На Севере дальнем - Николай Шундик

— Можно сделать комсомольскую комнату! — наконец сказал он. — Хорошо сделать можно. На одной стене портрет Ленина будет. На другой — красный переходящий вымпел, который наша комсомольская бригада получила. Стенгазету мы тоже выпускать можем. Соцдоговоры на стенку повесить можно. Устав комсомола на большой лист перепишем.

— А когда возьмешься за это дело? — спросила Нина Ивановна. — Я со своими пионерами могу помочь.

—  Сейчас возьмусь! Да, да, сейчас возьмусь!

В пионерскую комнату вошли Петя и Кэукай.

—  Вот хорошо, что мы увидели тебя, Тынэт! — сказал Петя. — Скажи нам, почему это твой дедушка до сих пор в дом переходить не хочет?

Тынэт помрачнел. Опустившись на стул, он подпер голову руками и, немного помолчав, сказал:

— Наверное, я возьму его на руки и насильно перетащу. Говорить с ним я уже больше не могу. Все слова, и хорошие и плохие, какие знаю, сказал ему — все равно ничего не выходит.

— А может, еще не все слова пришли тебе в голову? — спросил Кэукай.

— Говорю вам — все, значит, все! — сердито возразил Тынэт.— На руках перетащить придется, а ярангу сжечь, чтоб он опять не убежал туда.

— Ты что это, шутишь или серьезно говоришь? — обеспокоилась Нина Ивановна. — Наверное, опять, как с трубкой Экэчо, сделать хочешь?

— Да так... шучу и не шучу. Сержусь... — неопределенно отозвался Тынэт.

— А вот мы с Петей думали-думали и кое-что придумали...

—  Попросить вас хотели, — перебил Петя Кэукая, обращаясь к Нине Ивановне, — чтобы на совете дружины нашему отряду поручили разговаривать с Кэргылем.

— Да, да, чтобы нам поручили разговаривать с Кэргылем!— снова вмешался в разговор Кэукай.— Один раз скажем, второй раз скажем, еще и еще говорить будем, пока не согласится Кэргыль ярангу покинуть.

—  Где вам! — Тынэт безнадежно махнул рукой.

— А вот если мы лично говорить будем — согласится! — уверенно заявил Петя. — Всем отрядом нагрянем к нему. Не станет же он колотить нас клюкой!

—  Кто его знает... может, и поколотит. Он у меня такой старик. Вот вчера я сказал ему, что на руках его в дом перетащу, так он как стукнул меня палкой своей... до сих пор болит.

Петя и Кэукай переглянулись.

— Ничего, ребята, все это мы с вами хорошо продумаем. Вместе наступление на Кэргыля поведем, — пообещала учительница. — Ваше предложение мне очень понравилось.

— А хороший старик, очень хороший! Сильно я люблю его, — задумчиво сказал Тынэт.

— Нина Ивановна, а сейчас нам с Кэукаем можно сходить к Кэргылю? — спросил Петя. — Про дом мы ему пока ничего говорить не будем, а только так... сделаем разведку.

— Ну что ж, делайте разведку, — согласилась учительница.

Кэукай и Петя торопливо ушли.

— А что ж, кто его знает... может, старик и послушается этих агитаторов, — с проблеском надежды в голосе сказал Тынэт. — Он такой у меня — странный очень и, потом, сильно детей любит. Ну, если не послушается, на руках, как ребенка,перенесу, — упрямо повторил он.

— Вот что, Тынэт, давай договоримся так: и ты со мной и я с тобой по всем важным делам будем советоваться, — попросила Нина Ивановна. — Вот сейчас, например, я хочу посоветовать тебе не только не переносить Кэргыля в новый дом силой, но даже и не намекать ему об этом...

— Ай, как хорошо ты сказала, Нина! Советоваться! — повторил Тынэт, не сводя с девушки восторженных глаз. — Будем советоваться, всегда с тобой будем советоваться!

— Ну, вот и хорошо. А с завтрашнего дня мы с тобой начинаем учиться. Только знай, Тынэт: я очень строгая учительница. Если станешь относиться к делу несерьезно, буду ругать и очень буду сердиться.

— Как так — несерьезно? Почему такое говоришь — несерьезно? — почти возмутился Тынэт и, тут же улыбнувшись, мягко добавил: — Вот хорошо, теперь у Тынэта есть учитель. До свидания пока! Пойду в клуб, думать буду, как комсомольскую комнату сделать.

В ГОСТЯХ У КЭРГЫЛЯ

Петя и Кэукай застали Кэргыля в яранге за любимым его занятием: старик вырезал что-то из моржового клыка. Вокруг него на нерпичьих шкурах лежали резцы, похожие на замочные ключи, всякие буравчики, пилочки, долота, кривые и прямые ножи, рашпили, напильники самой различной формы и величины.

Увидев мальчиков, Кэргыль сердито подергал свою реденькую седую бородку, потом неожиданно улыбнулся и сказал гостям, чтобы они расстелили оленьи шкуры и сели.

— Как много всяких пилочек, буравчиков! — удивился Петя.

А Кэукай не отрывал своих восхищенных глаз от вещи, которую вырезал Кэргыль из клыка.

— Какая красивая трубка! — восторгался мальчик.

Взяв кусочек стриженой оленьей шкуры, Кэргыль принялся отшлифовывать трубку.

— Скажи, а это ты не для Экэчо делаешь? — вдруг, сам не зная почему, спросил Кэукай.

Ничего не ответив, Кэргыль пососал трубку, подул в нее, затем набил табаком, прикурил.

— На-ка, попробуй, потяни, — предложил он Кэукаю.— Еще совсем недавно все чукотские дети в твои годы курили...

— А разве хорошо это было? — робко спросил Кэукай.

— Плохо, совсем плохо было. Кашлять рано начинали люди, грудь рано портили, — нахмурился Кэргыль и тут же обратился к Пете: — Может, ты потянешь?

Петя пугливо осмотрелся вокруг и решил: «Ах, была не была, один раз можно, только бы Кэргыль не сердился. Это даже очень любопытно...»

Неумело взяв трубку, Петя заговорщически подмигнул Кэукаю, затянулся и громко закашлялся. Долго кашлял Петя, вытирая слезы, бормоча что-то невнятное.

— Ну, а теперь ты, — обратился Кэргыль к Кэукаю. — Товарищ твой, вижу я, смелый человек, не побоялся новой трубки.

Кэукай нерешительно протянул руку за трубкой и через мгновение уже кашлял вместе с Петей.

Старик с бесстрастным лицом молча смотрел на мальчиков. И, когда они наконец пришли в себя, сурово спросил:

— Ну, скажите теперь: вы тайком от учителей и родителей курите?

Кэукай и Петя недоуменно переглянулись.

— Курите или нет, я вас спрашиваю? — не отставал Кэргыль.

Кэукай замахал руками:

— Нет! Честное слово, нет!

— Ну, если нет, значит, хорошо, — уже мягко сказал Кэргыль. — Вот когда внук мой Тынэт был таким же, как вы, он курил, сильно курил. И, хоть было это у нас тогда еще в обычае, я все же, как вам, дал ему покурить новую трубку, начиненную особым табаком... Можете рассказать своим учителям, как старик Кэргыль от курения вас отучивал.

— Так мы же и так не курим! — Петя все еще вытирал выступающие на глаза слезы.

— Ну и хорошо. После моей трубки вряд ли вам захочется курить, — насмешливо предположил Кэргыль, выбирая клык из связки моржовых бивней, висевших на закопченной перекладине.

Осмотрев клык со всех сторон, Кэргыль глянул на Кэукая:

— А насчет Экэчо зря беспокоишься. Моя трубка для него еще более невкусной будет, чем для вас. Не для него эта трубка делается.

— Как много у тебя моржовых клыков! Наверное, и других всяких вещей понаделал, — несмело сказал Кэукай, надеясь, что старик покажет что-нибудь из своих изделий.

Мальчик никак не мог отделаться от желания самому выточить из моржового клыка какую-нибудь вещь.

— Нет у меня сейчас ничего готового. Все, что делаю, раздаю... Мало работаю сейчас, глаза совсем слепые стали, ничего не вижу, — вздохнул Кэргыль. — Плохо, что никто из молодых этому делу учиться не хочет. Тынэта приучал — ничего не вышло.

— Поучи меня, а? — вдруг сказал Кэукай. — Я буду учиться. Каждый день буду учиться!

— Ты будешь косторезному делу учиться? — недоверчиво спросил Кэргыль.

— Будет, обязательно будет! — поспешил Петя заверить Кэргыля. — Он же у нас художник.

— Ну что ж, приходи, посмотрим, — скептически заметил Кэргыль.

Мальчики посидели еще немного. От сознания, что они пришли в ярангу Кэргыля «на разведку» и ничего, собственно говоря, не разведывают, им было не по себе.

— Надо как-то начинать, — тихо сказал Петя по-русски.

— Я сам думаю об этом. Башка трещит, а ничего не придумаю,— признался Кэукай. — Он нам своей трубкой весь ум отшиб...

— А в яранге этой, верно, очень темно, работать трудно?— обратился Петя по-чукотски к Кэргылю.

Старик оторвался от своего занятия, проницательно посмотрел на Петю. В глазах его промелькнуло что-то лукавое.

— А ты, Петя, уже совсем хорошо на нашем языке говоришь,— ласково, но с оттенком иронии промолвил Кэргыль.

Петя ущипнул Кэукая за ногу, что должно было означать: смотри, мол, как я удачно начал!

— Так вот, я говорю — темно, совсем темно в яранге твоей, — откашлявшись, снова повторил Петя.

— Да, да. Ты говоришь, что темно в яранге моей, — тем же тоном отозвался Кэргыль. — А дальше ты так скажешь: в яранге темно, зато в доме очень светло. Окна большие, солнца много, места много — переходи, старик Кэргыль, в дом! Так, что ли, а?