Раздвоение - Ярослав Кузьминов

ночам. После второй ему казалось, что он сам вот-вот или закурит, или заболеет ангиной.

Третьей пятидневки он не выдержал бы. К концу второй результат оказался нулевым,

Петр Николаевич взбесился, разбил клиенту нос, оттащил его на кухню и сказал:

«Доставай свои чертовы сигареты и кури, пока не убил». Клиент послушно достал и стал

курить. После третьей он пожаловался, что заболеет раком гортани. «Кури, или ты у меня

заболеешь раком всего», — прорычал Петр Николаевич. Когда тот выкурил всю пачку,

Петр Николаевич оттащил его в прихожую и сказал на прощание: «Узнаю, что

продолжаешь курить, найду и ноги переломаю. Я знаю твой адрес и домашний телефон,

ты понял меня, козел?» Петр Николаевич вытолкал его за дверь и следом бросил вещи

(такая модель действий не была для Петра Николаевича очень уж большой редкостью).

Когда он это делал, им не руководило ничто, кроме бешенства. Скоро он стал сожалеть о

своем поступке. Человек все-таки на приличной должности, думал он, и может запросто

раскрутить дело до того, что придется убегать в другой город. К неожиданности, спустя

месяц он обнаружил в почтовом ящике конверт с приличной суммой и запиской: «Петр

Николаевич! Спасибо, что излечили меня от курения навсегда! Я просто восхищен вашим

методом! Я всем друзьям о вас рассказываю! Искренне ваш...».

Теперь, когда ворвавшийся Сергей заразил его страхом, Петр Николаевич

прочувствовал до костей сюжет про зловонное дыхание.

— В чем проблема, мы сейчас вызовем милицию, и все, — сказал он.

— Нет, ни в коем случае! Милиция с ними не справится. Они действуют очень

тонко. Я вообще не уверен, что они люди. Это сложно объяснить, только не думайте,

пожалуйста, что я схожу с ума... Мне очень надо покурить, извините...

На балкон он вдвинулся на корточках. Он выкурил две сигареты, зажег третью и

стал высматривать сквозь щели в гофролистах, которыми был обшит балкон. Третья

сигарета истлела и погасла, забытая.

Спустя пятнадцать минут, Петр Николаевич открыл дверь балкона. Сергей не дал

ему сказать, шикнув и прижав палец к губам. С пальцем у губ он вполз на корточках

обратно. Губы его посинели, и он крупно дрожал от зимнего мороза. Поскорее закрыв

балконную дверь, Петр Николаевич спросил, куда тот дел окурки.

— Конечно же, я сложил их в карман. Не буду же я выбрасывать их с балкона! Они

бы сразу меня вычислили, если бы я так сделал.

— Кто они?

— Ну, они. Это тяжело объяснить. Они объявились три месяца назад. Просто я,

идиот, не придал значения. Теперь они взялись за меня всерьез. Их двое, один пониже

ростом, другой повыше. У них все время разные обличия. Продавцы, патруль в метро, два

моих новых соседа-педика. Они часто выглядели несуразно и смешно. На самом деле, они

ужасны. Я точно не знаю, чего они хотят. Возможно, они просто запугивают меня за то,

что я... такой. Думаю только о сексе и радовался смерти мамы. А может быть, они ее и

прикончили, — в этот момент он перешел с нервного монолога на истерику; сквозь

сдавленные рыдания он прошептал: — Это какой-то кошмар, я не могу так жить. Их лица,

самое ужасное, их лица, они, они постепенно снимают маски. За ними чудовища. Их лица

не настоящие, не настоящие, понимаете, они размываются, повисают в пространстве.

Вместо голов у них что-то другое, но они скрывают от всех. Я уже почти могу

32

рассмотреть. Но я не хочу это видеть, не хочу — какое-то время он раскачивался взад-

вперед, сидя на корточках, потом судорожно достал пачку сигарет, уронил ее несколько

раз. Наконец достал сигарету и закурил.

— Здесь нельзя курить, потушите немедленно, — сказал Петр Николаевич

шепотом, хотя хотел в полный голос.

— А мне плевать, — Сергей вдруг вскочил и надвинулся на Петра Николаевича,

глядя ему в глаза. Этот новый, ровный взгляд полностью поменял его образ. — Я,

возможно, уже труп. Они меня, скорее всего, больше не отпустят. Мне нечего терять. И я

не буду делать в штаны перед жалким психологом. Захочу и буду курить здесь, захочу и

затушу этот чертов бычок об твой...

У Петра Николаевича сработали рефлексы. Сергей только начал поднимать руку,

чтобы взять сигарету изо рта, и сразу получил кулаком в солнечное сплетение. Он отлетел

к стене и сполз на пол, бледнея на глазах. «Только бы не сдох», — взмолился Петр

Николаевич. Это была почти неотъемлемая мысль в таких ситуациях. Противники Петра

Николаевича, действительно, раза два чуть не отправлялись на тот свет. Он так и не

научился толком соизмерять силу удара. Он думал о силе удара вплоть до последней

грани конфликта. Но перейдя черту, Петр Николаевич терял над собой контроль. И когда

он участвовал в «боях без правил» — тоже же самое. Давали свисток, потом он мало чего

помнил, а потом вдруг видел поверженного противника, недоумевал, как же все это

произошло, и молился: «Только бы не сдох».

Пока Петр Николаевич ходил за водой, Сергей очнулся и наблевал на ковролин.

— Попробуешь тут курить — получишь еще, — сказал Петр Николаевич и пошел

за шваброй и пылесосом.

Он держал наготове все средства на такой случай, в том числе пылесос для

влажной уборки. Рвота клиентов во время тьюнинга не была редкостью. Некоторые даже

делали в штаны. В группе риска была примерно половина клиентов — все те, кому часто

снятся сны, кто может вызывать перед глазами цветные образы и кто погружается в

тьюнинг с головой.

Пока он убирался, Сергей лежал, растянувшись на полу, и ошалело глядел в

потолок.

— Послушайте, вы действительно решаете проблемы людей? — спросил он

наконец. — Вы не шарлатан? Признайтесь мне, я не потребую денег назад и никому не

скажу.

— Разумеется, помогаю. Но какая разница. Вряд ли мы с вами продолжим занятия.

— Как раз наоборот. Я очень хочу продолжить. И я хочу поменять список целей.

Петр Николаевич посмотрел на часы:

— Хорошо. У вас осталось чуть больше часа. Еще минут десять я буду пылесосить.

Пока что умойтесь и попейте воды.

Сергей зачеркнул свою старую цель, порвал листок и попросил новый. На нем он

написал: «Хочу навсегда избавиться от двоих, которые меня преследуют».

Поведение Сергея в тьюнинге изменилось кардинально. Стоило ему закрыть глаза,

как начали подрагивать веки: по наблюдениям Петра Николаевича, признак того, что

человек готов к настоящему погружению в тьюнинг. Он не успел сформулировать первый

запрос, а Сергея уже потянуло в какой-то случай. Его «засасывало» в какое-то место под

водой, поросшее гигантскими кораллами, между их ветвями он то и дело видел размытые

тени, и они вызывали ужас. «Снова, вон она слева, — вскрикивал он, подпрыгивая в

кресле и поворачивая голову. — Мне надо бежать отсюда, вытащите меня отсюда!». Вся

сцена была буквально пропитана страхом. Вариант: «встаньте с тем, чего вы боитесь

лицом к лицу» привел только к тому, что Сергей стал молча мотать головой. Описанная

Бубардом метода начинала впервые за десять лет работать так, как изложена. Петр

Николаевич вспомнил вдруг, что в одном из курсов для тьюнеров было сказано: «Если

эмоциональный фон дривена 25% (страх), ни в коем случае не просите его встать со

33

страхом лицом к лицу. Это вытолкнет его на внешнюю ленту времени (за пределами

текущей жизни) и вызовет у него субъективное чувство, что время свернулось в точку.

Возможно, он станет мотать головой из стороны в сторону. Он может начать бубнить

«времени нет», «время истекло», «у меня совсем нет времени». Учтите, это отнюдь не

фразы из инцидентов боли в настоящей жизни. Поэтому здесь не сработает требование

повторять фразу снова и снова, до тех пор, пока заряд боли не сотрется. Эти фразы про

время — реальное мнение дривена о ситуации, в которую он попал. В особо тяжелых

случаях у дривена может наступить кататония». Петр Николаевич вспомнил

«единственный способ выбраться из тупика», он сводился к фразе: «Переместитесь в

настоящую жизнь и запустите время!» Холодея, Петр Николаевич произнес эту фразу и

щелкнул пальцем. К его изумлению, способ сработал. Сергей перестал трясти головой и

сказал «Да». После этого он снова закричал, что его «засасывает» и он видит гигантские

кораллы. Петр Николаевич замолк, растерявшись. Вся уверенность покинула его.

Все эти годы он «как бы верил» в методы парагмологии, что позволяло подходить

к процессу творчески, то есть говорить во время сеанса почти все, что ему вздумается, и