Оковы призрачных вод (СИ) - Ллирска Бранвена

Каким образом Киэнн преодолел те десять или двенадцать футов, что разделяли порог спальной и детскую кровать юного короля, он не помнил. Похоже, его безупречная память впервые в жизни дала сбой. Тонкое одеяльце пропиталось потом насквозь, под закрытыми в беспамятстве глазами ребенка пролегла грязная синева. Ллеу дрожал как в лихорадке, время от времени изгибаясь в мучительных судорогах.

Киэнн невольно зажмурился. Вот и вся сказка. И я больше ничего не могу поделать. Но так не должно быть! Не может все это быть по-настоящему!

«Ты сам этого хотел. — Гадкий шепоток змеей вполз в сознание, туда, откуда он вырвал его с корнем три года назад. — Хотел сбежать? Отбрыкаться? Откреститься? Жить обычной жизнью? Не для тебя эта роскошь, Дэ Данаан. И где теперь все твои пустые пафосные обещания? “Не отдам, не позволю, не оставлю”? Лжец, лжец, жалкий, никчемный лжец. Трус, слабак и неудачник».

Заткнись. Заткнись, гадина. Даже если все это правда, до единого слова. Не время ныть.

Киэнн быстро наклонился и плохо слушающимися пальцами развязал проклятую цепочку.

И вот тут-то его как огнем обожгло. Нет, не от прикосновения Глейп-ниэр — с ней как будто все было в порядке. Но не с ребенком, который ее носил. Потому что этот ребенок не был Ллевелисом.

Хотя и был похож на него, как зеркальное отражение. Или брат-близнец. Те же черты, тот же голос, та же родинка, по форме напоминающая морского конька, на тыльной стороне правой ладони. Но все его тело отсвечивало грязновато-серым. Ребенок не только не был Ллевелисом Дэ Данааном — он не был фейри вовсе.

Ты все еще слеп, Киэнн. Слеп, что твой крот. Как можно было дать себя провести, точно младенца неразумного?

От сердца как-то разом отлегло, словно смертный приговор и впрямь отменили. Хотя ситуация все еще оставалась паршивей некуда. Но не полностью безнадежной. Потому что тот, кому хватило наглости и даже попросту безрассудства подменить юного короля Маг Мэлла, сам не надолго переживет этого несчастного подменыша. А если и переживет — ну, он же должен понимать, что когда я найду его, то в прямом смысле закопаю живьем, без преувеличений и иносказательности.

Киэнн опустился на пол, не дав себе труда добраться до прикроватного кресла, и принялся растирать сведенные судорогой напряжения виски. Зачем? Какая выгода подменять Дэ Данаана? Чего ради? Кому могло прийти это в голову? И как же мне до тебя теперь добраться, голубчик? Или кто ты там? Голубушка?

Подмену совершили почти наверняка во время Лунайсэ… Или нет? Если подумать, у злоумышленника было предостаточно времени, пока ты точил лясы с дружками да подружками… К тому же подмена явственно халтурная: от Ллевелиса этот несчастный детеныш не получил ничего, кроме внешности. Хотя, полноценная подмена и невозможна без участия одного из родственников. Нет, дело не в спешке. И не в уровне мастерства.

А живых родственников у него, кстати, только двое…

Даже и думать не смей!

Вздор какой! Зачем бы ей это делать?

Как раз очень даже есть зачем. Чтобы спасти ему жизнь. Или подхлестнуть тебя самого в нужном направлении. Ты ведь и впрямь тянул резину, как мог.

Мысли в голове снова принялись отплясывать дикий канкан, задирая юбки до ушей и дружно визжа в такт. Нет, начнем с начала. Исходя из допущения, что подмену могли совершить только во время Лунайсэ. Потому что все свидетельствует в пользу этой версии. След от магического вмешательства успел истаять, а значит прошло не меньше пяти часов.

Или ты недостаточно хорош, чтобы разглядеть этот след. Может быть, стоит позвать специалиста, а не полагаться на свое ненадежное чутье?

Кого? Эрме?

Проще всего, наверное, было бы обратиться за помощью к баньши. Им ничего не стоит просто заглянуть в прошлое этой комнаты и увидеть происходящее своими глазами. Так что она через минуту сдаст тебе преступника с потрохами, ну или, по меньшей мере, выложит его точные приметы. Вот только баньши нельзя заставить «смотреть назад во времени». Технически невозможно: она просто не войдет в необходимое состояние под принуждением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А если не заставлять, а просто вежливо попросить? Не приходило в голову?

Тоже не факт, что сработает. Баньши не склонны отвечать на просьбы, да и, если все известные ныне источники не врут, этот их транс одержимости, в котором они «зрят», не случается и по воле самой баньши. Что-то должно вывести ее из обычного равновесия, чтобы прозрение снизошло.

Например, зрелище умирающего ребенка? Будь он уже мертвым, сработало бы с большей вероятностью. Киэнн перевел беглый взгляд на маленького подменыша. Тот все еще сипло втягивал в себя воздух. И что мне, сидеть и, как ворон над кровью, ждать?

Если это произошло во время Лунайсэ, то проделать фокус с подменой мог только один из «прогульщиков», тот, кого на самом Сборище не было. Таких наберется не больше двух тысяч. Может и не больше полутора. Включая молодых матерей и младенцев младше четырех. Узнать их имена не составит труда: достаточно вернуться к Ллин-И-Пэйр и прочесть в отражениях. Ну, то есть прочесть-то можно будет только имена присутствовавших, но дальше уже дело техники. Потом допросить каждого и…

На это тоже уйдет не меньше недели. Добраться до Нис-Фьэлль, конечно, я теперь в два счета доберусь, Глейп-ниэр откроет портал куда угодно, лишь бы поблизости кто-то живой нашелся…

Вот как раз о живых. Тот, кто прикоснулся к Глейп-ниэр (а ведь ее положили на место после подмены), долго не проживет. Если, конечно, этот кто-то не наделен недюжинной сопротивляемостью к свойствам Серебряной Плети. А таких Эрме в народе фейри, кажется, не нашел. Кроме нас. И, может быть еще…

Фоморов.

Прекрати думать в этом направлении! К тому же вряд ли у народа фоморов была сопротивляемость, сравнимая с твоей.

А может и была. Иммунитета, понятное дело, не было, так ведь у нас тоже не иммунитет.

И с чего ты так уверен, что Эйтлинн — действительно последняя? Единственная? Это был бы номер…

Кстати, а почему она спит?

Киэнн встал и, как в сомнамбулическом сне, вернулся в гостиную. Эйтлинн успела поменять позу, подложив ладони под щеку и подтянув ноги под себя. Но по-прежнему предавалась приятному занятию сна. Зудело разбудить ее хорошей оплеухой.

Не смей. Она здесь ни при чем. Тот, кто это сделал, наверняка использовал дремотные чары.

Ну да, тебе же так хочется в это верить! Не могла же твоя драгоценная Этт подложить тебе такую свинью! Потому что, если это она…

Если это она, то мне придется убить ее. А легче самому удавиться.

— Этт! — Киэнн тряхнул фоморку за плечо. — Вставай. Тихий час закончился.

И, вероятно, очень надолго.

Эйтлинн блаженно потянулась, не открывая глаз, губы тронула нежная улыбка. Если чары и существовали, то успели развеяться. Стоило проверить сразу.

— Ты дома? — все еще сонно протянула она. — Все в порядке?

Киэнн придирчиво всматривался в ее черты, вслушивался в интонации голоса. Впрочем, он сам научил ее лгать и поймать на лжи мог далеко не всегда.

— Поднимайся.

Получилось куда резче, чем он хотел. Фоморка что-то почувствовала и резко распахнула глаза.

— Ты злишься? Из-за того, что я проспала твое возвращение?

— Поднимайся, пошли.

Теперь ее это, похоже, и впрямь встревожило. Эйлинн невольно отстранилась, брови сдвинулись на лбу в недоуменной гримасе.

— Что-то случилось?

— Идем, покажу.

Выдержки хватало только на односложные ответы. Киэнн едва ли не силком вытащил фоморку из кресла и поволок за собой. По мере приближения к комнате Ллевелиса тревожное состояние Эйтлинн все больше усиливалось. Вот только о чем это свидетельствовало? Наконец Киэнн довольно бесцеремонно втолкнул ее в брошенную распахнутой дверь, сам оставшись стоять в дверном проеме у нее за спиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А еще секунду спустя Эйтлинн закричала. Кричать она всегда умела ого-го! С потолка сорвалась люстра, разлетевшись вдребезги, с полок и шкафов посыпались игрушки, фигурки, тонкие хрустальные пластины-зеркала эльфийских книг и старомодные бумажные кодексы в бархатных переплетах. Потом бледная вопящая фурия с пылающими безумной яростью глазами развернулся к Киэнну и влепила ему такую затрещину, что мир пошатнулся и свет померк.