Тропа пьяного матроса - Владимир Михайлович Гвановский

рядов под сиденьями пускали вниз стеклянные бутылки, в воздухе проносились бумажные самолётики и жевательные резинки, скатанные в шарики. Когда повествование дошло до воспоминания князя Андрея о купании солдат в реке и мужчины на экране разделись догола, группа школьников слева от меня начала скандировать хором: «Педик, вспоминает! Педик, вспоминает!». Я не мог больше сидеть в зале, чувствуя себя изгоем, и кое-как выбрался из зала, пробежав мимо бледных билетёрш. Как будто обычный мир, в котором я как-то существовал до этого времени, выдавливал меня из своих привычных тёплых дней навстречу гималайским ландшафтам, по которым, не касаясь ступнями ледников, разгуливали махатмы с бездонными глазами.

Утром субботы я проснулся в неожиданно прекрасном расположении духа. Солнечный луч, пройдя через занавеску, ласкал собрание сочинений Грина на книжной полке, потом соскользнул на стопку аудиокассет. Подойдя к окну, я глянул на утреннюю бухту и с удивлением подумал:

— Чёрт возьми, все гадкие мысли пропали, моя голова — чистая.

И, словно в ответ на мою радость, я услышал откуда-то сверху хохот:

— Мория — затраханный гей!

Я задохнулся и сел на кровать. Уринова рассказывала, что оккультное общество «Сообразительный» собирается по воскресеньям в библиотеке недалеко от Детского городка. Я должен пойти туда завтра, иначе сойду с ума.

На следующее утро я уже уверенно шёл по ухоженной улочке между двухэтажных домиков, разыскивая детскую библиотеку. Было по-декабрьски тепло, под бордюрами растянулись толстые коты. На лоджии одного из двухэтажных домов я краем глаза заметил девушку и оторопел: она была совершенно голой. Ничуть не стесняясь, красавица развешивала внутри лоджии разноцветные трусики, стоя ко мне спиной. Мне захотелось прыгнуть в кусты и не дыша рассматривать круглую загорелую попку. Но, как пьяный, я сделал шаг вперёд, потом ещё один шаг: «Вадик, ты же знаешь — это дракон порога. Он отвлекает тебя, чтобы ты не сделал шаг к духовному, к высокому. Шамбала зовёт».

И с этой мыслью, очутившись вдруг на пороге библиотеки, я с силой толкнул дверь.

Глава 5. «Заповедник ангелов»

Мы с Гришей стоим на балконе симферопольской хрущёвки и курим. Начались февральские окна: ночью выпал снег, а в одиннадцать утра он уже тает, с крыши течёт, с хрустом падают сосульки. Выглядываешь из окна, подставляешь щёки солнечному свету — ласковому, уже совсем весеннему, получаешь порцию капель за ворот джинсовой рубашки, ёжишься. Крымский февраль всегда врёт, нашёптывая про скорую весну: настоящие холода всегда приходят в марте, с метелями, десятиградусными морозами, ледяной крошкой в лицо, и цветущие абрикосы стоят, припорошённые снегом.

Моему другу двадцать два, он улыбчивый, увлекающийся и очень надёжный. Мы живём в одной квартире с сентября и каждый день репетируем песни, чтобы к лету наконец-то выступить в каком-нибудь рок-н-рольном пабе: у нас дуэт на две гитары. Гриша только что приехал с автовокзала, он встречал передачу — клетчатую сумку с продуктами. Там солёная красная рыба, окорочка, оливье, сыр, копчёная колбаса. Гришин дядя присылает сокровища с Херсонщины раз в месяц, и у нас наступает пир. Но мой друг невесел. Он выбрасывает бычок за окно и сразу прикуривает новую сигарету, вертит в руках студенческий билет в коричневой обложке. Я знаю, что под этой обложкой — чёрно-белый снимок Тони из Киева, она подарила корочку Грише, закончив университет. Удивительная девушка с добрыми карими глазами. Я случайно познакомил своего друга с Тоней прошлой зимой.

— Вадик, я должен с ней поговорить. Каждый раз, когда я начинаю, она улыбается и уводит разговор в сторону. Но нужно всё сказать, этой зимой. Я не могу ждать, сорвусь в Киев на несколько дней. И, если она откажет, досрочно сдам экзамены и улечу куда-нибудь. Например, в Сан-Франциско. Сейчас работает программа для студентов, «Work and travel». Возьму с собой только плеер с кассетой U2 и акустическую гитару. Буду петь до полуночи в клубах русские песни — Юрины, Витины, Борины и твои! А потом — пропивать полученные деньги, выходить с бокалом виски на залитую огнями улицу, вспоминать заснеженный Подол и её… Какой ты дурак, Вадик. Как ты мог бросить лучшую девушку в мире? Проморгал ты своё счастье.

— Эй, мы договорились.

— Ладно. Понимаешь, она одна такая. Тихая, красивая. Умница. Но самое главное — может пойти с любимым до конца, отправиться хоть в Сибирь или на Северный полюс, она будет верной. Не закричит, не станет истерить и ревновать, лишь улыбнётся — и ты ей принадлежишь навсегда, не захочешь сделать больно или изменить. Такая девушка встречается раз в жизни.

— Гриша, понимаю. Часто вспоминаю Тоню, её взгляд, голос. Как она брала меня за руку. Наши дни у летнего моря. Но я очень глупо поступил с ней, и уже ничего не исправить. Это как пытаться собрать из осколков разбитую вазу: склеить получится, и цветы можно будет поставить, а всё равно не то. Поговори с Тоней, я вам не помешаю. И, ты же знаешь, мне очень нравится Даша.

— Вадик, Даша — девушка-рысь. Я помню её глаза — этой красотке нужна опасность, адреналин. Она ещё учится в твоей школе?

— В этом году заканчивает.

— А с Надей твёрдо решил порвать? Мне кажется, она тебя до сих пор любит. Недавно спрашивала о тебе, когда мы случайно встретились на улице.

— Да уже полгода прошло, как я её бросил. Мне приятно вспоминать Надю, её ласки, но она слишком уж ревнивая.

— Ну как знаешь. Такая чувственная, нежная девушка. Я был рад за вас, — Гриша бросил очередной бычок в снег, мы вернулись на кухню, залитую ярким солнечным светом. Нарезали балык и сыр, я достал из холодильника две бутылки пива «Славутич».

— Ты говорил, у вас с Тоней не было ничего серьёзного? — снова заговорил Гриша, закуривая прямо на кухне.

— Я не мог поступить как подлец. Если ты начинаешь отношения с такой девушкой, надо уже не расставаться никогда. Она ведь до меня даже не целовалась ни с кем.

— Всё бросил бы и уехал с ней.

— Я не мог.

— Ну и дурак!

— Ты как будто хочешь меня переубедить и свести нас вновь.

— Да нет, всё