Хозяйка, донья Ана, была, скорее, сдержанной женщиной. Она никогда не проявляла нежности. Даже с детьми, которые, когда у них что-нибудь случалось, и они переживали один из горестных и страшных моментов, эмоционально их опустошавших, малыши предпочитали искать убежища в руках Сан, вместо того, чтобы обратиться к своей матери, чьи руки почти всегда протягивались, чтобы оттолкнуть их. То она только что нанесла макияж, то делала прическу, то ее лак для ногтей еще не высох. Она была мулаткой, получившей образование в Лондоне, скорее, европейка, чем африканка, и ненавидела физический контакт и чересчур открытое проявление чувств. Обычно она держала всех на расстоянии, наверное, убежденная, что приближение может быть угрозой ее целостности. Так она обращалась с Сан, всегда с высоты своего положения хорошо устроившейся в жизни женщины, будто бы образование, которое ей удалось получить, средства, которыми она располагала, и все преимущества ее статуса были заслугой ее красоты, предосторожности и лукавства, а не простым стечением обстоятельств, удачей родиться в семье английского дельца с давними интересами на рынке кофе на острове, который женился на туземке, красивой и гордой, как полная луна. Возвышенная до своего положения, хорошо образованная и избавленная от забот, связанных со всем, что не относится к ее собственной внешности, донья Ана позволяла своей прислуге работать в условиях определенного комфорта, не предъявляя им слишком жестких требований. Обычно она не кричала на них и не ругалась, но и не спрашивала никогда об их делах, семьях, желаниях или потребностях. Она считала само собой разумеющимся то, что эти женщины не годятся ни для чего другого, кроме как для того, чтобы прислуживать другим. В действительности, она даже не задумывалась, что они могут быть чем-то большим, чем живые объекты в ее полном распоряжении, роботы из плоти и крови, которые жизнь просто дает таким, как она, чтобы существование было более комфортным. Так же, как дает им драгоценности, чтобы украшать себя, или духи, чтобы соблазнять. Просто еще одно дополнение.

Хозяин тоже не сильно вдавался в дела Сан. Дон Жоржи был приятным и обходительным португальцем, который обращался с прислугой довольно добродушно. По утрам, когда он один спускался позавтракать, иногда он спрашивал у служанок об их женихах и шутил. Сан краснела при таких словах, которые казались ей слишком откровенными, словно в воображении мужчины возникали образы, которые она от себя гнала: прикосновения, вздохи и капельки пота в темноте. Порой ей даже казалось, что он очень пристально на нее смотрит, задерживая взгляд на груди и широких бедрах. Тогда она разворачивалась и принималась за какое-нибудь дело на кухне, чтобы спрятаться от этого взгляда. Но потом, когда он уходил, Сан думала, что, несомненно, это лишь ее предположения: с чего бы это на нее будет так смотреть такой взрослый мужчина, который, к тому же, женат на очень красивой и элегантной женщине, какой ей никогда не стать?

Такая жизнь была достойной. Сан даже ни по кому не скучала. Разве что немного по донье Натерсии, но они писали друг другу длинные письма, вспоминая в них долгие часы, проведенные вместе в Фажа. Единственным недостатком в таком положении, разумеется, была невозможность вернуться к учебе. Кроме воскресений, Сан была занята целыми днями с самого раннего утра. Невозможно было ни ходить на занятия, ни даже просто открыть какую-нибудь книгу. По ночам, когда они с Хоаной заканчивали убирать остатки ужина, мыть посуду и готовить все к завтраку следующего дня, Сан падала без сил в постель и с удивительной скоростью засыпала, с таким же удовольствием и быстротой, с какой она бы понеслась к воде после жаркого, как в преисподней, дня.

Когда Сан уезжала из деревни, она еще думала, что эта работа в столице будет означать для нее возможность продолжить учебу в средней школе. Она преодолела Сан-Николау, а потом и огромную морскую гладь, отделявшую ее от острова Сантьяго, с этой мыслью, бившейся у нее в голове, словно лучик, который радостно освещает ей короткий путь в будущее. Сан представляла, как она идет вечером в школу на вечерние занятия, пересекая улицы быстрыми шагами, крепко держа книги под мышкой, те священные книги, которые вмещают все знания на свете и даже ее собственную жизнь, то, кем она в итоге станет.

Но как только она приехала в Прайю и впервые пообщалась с хозяйкой и с Хоаной, Сан поняла, что это невозможно: такая работа означала, что она будет весь день занята. У нее было много обязанностей, она должна была заниматься работой по дому много часов в день. Это место не имело ничего общего с нищими деревенскими лачугами. Дом был полон красивых предметов мебели, каждый из которых стоил дороже, чем целая хижина в Кеймаде. Он изобиловал изысканными украшениями, водопроводными кранами, ванными, умывальниками и раковинами, тарелками и стаканами, сделанными на далеких европейских фабриках, серебряными столовыми приборами, тонкими простынями, элегантными нарядами, привезенными из Парижа или Нью-Йорка, и кожаной обувью из Италии, которая сидела на ноге так, словно была из ткани. И было необходимо с особой осторожностью чистить каждую из этих поверхностей, тереть, мыть, чистить щеткой, протирать тряпкой, натирать специальными жидкостями или воском, стирать и аккуратно гладить ткани, следить за тем, чтобы все лежало на своем месте в нужный момент, блестело и имело должный вид. Нужно было ходить каждый день на рынок, выбирать лучшие продукты, а затем готовить их медленно, следя за тем, чтобы все было правильно: посуда для приготовления, сила огня, количество соли, время. Но, прежде всего, нужно было присматривать за детьми весь день, давать им все, в чем они нуждаются, будь то пища или сон, игры или купание, наказания или ласка.

Это было как затрещина, сильный удар, который ей неожиданно отвесили по голове, оглушив и наполнив ее болью. Но Сан даже не посмела сказать донье Ане о том, что хочет учиться. Та бы посмеялась над ней, и, наверное, отказала бы ей в работе, опасаясь, что она будет недовольной и ленивой.

В один момент она поняла, что планы, которые она строила на протяжении года, воодушевленная словами доньи Натерсии, были всего лишь иллюзией. И осознала, что никогда не сможет учиться. Она была бедной, а в книге жизни бедняков было написано, что у них нет доступа к знаниям. Они должны с детства работать, чтобы иметь хотя бы немногое из того, что богатые получают во всей полноте: простую еду, одежду, чтобы прикрыть наготу, четыре стены и крышу, чтобы защититься от ливней или беспощадного полуденного солнца. Четыре стены, которые, если повезет, дадут приют снам. Именно снам, и ничему больше, абсурдным образам, которые появляются только тогда, когда ты спишь, и твое сознание расплывается. Проклятые сны, которые заставляют нас поверить в то, что мир может быть светлой, теплой сферой. Где протекает благостное и справедливое существование, в котором получаешь столько, сколько отдаешь, в котором каждое усилие вознаграждается, и где борьба за каждое желание приводит к ослепительному победному концу.

Ее мечта, ее собственный сон только что развеялся в один момент, как будто на него с небес упал луч света и превратил его в мелкие осколки, уже ничего не значившие, в пыль, которая тут же поднимется в воздух, тончайшая и бесформенная, и осядет где угодно, жалкая микроскопическая соринка, которая не имеет ценности и значения для кого бы то ни было.