Юность - Николай Почивалин

- Да. Кто вам сказал?

- Новенькая заходила.

- А где девчата?

- К Маше побежали...

Направляюсь к редакции, но потом круто поворачиваю. Надо повидать Машеньку.

- Товарищ лейтенант, - окликает Зина.

Девушки идут навстречу. Глаза у обеих уже красные.

- Машенька там?

- Нет, видно, в редакции. Вас Лена велела позвать,

- Иду. А вы куда?

- К Машеньке.

- Потом, девчата. Набирать надо. В номер.

Екатерина Васильевна прибирает на кухне, жалостливо всхлипывает.

Лена быстро пишет. Заметив меня, она показывает головой на исписанный лист. Сверху - указание: "Пере-!

даем передовую статью газеты "Правда" для обязательного опубликования..."

Забираю исписанные страницы, бегу к Прессу. Ну, и денек выдался!

Редактор шагает из угла в угол. Машенька сидит, закрыв лицо руками. Грановича нет.

- Вот, в номер!

Пресс читает заголовок статьи.

- Перепечатать не надо?

- Наберут, отчетливо написано, - говорю я.

- Сдавайте.

- А куда ставить?

- Снимайте передовую, заверстайте на три колонки, Сводку Информбюро переберите на две колонки.

- А сообщение?

- Что у нас там внизу?

- Информация по Союзу.

- Переверстайте.

Хочу подойти к Машеньке, но Пресс выразительно показывает глазами: не надо!

Поднимаюсь в автобус. Почти всю первую полосу нужно набирать заново.

- Номерок, - качает головой Иван Кузьмич. - До утра теперь!

Машенька все так же сидит, закрыв лицо руками.

Пресс протягивает пачку "Казбека".

- Угощайся.

- Откуда? Гулевой привез?

- Привезет! У интенданта со стола забрал.

За окном раздается шум подъехавшей машины.

- Вот и Гулевой, легок на помине.

Пресс заглядывает в окно, живо вскакивает.

- Бронетранспортер! Это командующий!

Коренастый пожилой человек в сером плаще останавливается на пороге, быстрым взглядом окидывает пустоватую комнату с четырьмя застланными газетами фанерными ящиками.

- Здравствуй, редактор, - негромко говорит генерал И кивает в сторону Машеньки. - Она?

- Она.

Командующий подходит к Машеньке, кладет ей на голову руку.

- Здравствуй, Маша!

Мы с Прессом тихонько выходим.

10

Шофер останавливает машину, показывает рукой вправо.

- Вам туда. Километра три, не больше.

- Ну, спасибо, что подвезли.

- Пожалуйста, товарищ лейтенант.

Трехтонка трогается. Я схожу с дороги на тропинку, оглядываюсь. Впереди за буреющими прошлогодней стерней полями виднеются ветлы, угадываются серые пятнышки домиков. Это и есть наша Трофимовка. Через полчаса буду дома.

дома - это в редакции. В стрелковом полку я пробыл всего четыре дня, а ощущение такое, словно не видел своих давным-давно. Если б на сапоги не налипала тяжелая жирная земля, которую то и дело приходится счищать, побежал бы! Снимаю шинель, - полушубок я свой давно забросил, перекидываю ее через плечо, прибавляю шаг.

Подсыхают дороги, зеленеют лужайки, припекает солнце. В овражке все еще журчит ручей, недавно, должно быть, он шумел тут, как добрая река: берега овражка почти доверху покрыты сухим потрескавшимся на солнце илом. Сейчас вода в ручье чистая, прозрачная - где-то в низинах дотаивают последние снега. На гибком лозняке появились узенькие листочки. Срываю несколько листков, мну в ладони, с удовольствием вдыхаю их свежую терпкую горечь.

На фронте - тихо. Но это та самая тишина, которая всегда предшествует большим боям. Да и понятие тишины здесь очень относительно. Тщательно замаскированные снайперы ловят на прицел зазевавшихся гитлеровцев; переходят линию фронта разведчики; по ночам, точно фейерверки, проносятся трассирующие очереди, повисают в небе бледно-зеленые зонтики ракет... Очень хотелось остаться в части до наступления, но приказ у меня жесткий: не задерживаться. Пресс по-своему прав:

почти весь литературный состав редакции в разъезде, кому-то нужно быть и на месте.

Помня совет Кудрина - не разбрасываться, почти все четыре дня своей недолгой командировки я провел в роте лейтенанта Азаряна. Побывать в этой роте настойчиво советовал и командир полка и его заместитель по политчасти.

- У Азаряна лучшие в полку снайперы.

- Народ у него замечательный!

Предварительное представление об Азаряне, составленное по рассказам, совершенно не совпало с действительностью. В батальоне сообщили, что до войны Азарян работал директором МТС. Мысленно мне рисовался плотный, рослый армянин в летах, этакий черноволосый витязь с огненным взглядом.

Велико же было удивление, когда Азарян оказался совершенно молодым человеком, - в своей родной Армении этот худощавый двадцатичетырехлетний юноша был, вероятно, самым молодым директором МТС.

Черные волосы - это единственное, что сохранилось от мысленного портрета, и, по совести говоря, было бы странно, если бы Азарян оказался белокурым... Командир роты был на редкость спокойным, выдержанным человеком. Приказания он отдавал ровным голосом, и приятно -было видеть, как четко, более того - охотно эти приказания выполнялись. Пришлось видеть Азаряна и за неприятным для него делом. Усатый, явно гражданского вида ротный писарь перепутал какие-то списки и мучительно потел, выслушивая убийственно спокойные замечания командира.

Лейтенант одобрил намерение написать о снайперах, сразу же назвал фамилию ефрейтора Займурзина. Не знаю, как у меня получится очерк, но смуглый Файзула Займурзин стоит перед моими глазами и сейчас. У ефрейтора коротенькая, очень несложная биография: сын казанского железнодорожника, в 1939 году вступил в комсомол, летом 1941 года закончил десятилетку, ушел на фронт.

За меткую стрельбу Займурзина прозвали в роте Золотым глазом. Образное это выражение как нельзя лучше подходило к нему и в прямом смысле. Когда Файзула смеялся, его светло-карие глаза светлели еще больше, казалось, что в них действительно поблескивают крапинки золота. Пилотка не могла прикрыть буйных, иссинячерных волос, резко оттенявших чистый юношеский лоб и горячий румянец на смуглых, еще не знавших бритвы щеках.

- Кем вы хотите стать после войны? - полюбопытствовал я на второй день нашего знакомства.

Глаза у Файзулы золотисто засияли, румянец запылал еще жарче.

- Поэтом!

- Вот как! Вы любите стихи?

- Очень!

Вчерашний десятиклассник великолепно знал Пушкина и Лермонтова, читал наизусть стихи многих советских поэтов. То, что сам он написал еще очень мало, Файзулу не смущало: жизнь только начиналась!

С гордостью Займурзин рассказал о знакомстве с татарским писателем Адель Кутуем. Фамилию Кутуя я вспомнил сразу же, как только Файзула назвал его повесть "Неотосланные письма". Сейчас Адель Кутуй на фронте. Файзула искренне был огорчен тем, что пе мог разузнать адреса своего учителя.

Прочитал Файзула и несколько своих стихотворений, В дословном переводе на русский язык они мало походили на стихи в обычном смысле этого слова. Но даже в таком виде - еще не уложенные в определенный размер, не зарифмованные, это были настоящие стихи - с интересными смелыми сравнениями, неожиданным поворотом мысли, какие-то непохожие и привлекательные.

Впервые я пожалел, что не умею переводить; надо будет рассказать Грановичу.

На рассвете мы забрались с Файзулой в небольшой окопчик, открытый на бугре. Маленькая деревушка, в которой стояли гитлеровцы, была видна отсюда, как на ладони. Окопчик находился в дубовой рощице, и требования Азаряна и Займурзина быть предельно осторожным, не высовываться показались мне лишними. Разве может нас кто-нибудь здесь увидеть!

Когда туман начал рассеиваться, впереди холодно блеснула поверхность реки, недавно освободившейся ото льда, за ней - небольшое село. В бинокль отчетливо были видны избы, крытые соломой, маковка старой церкви со снятым крестом.

Займурзин лежал неподвижно, пристально всматриваясь вперед. Со стороны казалось, что он и его винтовка с оптическим прибором - одно целое. Я вооружился биноклем. От напряжения у меня начали болеть глаза, а ведь снайпер следил еще напряженнее!

Можно было подумать, что село безлюдно, .только над одной крышей вился ранний дымок. Но вот промелькнула женская фигура, в промежутке между двумя избами проковылял старик в полушубке. Я быстро взглянул на Займурзина снайпер лежал неподвижно, слившись с винтовкой, закусив губу. Вот мелькнуло какое-то серо-голубое пятно.

Выстрел.

Голубоватое пятно дрогнуло, плашмя рухнуло наземь.

- Теперь берегись.

Вопрос - чего беречься? - задать я не успел. На маленькую рощицу, надежней которой, казалось, ничего нет, обрушился целый ураган огня. Беспорядочный пулеметный ливень хлестал по стволам деревьев, сбивал кору, поднимал фонтанчики влажной липкой земли...

...Вот и Трофимовка.

Еще издали вижу, что на крыльце кто-то читает газету. Это шофер Леша.

- Здравия желаю, товарищ лейтенант! - вскакивает он. - С прибытием.