Пожинатель горя - Сергей Владимиров

— Дохлый номер, — зло сплюнул Вершинин, огляделся по сторонам; взгляд его наткнулся на переполненное ведро, служившее здешнему обитателю ночным горшком. — Ему не впервой, авось не учует, — прибавил находчивый офицер и вылил содержимое на бесчувственное тело.

Зажав ладонью нос, я шарахнулся в коридор и наблюдал уже оттуда. Рубоповец, стоически вытерпев новый всплеск поганого аромата, приступил к допросу пришедшего в сознание свидетеля.

— Вставай, гегемон, базар типа имеется. Что, обезножел? Неделю уже не поднимаешься? А кто же водку тебе носит? Что? Люди добрые? А меня как раз один из них и интересует. Да, последний. Кличут-то его как? Ага, не назвался. Аноним, стало быть. Подлинное милосердие, оно всегда такое, без имени, без прописки. И давно он у тебя поселился? Что-то с памятью моей стало? Тужься, тужься. Да не в том месте. Вспоминай, я тебе говорю. Эх, пустое. Ладно, отдыхай дальше.

И тело благополучно погрузилось в прежнее забытье.

— Вещи, — заметил я с порога. — У Клоуна могли здесь остаться какие-то вещи. Ко мне он вышел в одной толстовке, а пока прохладно.

— Хвалю, сыщик, — одобрительно кивнул Вершинин. И в следующую минуту уже демонстрировал мне утепленную джинсовую куртку. — Его, как ты думаешь?

— Ну не его же. — Я указал на отключившегося соседа.

— Тяжелая, — отреагировал подполковник, держа куртку на весу. — Кирпичей он в нее, что ли, натолкал?

Наружные карманы оказались пусты, но унывать было рано. Вершинин отстегнул подкладку и запустил руку в глубокий внутренний карман.

— Есть! — выкрикнул он, извлекая на свет божий массивный, потемневший от времени подсвечник.

— Не удивлюсь, если антиквариат, — приблизившись, сказал я. — А вообще-то такие вопросы к специалистам.

Мы стояли под единственной, тускло мерцающей лампочкой и вертели в руках странную находку.

— Стоп! — возбужденно прервал мои мысли Вершинин, разглядывая основание подсвечника. — Видишь эти коричневые мазки? Что это, по-твоему?

Я присмотрелся к бурым пятнышкам. Так могла выглядеть засохшая грязь. Или… засохшая кровь.

Расследование набирает обороты

Действо седьмое. Галкин клиента теряет и…

Сегодня я пробудился не от кошмарного кошачьего ора, доносящегося с улицы, гораздо невыносимей оказалось присутствие в стенах моего офиса царственного красавца Тимошечки. Эта спасенная накануне неблагодарная особь с утра пораньше принялась кусать мои пятки, тем самым изъявляя желание жрать. Он не вопил, вторя своим братьям и сестрам, но действовал настойчиво и агрессивно. Постанывая и ругаясь, я встал (от лежания на жесткой крышке письменного стола тело занемело, превратившись в деревянную колоду), вскрыл банку рыбных консервов и накормил страждущего. Кильку кот спорол подчистую, сразу же подобрел, благодарственно замурлыкал и, что самое главное, успокоился. Я был готов приступать к текущим делам.

Настя все еще спала на раскладушке, тихо посапывая во сне. Я решил ее не будить, достал из сейфа деловой справочник, нашел телефон коммерческой фирмы, специализирующейся на ритуальных услугах, позвонил и сделал заказ. Катафалк к моргу, самый дешевый гроб, венков и оркестра не надо. Это были непредвиденные траты, и они съели у меня остатки гонорара. Меня попросили подъехать в их офис со справкой о смерти Николая, чтобы заполнить необходимые бумаги и заплатить за услуги. Я поинтересовался, не могут ли они решить вопрос с погребением. Разумеется, но за отдельную плату. Если у меня сейчас нет необходимой суммы, со мной будет составлен договор, по которому я обязуюсь перевести деньги на их счет позже и, само собой, с процентами. Смерть в кредит. Я согласился.

Сполоснувшись холодной водой из-под крана, я надел неизменные джинсы, фланелевую рубашку, упаковался в кожаную куртку, впрыгнул в массивные кроссовки-говнодавы и шагнул к выходу. Напоследок взглянул на спящую девочку. Недавно я считал, что во мне не осталось положительных эмоций, а здесь вдруг испытал неожиданный прилив почти позабытых нежности, жалости и чего-то еще, в чем не хотелось признаваться даже себе. Положение спас телефонный звонок.

— Галкин, это вы? — заревел в трубке пьяный бас Виктора Евгеньевича Ланенского. — Немедленно приезжайте сюда, слышите? Адрес вы знаете, я у Инги.

— А что стряслось? — спросил я грубо.

— Будто не знаете! — зарычал управляющий «Миллениума». — Она сбежала с ним, с моим сыном! Найдите их! Верните мне ее во что бы то ни стало! Внакладе не останетесь, я заплачу любые деньги!

Одно дело — разыскивать преступников, совсем другое — сбежавших проституток. Последнее вполне может подождать. Более того — клиент мертвецки пьян.

— Освобожусь, буду, — бесцеремонно ответил я и повесил трубку.

Тут же телефон зазвонил опять. Но я уже вышел.

В фирме ритуальных услуг я пробыл минут сорок. В карманах вновь стал гулять ветер, однако я не отчаивался. Ланенский-старший был готов раскошелиться в обмен на определенную услугу. Пользуясь его невменяемым состоянием, надо попытаться вытянуть из него как можно больше. С этими мыслями я вошел в высотный дом на откосе.

Долго звонил и грохал в железную дверь. Никакого результата. Конечно, Ланенский добавил еще и вырубился. Протрезвеет и не вспомнит о своем пьяном истеричном звонке. Сунув руки в карманы куртки, я развернулся и пошел к лифту. Стоп! Что это звякнуло там? Точно, ключ на брелке. Свои я ношу в джинсах, а этот…

Припоминается невообразимо долгий вчерашний день и мой визит сюда. Флирт с Ингой, появление генерального директора, прокручиваем дальше — мы с Владиславом врываемся в квартиру, он оставляет ключ в замочной скважине, я без долгих раздумий присваиваю его. Кто бы подумал, что теперь он пригодится? Дверь открылась с пол-оборота, значит, была не заперта, а лишь захлопнута, Виктор Евгеньевич, ау! Никто не отозвался.

Я заглянул на кухню, в комнату. Здесь бардак, который может создать очень пьяный человек, натыкаясь на мебель. Журнальный столик перевернут, расколотая ваза с искусственными цветами валяется на полу в россыпи окурков, кресло, в котором я сидел вчера, прожжено в нескольких местах и тихонечко тлеет. Две опорожненные бутылки из-под виски «Блэк Джек», стакана не видно, получается, Ланенский хлебал дорогущий продукт прямо из горла, как какой-нибудь пропойца — дешевую бормотуху. На ворсистом паласе аккуратно разложены фотографии в рамках, снятые со стен. Я собрал их, еще раз вгляделся в кукольное личико разбивательницы мужских сердец. Ничего, кроме отвращения, не почувствовал. Вот только почему стекло влажное? Не удивлюсь, если отвергнутый любовник орошал изображение своей дамы сердца горючими слезами. Кровать не была разобрана, если Виктор Евгеньевич и спал, то поверх покрывала. Для меня это привычно, но для такого туза… Впрочем, он мог наклюкаться до чертиков еще вчера, отключиться, а сегодня продолжить. Хотя… За кроватью, на полу, я обнаружил скомканный костюм управляющего торгового дома. Здесь же валялись белая сорочка и галстук. Я вернулся в прихожую и увидел то, что и ожидал: начищенные богатырского размера полуботинки. Ланенский или имел в квартире Инги другую одежду, или — ха-ха! — ушел в исподнем, или… не уходил вовсе.

Меня стала пробирать противная дрожь. Окна наглухо закрыты, единственная комната, прихожая, кухня, где нет никого, остается совмещенный санузел. Дверь в него оказалась заперта снаружи на шпингалет. Туда-то он точно не мог попасть. А что это там шумит? Забыл завернуть водопроводный кран? Я открыл дверь и отшатнулся. На белом плиточном полу в луже густой крови лежала огромная жирная туша в одних трусах, схожая по комплекции с генеральным директором и все же ему не принадлежащая. Подавляя тошноту, всмотрелся в широкое розовое лицо, абсолютно мне незнакомое. Побелеть оно еще не успело, смерть наступила совсем недавно. Нежная, какая-то детская кожа, никогда не знавшая загара. Глаза закатились, рот открыт в последнем ужасном вопле, руки сжимают глубокую рану на горле. Пухлые пальцы обагрены чем-то, по консистенции напоминающим томатную пасту. На щеках мертвеца остались белые мазки, должно быть человек, так страшно закончивший свою жизнь, брился. Рядом с телом валяются окровавленная опасная бритва да позолоченная изогнутая, с шурупами выдранная из двери ручка. Кровью забрызгано все: пол, стены, зеркала. Я повернул кран; еще немного — и розовая вода с ошметками мыльной пены хлынула бы на пол. Раковина засорена, пришлось засучить рукав и освобождать слив. Извлекал со дна жесткие черные волосы и швырял их в унитаз. Кажется, конца не будет этой отвратительной работе. Меня трясло и тошнило, я действовал скорее механически, чем осознанно. До меня уже дошло, что волоски эти — все, что осталось от некогда шикарной бороды Виктора Евгеньевича Ланенского. И что бездыханное недвижимое тело рядом со мной — он сам.