…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками - Жан Ролен

По улицам, теперь обезлюдевшим, где все вокруг ровным слоем покрывала серая пыль, где там и сям не хватало одного-двух домов или просто этажей, выше четвертого превращенных в кучи громоздких бетонных блоков, наваленных друг на друга или провисавших на металлической арматуре, пока еще удерживающей их от падения, я дошел до квартала, прилегающего к порту. Здесь появление «апача», по-видимому, не вызвало ни малейшего беспокойства. Изредка встречались открытые бистро, их столики были выставлены наружу. Посетители играли в триктрак (или в нарды?), одну партию за другой. Муниципальный агент, ответственный за сожжение мусора, объезжал территорию. Возле башни, что высится над морем севернее, — ее возведение, должно быть, приписывают крестоносцам, — татуированные парни в шортах только насмехались над ответственным за мусор и снова и снова плюхались в волны (неподалеку от берега плавала свежеубитая дорада, вероятно, жертва рыбака, пустившего в ход динамит). Похоже, здесь все сплошь сунниты и по большей части беженцы из тыловых областей. Один из них, назвавшийся «Али-Харб», то бишь «Али-Война», уроженец селения Аль-Мансури, расположенного на полпути между Тиром и израильской границей, рассказывал о бродячих собаках, пожирающих трупы на дорогах; но поскольку он сам признавал, что бежал, как только началась война, представляется маловероятным, чтобы ему довелось самолично присутствовать при подобных сценах.

При виде купающихся молодых людей меня обуяло желание последовать их примеру наперекор сомнениям, которые поначалу возникли, ведь как-никак обстановка была не самая благоприятная. На закате солнца я все же немного поплавал у подножия отеля «Аль-Фанар», пока тележурналист, собравшийся снять «панораму» с морем на заднем плане, не послал ко мне одного из своих мордоворотов с требованием убраться из кадра.

Возвращаясь к себе в номер в более чем скудном одеянии, да к тому же весь липкий от соли, я столкнулся нос к носу с молодой обольстительной женщиной, производившей неописуемо замысловатые жесты тонкими руками вокруг своего точеного лица и золотистой шевелюры. Я узнал Сабрину Тавернайз, полулегендарного репортера «Нью-Йорк таймс». Похоже, она меня проигнорировала. Но с другой стороны, много ли найдется обыкновенных мужчин, которые вправе похвастаться тем, что имели ее хотя бы в качестве соседки по отелю, встреченной на лестнице?

13

В субботу 12 августа часы показывают ровно четверть восьмого, когда я, находясь в Баальбеке и глядя на заход солнца, вижу, как оно скрывается за хребтом горы Ливан. Часом раньше воробьи поднимали среди развалин такой шум, их оглушительная суета была так неуемна, что за этим концертом других звуков и не расслышишь. Потом мы с Кристофом в сопровождении Сэмми Кетца отправились на собеседование с семейством, которое хотело сделать заявление о том, что некоторые его члены были захвачены в ходе операции, несколько дней назад проведенной израильской десантно-диверсионной группой. Объясняться пришлось на смеси двух, если не трех языков, но это была не главная трудность. Разговор крайне усложняло то обстоятельство, что семья, живописуя инцидент, стремилась поведать только о тех подробностях столкновения, которые пятнали репутацию израильтян, умалчивая обо всем, что могло бы указывать на ее собственные связи с Хезболлой. При таком подходе их рассказ оказывался разодранным на клочки, причем у каждого из мужчин этого семейства он выглядел по-другому в зависимости от того, что именно тот или иной свидетель считал уместным высказать, так что под конец вся история приобрела характер шарады, начисто лишенной логики, и возможность вычленить из этой неразберихи содержащуюся в ней долю истины была утрачена полностью.

Здесь почти всегда так получается: люди, признающие, что безраздельно поддерживают Хезболлу, которую чаще принято именовать «Сопротивлением», вместе с тем с пеной у рта утверждают, будто им ровным счетом ничего об этой партии не известно и они знать не знают никого, кто был бы к ней причастен. Идеальной считается позиция, которую нам в тот же день весьма талантливо описал, проиллюстрировав развернутой аргументацией, наш гид и переводчик Хишам, попутно пичкая нас великолепными яствами, которые были приготовлены его заботами. Мы обильно орошали лакомые кушанья араком, сидя перед телевизором, настроенным на программу Хезболлы, и постигали суть вопроса: итак, идеал состоит в том, чтобы являть собою личность, которая некогда питала к «партии Аллаха» серьезное предубеждение, а то и откровенное неприятие, как в случае самого Хишама, однако мало-помалу все сомнения рассыпались в прах перед достоинствами, выказанными ею как в ходе ведения войны, так и в заботах, расточаемых общине, а потому отныне былой скептик все свои клятвы готов подкреплять не иначе как именем сей великодушной организации.

Нет сомнения, что подобные декларации отчасти искренни. Но все же странно, что нигде не встречаешь никого — или почти никого, — кто хотя бы намеком вменил в вину Хезболле частичную ответственность за развязывание войны, застигшей врасплох и власти, и население даже тех районов, где к этому, казалось бы, должны были подготовиться получше, как, например, в том же Баальбеке, однако на него первые бомбардировки обрушились на следующий день после весьма помпезного открытия музыкального фестиваля, сулившего обильные плоды обеим сторонам.

В то самое утро мы прибыли в Баальбек после незнамо какой по счету бомбардировки, целью которой являлась автозаправочная станция, разрушаемая израильтянами с упорством, может статься, говорившим о неосведомленности: они, похоже, не знали, что у Хезболлы есть другие, более незаметные способы заправлять свою технику. С другой стороны, подобное упорство питало обычные толки о коммерческих интересах, которые для «евреев» всегда превыше всего, они до того дошли, что из тех же соображений разгромили в пух и прах фабрику Liban-lait («Ливанское молоко»), принадлежащую объединению «Кандия», во время той атаки некоторых коров убило, а несколько сотен разбежались и бродят где-то.

Тогда же, утром, едва мы добрались до Баальбека, нам была предоставлена возможность под водительством местного мухтара (деревенского старосты) или какого-то не менее важного госчиновника посетить храмы Бахуса и Юпитера, попутно прослушав соответствующие пояснения. На каменных ступенях между двумя этими памятниками древности было расставлено несколько тысяч пластиковых стульев, напротив оборудована сцена, еще украшенная декорацией, изображающей колодец и вокруг него несколько черных баков, которые время от времени позвякивают от ветра. На этой сцене певица Файруз открывала фестиваль вечером 12 июля, то есть через несколько часов после захвата двух израильских солдат. Поравнявшись с колоннами храма Бахуса, то ли по внезапному наитию, то ли это было номером, давно срежиссированным и разыгрываемым не первую неделю, мухтар не смог сдержать своих чувств — показал нам на широкие трещины, избороздившие капители, и возвестил: это, мол, следствие израильских бомбардировок, хотя всякому видно невооруженным глазом, что эти трещины можно приурочить к разграблению города монголами, если не отнести к событиям еще более давним.

«Храм Бахуса! — негодовал мухтар по-французски. — Прекраснейший храм в мире»! Тут он воздел руки к небу, откуда снова слышалось гудение самолетов.

В 19 часов 15 минут, когда я из двух высоких окон своего номера, выходящих прямиком на развалины, наблюдал заход солнца, уплывающего за хребет горы Ливан, воробьи уже давно угомонились. Даже беспилотные самолеты ненадолго смолкли, воцарилась глубоководная тишина, какой город вроде этого в нормальных условиях не ведает, разве что в последние часы перед рассветом, и то если сверчки не застрекочут, не залают собаки или не загудят какие-нибудь генераторы. В начале девятого позвонил Хишам, сообщил, что прекращение огня должно войти в силу послезавтра утром, это заставляло опасаться худшего в ближайшие часы — израильтяне могут удвоить интенсивность обстрелов, движимые иллюзорным соблазном «завершить работу».

И верно: чуть погодя, когда город погрузился в темноту за исключением развалин, которые по рекомендации ЮНЕСКО всю ночь оставались освещенными, подобно Акрополю или крепости Сан-Мало купаясь в золотистом сиянии, достойном памятников старины, затемнение в уцелевших кварталах было столь полным, что на небе проступили звезды, всех ярче — Большая Медведица, и на этом звездном фоне показались истребители-бомбардировщики, сначала они прошли над городом на высоте, потом рев их моторов усилился до пронзительного, это свидетельствовало о первом пике, за ним через несколько секунд (или несколько десятков?) последовало второе, и все завершили два глухих, стало быть, достаточно отдаленных взрыва. Меня до известной степени успокаивало расположение здания отеля прямо напротив храмов, эта подробность внушала чувство защищенности до такой степени, что я задался вопросом, уж не обосновался ли по той же причине в здешних подвалах весь штаб Хезболлы. Но кажется, нет.