…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками - Жан Ролен

«Французские исследователи, — утверждает Махмуд, — определили, что здесь — единственное место Средиземноморья, где его вода на сто процентов чиста». Во всю ширину ветрового стекла прикреплены скотчем фото боевиков в момент пуска ракеты, с надписью: «Хезболла исполняет волю Бога!»

«Мы не имеем отношения к этой войне, но ее последствия ложатся на наши плечи», — заметил, со своей стороны, маронитский кюре из селения Алма-Аш-Шааб, восседая в окружении десятка человек из числа своей паствы под сенью дерева, имеющего особую способность отгонять москитов.

Дальше к востоку, на уровне Эд-Дхайры и Ярине, высится холм. На его вершине — укрепленная позиция израильтян, оттуда торчит дуло танкового орудия. Рядом, на соседней вершине, — одинокая позиция Временных сил ООН в Ливане.

Несколько двухцветных коров, три осла… Оливковые плантации чередуются с табачными…

Поравнявшись с деревней Маруахин нетрудно разглядеть пограничные заграждения и разровненную граблями песчаную дорожку вдоль них, по ту сторону виднеется израильское селение Тарбикха. В бинокль можно было бы понаблюдать, как живут его обитатели, есть ли там у них, к примеру, сады. Но, принимая во внимание обстоятельства момента, это — не самая удачная идея.

Ветер треплет знамена Хезболлы, они хлопают над развалинами селения Аит-Аш-Шааб и на верхушке все еще стоящего минарета. Там же установлены громкоговорители, скоро они примутся без передышки транслировать воинственные песнопения. Вдали прорисовывается силуэт горного массива Хермон.

«До тех пор пока у нас есть Сопротивление, у нас будет мир!» — возглашает девушка в черном платке, стоя среди развалин родного дома. Из его руин торчат остов табачной сушилки и желтый цилиндр кассетной авиабомбы размером примерно с колбасу. Маленький брат девушки показывает нам двух своих мертвых голубей.

«Здесь жили только простые селяне, бедные люди, никакие не террористы!» — громко негодует мужчина. Может, и так, но что до него лично, он-то, по всему видать, боевик. За отсутствием униформы и прочих отличительных признаков имеется один, который не обманывает: это когда человек, одетый в штатское, имеет при себе уоки-токи. «То, что они творят, похуже Холокоста! Они мстят всему свету!»

Один из этих мужчин с уоки-токи в руках заявляет, что израильтянам никогда не удастся взять под контроль это селение, они вон на том холме уже потеряли «тридцать человек и три танка „меркава“». Другой заявляет, что нашел здесь неподалеку голову солдата в каске и сохранил ее «как доказательство». За неимением последнего под рукой он демонстрирует бутылку минеральной воды с еврейской надписью на этикетке. Потряся ею, отпивает глоток из горлышка, восклицает то ли разочарованно, то ли недоверчиво: «Да это же вода!» Как если бы то, что исходит от «этих евреев», непременно должно быть неким оригинальным раритетом.

По главной улице села Рмаиш трусит черно-белый пес. Неподалеку валяется дохлая лошадь, уже почти мумифицированная. Потом мне на глаза попадается тощая желтая сука с отвисшими сосками, она рыщет в окрестностях Бинт-Джбейль, «столицы Освобождения», где Хезболла ценой чудовищных потерь сдерживала израильтян в течение нескольких недель.

Желтую суку на углу улицы я увидел в тот же момент, когда заметил террасу ресторана «Гранд-Палас» со столиками, стульями, двухцветными (оранжево-черными) зонтами. Подойдя ближе, пришлось удостовериться, что это не более чем видимость, декорация, позади которой — выбитые стекла, сорванные шторы, почерневшие от дыма стены и зал, загроможденный обломками мебели.

Внизу, в долине — стадион, скамьи которого все в дырах, пустая выпотрошенная школа, одна из стен которой обрушена — вся, сверху донизу.

«God blessed us to win the war!» — «Да поможет нам Господь победить в этой войне!» Старик стоит посреди гостиной своего разбомбленного дома, обстановка комнаты сохранилась — четыре кресла, шкаф с чудом уцелевшей стеклянной дверцей, над ним — портрет Сайеда (Насраллы) и распустивший складки иранский флаг.

«Евреи не знают жалости!» Он сетует, он потерял все, что имел — восемьсот баранов, расстрелянных (до последнего?) израильскими вертолетом и самолетом-истребителем.

Ливанец из Детройта, которого мы застали у старика, выйдя оттуда, указывает нам, что, хотя прежде он сторонился всяческого сектантства, все же надобно заметить, что вот этот престарелый шиит предложил нам чайку, в то время как христиане из селения Алма-Аш-Шааб от этого воздержались. Однако эти последние встретились с нами не у себя дома, мы разговаривали под деревом, — странно все же, что он не принимает этого в расчет.

В конце концов я, утомленный антиамериканскими соображениями, которые он расточал по любому поводу, полюбопытствовал, почему он поселился в стране, которая ему до такой степени ненавистна, пустил там корни и, по всей видимости, живет припеваючи, впрочем, как и множество уроженцев Ливана, в том числе селений этого региона, подобных Бинт-Джбейль. Он мне на это ответил достаточно ловко: «Мы одеваемся, как американцы, мы любим их образ жизни, их музыку и кино. Но вместо того чтобы распространять все это по каналам СМИ или другими средствами, они пускают в ход свои истребители F-16, вот чего мы не принимаем!»

И снова руины: в деревне Айната, расположенной совсем близко от Бинт-Джбейль, добровольцы из Катара в желтых жокейских куртках и в масках, защищающих от смрада, извлекают из развалин разбросанные там и сям останки погибшей семьи и складывают в пластиковые пакеты или мешки, сделанные из одеял, связанных с двух сторон. Вчера отыскали восемь тел, сегодня их уже одиннадцать. Поиски продолжаются под присмотром сына одной из жертв, приходящегося одновременно братом двум другим. Он инженер, вчера прибыл из Бейрута.

15

В тот вечер мы и пили, и разговаривали, сперва в ресторане отеля «Аль-Фанар», потом на террасе портового бистро, всего было вдоволь — как выпивки, так и болтовни, но у меня осталось всего два воспоминания, которыми стоит поделиться. Первое — рассказ итальянского журналиста, вспоминавшего, как он некогда провел ночь в фамильном особняке Жумбла и даже в кровати Камаля (последнего исторического лидера друзов, к тому времени уже давно убитого сирийцами), между тем как в соседней комнате сын и преемник Камаля бурно ссорился со своей супругой. Вторым впечатлением я обязан Брюно Филиппу, корреспонденту «Монд» в Китае и моему давнишнему приятелю, который упомянул о бродячих собаках Непала — наиболее неприкаянных из всех, кого он видел. И еще — о псах одного монгольского города, не иначе Улан-Батора. Кстати, о тех же собаках Улан-Батора (или, по-старому, Урга) Ксавье да Планоль в уже цитированной книге писал: «В ламаистской Монголии с конца ее Средних веков и до недавнего времени трупы, согласно традиции, отдавали собакам. Поэтому вплоть до двадцатых годов вокруг Урги обитали стаи, которым доставались мертвые тела, и собаки оспаривали эти останки друг у друга. Их присутствие делало весьма опасным появление вне дома в ночное время, так как они без колебания нападали на прохожих».

Проснувшись еще до рассвета в пьяном виде или в состоянии похмелья, я испытал острое беспокойство, даже смутный страх, что меня похитили, поскольку я обнаружил, что нахожусь, к счастью, вместе с Кристофом, в квартале мясников, в полноприводнике Махмуда, того самого, который налепил на свое ветровой стекло целую стаю наклеек, возвещающих, что «Хезболла исполняет волю Бога».

Это ощущение еще более усилилось, когда на окраине Тира машина затормозила перед зданием, которое показалось мне грязным. Остановка продолжалась несколько минут — это время потребовалось Махмуду, чтобы сбегать за своим братом Ахмедом, которому предстояло заменить его на водительском месте. Указанный Ахмед был только что выдворен из Германии за отсутствием визы. Мои опасения рассеялись не раньше, чем мы, повернув обратно, снова пересекли реку Литани по временному мосту, наведенному силами ливанской армии; вместе со страхом стало отпускать и похмелье, оно рассеивалось быстро, невзирая на то что Ахмедову манеру вести машину, чуть не врезаясь бампером в капот едущей впереди, в последний момент отвиливать в сторону и, ревя клаксоном, вслепую переть на обгон, можно было бы рассматривать как продолжение военных действий, этакое ведение джихада новыми средствами.

В тот же вечер мы ужинаем в Бейруте, в ресторане над скалистым обрывом. Но в моей памяти, сам не понимаю почему, эта трапеза смешалась с другой, имевшей место позже, в декабре, но в том же месте и при сходных обстоятельствах — в обоих случаях дело происходило накануне отъезда и компания собралась примерно та же: Шариф и Найла, Искандар (правда, Кристофа не было, он участвовал только в первом ужине) и Нада, которая смогла присоединиться к нам лишь во второй раз. Таким образом, прощальный пир в том виде, как я его запомнил, начался в августе, вскоре после прекращения огня, а закончиться ему довелось лишь в декабре, спустя несколько часов после того, как рассеялось гигантское скопление народа, организованное просирийской оппозицией у стен парламента, — там еще генерал Аун взошел на трибуну в оранжевом комбинезоне и фуражке того же цвета, этот наряд делал его похожим на рабочего с бензоколонки. Что до нашего прощального ужина, он проходил в ресторане рядом с гостиницей «Палм Бич», там у меня номер, из окна которого, если наклониться, можно заглянуть в «яму Харири», или, выражаясь точнее, увидеть внушительных размеров рытвину, оставленную на шоссе убившим Рафика Харири взрывом: вокруг этого места круглые сутки дежурят военные, и, хотя сорные травы так и норовят заполонить его, яму сохраняют в первоначальном виде посредством регулярных прополок, должно быть, ради поддержания иллюзии, что настанет день, когда все придут к согласию относительно способов проведения расследования, и тогда изучение этой рытвины даст возможность изобличить убийц. Возвратясь с ужина — декабрьского, а не августовского, поскольку тогда я жил в другом отеле, — я разглядывал эту яму со своего балкона, до того узкого, что так и хотелось перелезть через балюстраду, и с высокопарностью, достойной типа, насосавшегося скверной бормотухи, думал, что мне больше никогда не суждено увидеть своих бейрутских друзей, которые собирались, здесь еще так недавно.